или от отчаяния. Разворошив рану от иглы, он схватился за осколки – но мелкая стеклянная крошка впилась в окровавленные пальцы, и он вдруг выронил их, отшатываясь. Он не хотел умирать – но жизни впереди не оказалось.
Бросившись на дверь, Ник начал биться об нее, но та была заперта. Он понял вдруг, что все оставшееся ему время проведет вот так – взаперти, без возможности снова сбежать в грезы. И что сейчас – даже вполовину не так страшно, как будет в тюрьме. Ник знал, что происходит с его телом, а потому был практически уверен – он не переживет свой срок. Крики становились громче, Ник сползал по двери, и на ней отпечатывались все новые и новые кровавые следы.
Ворвались санитары; один ударил коленом по лицу, и Ник на секунду потерял сознание. Этого хватило, чтобы скрутить его и привязать к кровати. Он извивался и кричал, но тщедушных мышц не хватило, чтобы избавиться от пут; что-то вкололи, но Ник продолжал вопить, захлебываясь в собственных кровавых от удара соплях. Слезы текли ручьем, но вскоре он не смог сопротивляться препаратам, и скорее выключился, чем уснул.
Когда он очнулся, рядом с кроватью сидел доктор Бьерсен, заведующий отделением – редкий гость в этой палате, хотя и лечащий врач. Ник был готов к еще более мучительной боли, чем раньше, но ее не было. Странное ощущение, похожее на невесомость. Словно боль всегда была якорем, держащим его на земле, а сейчас он медленно устремлялся к небесам, не зная, за что заземлиться.
– Николас, – начал спокойным голосом доктор Бьерсен. Он всегда называл его Николасом – если бы он только знал, что на самом деле означает его прозвище! – Николас, вам стоит более уважительно относиться к самому себе. Ваше тело есть ваш храм.
Ник не ответил, пытаясь отвернуться – ремни, туго стягивающие все туловище, не позволили. Ему, жившему в слабом свете монитора в сыром подвале, не было дела ни до религий, ни до храмов.
– Мне нет до вас никакого дела, – вдруг сказал врач. Ник посмотрел на него – этого он не ожидал. Кажется, доктор Бьерсен был доволен оказанным эффектом.
– Вы преступник, – продолжил он. – Серьезный преступник, судя по тому, на что полиция готова, чтобы допросить вас. А уж учитывая, что за сохранность вашей жизни в дальнейшей перспективе еще и доплатили…
– Доплатили?! – Ник попытался сесть, но ремни только сильнее впились в грудную клетку, натирая язвы под смирительной рубашкой.
Только не его семья, нет. Только не Клео. Или, не дай бог…
– Не знаю уж, что на уме у капитана полиции, но пока вы под моим контролем, Николас, я не позволю вам лишать нас дополнительной прибыли. Пятьдесят тысяч на дороге не валяются, знаете ли.
Он встал, смерив Ника холодным взглядом.
– Вы выживете, Николас. Вам в скором времени станет лучше.
Это звучало, как приговор.
Хлопнула дверь, и Ник снова остался один. Все в том же белом пространстве, только кровь алыми соцветиями впиталась в простыни.
Пятьдесят тысяч. Ник точно не знал, сколько получает капитан полиции, но он был уверен, что это внушительная сумма. Явно не такая, которую потратят ради первого встречного наркомана. Возможно, даже солидно ударившая бы по финансам.
Он попытался вспомнить этого человека. Пустота.
Но хоть что-то это объясняло. Деньги. Вот в чем было дело. Его внезапное улучшение состояния – всего лишь более качественные лекарства, выдаваемые ему, потому что врачам приплатили за его выживание. Значит, до этого они и пальцем не шевелили, чтобы его спасти.
Он вдруг почувствовал смертельную усталость – не физическую, душевную. Усталость от того, что он так и не нашел никого, кому не было бы на него плевать. Только босс говорил с ним радушно, но и его теперь нет. Знает ли он вообще, где сейчас Ник?.. Если бы знал, то, наверное, забрал бы его отсюда. Но, скорее всего, на самом деле и ему нет дела до Ника.
Этот капитан просто хочет так вытащить у него больше информации. Выгода, выгода, выгода. Когда у него не останется ничего полезного, кому он будет нужен?
Он закрыл веки, и слезы потекли по вискам, вниз, к примятой подушке.
Он снова очнулся, когда прямо за его дверью раздались голоса. Обычно он бы снова забылся беспокойным сном, но в этот раз стайка нервных импульсов пробежала по мозгу, заставляя мгновенно распахнуть глаза. Один из голосов. Ник узнал его.
Женский голос из его снов. Сейчас он казался тихим, каким-то окаменелым, но Ник знал, что не может ошибаться. Это была она – человек, в существовании которого он даже не был уверен.
Он осознал вдруг, что не дышит – прислушивается к каждому звуку, надеясь услышать, как поворачивается замок. Что, если сознание сыграло с ним злую шутку? Что, если мозг придумал этот ласковый голос, трансформировал из голоса какой-нибудь медсестры, и сейчас эта женщина просто пройдет мимо, не зная ни о нем, ни о том, как он ждет ее?
Измученное химией сердце чуть не разбило ребра, когда дверь отворилась. Зашел доктор Бьерсен – а вместе с ним и она. Женщина средних лет, широкоплечая, с небрежно лежащими на плечах темными волосами – Ник не узнал ни лица, ни фигуры. Снова начал сковывать страх. Неужто они и правда никогда не виделись, и это лишь мираж?
Едва заставив себя, он вгляделся в глаза – и ужас рассеялся. Она посмотрела на него, и этот единый миг разъяснил все недопонимания между ними. Они знали друг друга. И Нику казалось, будто очень, очень долго.
Зеленые. Цвет, за которым всегда прятался Клео; цвет, который всегда казался Нику таким ядовитым и желчно-лицемерным. Но ее глаза были бледными; в них не отражалось почти ничего, но он чувствовал, насколько истинной была эта пустота. Темные круги под глазами говорили о плохом сне, и Нику вдруг подумалось, что в прошлую встречу она была… Решительнее. Бодрее. Он все никак не мог уловить нужное слово. Да и может ли он быть уверен, если не помнит ее?
Они смотрели друг на друга недолго – она вдруг отвела глаза, уставившись в папку, и Ник тоже почувствовал себя неуютно. Нахлынувшие эмоции отступили, и он увидел, что женщина одета в полицейскую форму. Только тогда он осознал, что за папку она держит в руках. Только тогда понял, зачем пришла.
– Капитан полиции Кристиан Тайлер, – сказала она глухим, словно осипшим голосом. – Я здесь, чтобы допросить вас касательно серии недавно произошедших убийств.
Словно
