С похмелья назвал.
– Семен Прокопович, действуйте, – обернулась дама к хранителю серебряного чемоданчика.
– Не-е, – замотала головой бомжиха Люсинда. – Не так! Вначале пять блоков гони и пузырь, красотуля. А то ишь какая умная! Сразу под нож.
– Гоните, – поправила ее властная дама в очках. – На «вы», Люсинда, обращайтесь ко мне на «вы».
– Ну ладно, гоните, – хмуро сказала та. – Пять блоков и пузырь.
– А в денежном эквиваленте возьмете, Люсинда? – спросила дама в очках.
– В чем? – сморщилась та.
– Баблом возьмете, Люсинда? Приблизительно десять штук? Ну?
Бомжи оживленно зашептались: «Десять штук!»
– Этот балаган когда-нибудь закончится? – тихонько спросил у коллег профессор медицины Каратаев. – Может, это шоу «скрытая камера»?
Но его коллег эта сценка, кажется, забавляла – тут и в цирк ходить не надо.
– Анастас, – в свою очередь, окликнула дама одного из близнецов. – У меня с собой капусты нет – найдешь?
Анастас Прокопович все сделал мигом.
– Вот, Люсинда. – Он вышел вперед и взмахнул перед носом бомжихи двумя красными и двумя зелеными купюрами. – Идет? И еще две штуки от меня сверху? Сделка состоится? Только чтобы поскорее. С нами светила науки – их еще дела ждут.
– Ну ладно, если светила, – сказала Люсинда.
Она хотела было проворно выхватить у него из руки желанные купюры, но Болтун оказался ловчее – вовремя отдернул руку.
– Хрен тебе, пока укол не сделаешь. Я твоему шефу деньги отдам. Он – честный. Как уколешься, будут твои. Идет?
– Идет, – кивнула та.
– Франц Иванович, держите бабки. – Анастас Прокопович передал немцу четыре купюры и кивнул брату: – Готовь укол, Семен. А я дам документы на подпись нашей Люсинде. На согласие участвовать в эксперименте. Да, а вы как думали, госпожа Люсинда? – Он поднял брови. – Но при свидетелях, и они распишутся. Без дураков. Никакого кидалова. Все честь по чести.
– Черт с вами – подпишусь! – Предвкушая пир, Люсинда торопливо занесла руку над листом бумаги. – Только я забыла, как это делается… Я про подпись.
– Средневековые короли ставили крестик на документе, – вспомнил Болтун, взглянул на даму в очках и шепотом добавил: – Сам видел! – И когда дама в ответ улыбнулась ему, вновь обратился к бомжихе: – Да поставь ты что угодно! Смелее! Галочку поставь!
Люсинда выдохнула и поставила закорючку на документе.
– И что, печень хватать не будет? – спросил бомж в телогрейке и шапке-ушанке по кличке Бобер.
– Печень станет как у младенца, – заверил его Анастас Прокопович. – И стул тоже: здоровый и быстрый. Без запоров!
В этот момент Семен Прокопович уже набирал из ампулы в шприц золотой раствор. Серебряный чемоданчик был открыт. Его содержимое с подсветкой, с ампулами в гнездах, так и переливалось золотыми искрами. Бомжи уже давно сползли с постелей, но держались на приличном расстоянии от гостей, чтобы не смущать их нежелательными ароматами. Надзирательница Марта сама отпихивала их свернутым в трубочку старым журналом «Работница».
– А куда делать будете, в руку? – спросила Люсинда. – Или в зад? Я стеснительная, чтобы при всех.
И эти все тотчас и в очередной раз заржали и загоготали.
– В плечо будем делать, – взяв на изготовку шприц, строго сказал худой близнец. – Ну?
– А как скоро эффект будет? – вытягивая шею, спросил бомж-интеллигент.
– Эффект мгновенный, – ответил Анастас Прокопович. – Чудо, как говорится, ждать не любит.
– Ну что, Люсинда, вы готовы? – нетерпеливо спросил Злыдень. – Лекарство нужно использовать сразу.
– Готова-готова. Слышь, Каланча, и ты, Бобер, если что, отомстите за меня, – потребовала Люсинда. – Жестоко отомстите.
– Еще как отомстим, – кивнул длинный в шинели. – Жестоко отомстим!
– Ага, – кивнул его друг в телогрейке.
Бомжиха сняла тужурку и закатала рукав старой рубахи.
– Делай, лекарь! – решительно бросила Люсинда. – Оздоровиться хочу! Помолодеть, блин!
Морщась от ее терпкого запаха, Белоглазов протер прокопченную руку спиртом и метко всадил иглу в плечо.
– Ай! – воскликнула та. – Злодей…
Золотой раствор быстро ушел в тело бомжихи. Анастас Прокопович заботливо улыбнулся:
– Лучше прилягте, Люсинда, а то еще рухнете от волнения и счастья.
– Не боись – не рухну, – ответила та.
– Хотя бы присядьте, госпожа Люсинда, – мягко потребовала дама в темных очках. – Доктор не просто так говорит. Что вы как маленькая?
– Ну ладно, присяду, – ответила та, не желая перечить строгой благотворительнице.
А потом и ноги забросила, и прилегла. В бараке стало на удивление тихо.
– А колоть обязательно? – спросил интеллигентный бомж. – Или можно просто выпить лекарство?
– Можно и выпить, – ответил Кирилл Евгеньевич Панкратов, который и сам еще недавно задавал такой же вопрос. – Но лучше уколоться. Чтобы сразу в кровь.
Семен Прокопович, он же Злыдень, нетерпеливо оглядел бомжей.
– Может, сразу и других уколем? – риторически спросил он. – Чего ждать? Терять время?
– Пусть сначала на Люсинду подействует, – заметил Бобер. – Не окочурится девка наша, тогда и мы уколемся.
Люсинда погрозила ему сухим кулачком.
– Ты нас не торопи, доктор, – кивнул длинный и лохматый в шинели и кроссовках. – На тот свет еще успеем. А вот если Люсинда окочурится – у-у!
– Да не каркайте вы, – оборвала их бомжиха. – Хуже соро́к!
Все вновь умолкли. Прошла минута, вторая, третья…
Тут в барак и ворвалась пресса – трое веселых молодых людей, один с камерой.
– Где тут сенсация? – спросил тот, что с камерой.
– Где вас черти носили? – грозно спросила дама в очках.
– Пробки! – оправдался один из них.
– Молчите и снимайте, – приказала она. – И чтобы ни звука!
– А чё будет-то? – спросил второй молодой журналюга.
– Увидите, – процедила дама.
Пресса затихла и стала следить за лежавшей на кровати бомжихой, на которую, как на пифию-предсказательницу, таращились все.
Прошла еще минута…
– Ой, – вдруг пробормотала Люсинда, отрывая от подушки голову. – Ой-ёй! Чё это со мной? Пацаны? Эй, отравители, чё со мной?!
Все еще теснее потянулись к ее кровати. И друзья-бомжи, и гости, и пресса, но в первую очередь – три ученых медика. Профессорская седая борода лопатой так и лезла впереди всех.
– Матерь Божья, – прошептал профессор Каратаев. – Этого не может быть…
Призывы к силам небесным вперемешку с матюгами так и сыпались со стороны аборигенов. А Люсинда все энергичнее ощупывала свое лицо и не узнавала его. На ощупь не узнавала. Пока не увидела свои руки и не отпрянула от них же. Но куда денешься от своих рук? Они всегда с тобой. А ее руки менялись – с них сходил прокопченный цвет, как слезает мертвая кожа, оставляя место новой розовой, руки наливались цветом жизни, кровью и телесной чистотой одновременно, грубые узлы на пальцах таяли, розовели ногти.
– Лицо! Смотрите на ее лицо! – жарко прошептал Каланча. – Люська, я тебя замуж возьму, слышь?! Прям сегодня!
– Это же чудо, – пролепетал светило науки генетики
