— А денег у тебя хватит?
— В самый раз.
— Дорогой, — сказала миссис Биксби, поправляя ему галстук, который был завязан просто отлично. — Если это что-то красивое, что-то такое, что, по-твоему, может мне понравиться, позвонишь мне, как только приедешь на работу?
— Да, если хочешь.
— Понимаешь, я так надеюсь, что это будет что-то для тебя, Сирил. Лучше бы для тебя, чем для меня.
— Это очень великодушно с твоей стороны, моя дорогая. А теперь я должен бежать.
Спустя примерно час, когда зазвонил телефон, миссис Биксби так сорвалась к телефону, что схватила трубку быстрее, чем прозвучал первый звонок.
— Взял! — сказал он.
— Да ну! О, Сирил, и что же это? Что-то хорошее?
— Хорошее! — кричал он. — Фантастическое! Ты бы только посмотрела! В обморок упадешь!
— Дорогой, что это? Говори же скорее!
— Ну и везет же тебе.
— Значит, это для меня?
— Конечно, для тебя. Хотя почему такую вещь заложили всего за пятьдесят долларов, убей, не пойму. Только ненормальный мог это сделать.
— Сирил! Да не мучай же меня! Я больше не могу!
— С ума сойдешь, когда увидишь.
— Да что же это?
— Попробуй отгадать.
Миссис Биксби помедлила. Осторожнее, сказала она про себя. Теперь будь очень осторожна.
— Колье, — сказала она.
— Нет.
— Бриллиантовое кольцо.
— Ничуть не теплее. Я подскажу тебе. Это что-то такое, что можно надеть на себя.
— Надеть на себя? Шляпа?
— Нет, не шляпа, — рассмеявшись, сказал он.
— Умоляю тебя, Сирил, почему ты не скажешь мне?
— Потому что я хочу, чтобы это был сюрприз. Вечером я принесу эту вещь домой.
— Ничего подобного! — вскричала она. — Я сейчас сама приеду.
— Лучше не надо.
— Но почему же, дорогой? Почему я не могу приехать?
— Потому что я слишком занят. Ты мне испортишь весь утренний график. Я и так уже на полчаса опоздал.
— Тогда приеду в обед. Хорошо?
— Я не обедаю. Впрочем, приезжай полвторого, когда у меня будет перерыв на сандвич. До свиданья.
Ровно в половине второго миссис Биксби явилась туда, где мистер Биксби работает, и нажала на звонок. Ее муж, в белом халате зубного врача, сам открыл дверь.
— О, Сирил, я сгораю от нетерпения.
— Еще бы! Ну и везет же тебе, ты хоть догадывалась о чем-нибудь?
Он провел ее по коридору в хирургический кабинет.
— Идите пообедайте, мисс Палтни, — сказал он ассистентке, которая складывала инструменты в стерилизатор. — Закончите, когда вернетесь.
Он подождал, пока она вышла, потом подошел к шкафчику, в который вешал свою одежду, и встал перед ним.
— Она там, — сказал он, указывая пальцем. — А теперь закрой глаза.
Миссис Биксби сделала то, о чем он ее просил. Потом глубоко вздохнула, задержала дыхание и в наступившей тишине услышала, как он открывает дверцу шкафчика. Когда он доставал оттуда какую-то вещь, раздался мягкий шуршащий звук.
— Теперь можешь смотреть!
— Не могу решиться, — рассмеявшись, сказала миссис Биксби.
— Взгляни хоть одним глазом.
Глупо смеясь, она несмело, чуть-чуть приподняла одно веко ровно настолько, чтобы увидеть темную расплывчатую фигуру мужчины в белом халате, державшего что-то в высоко поднятой руке.
— Норка! — воскликнул он. — Настоящая норка!
Услышав это волшебное слово, она быстро открыла глаза и подалась вперед, чтобы заключить шубу в объятия.
Но никакой шубы не было! В руке мужа болталась какая-то нелепая маленькая меховая горжетка.
— Ты только полюбуйся! — говорил он, помахивая горжеткой перед ее лицом.
Миссис Биксби закрыла рот рукой и подалась назад. Я сейчас закричу, сказала она про себя. Я сейчас точно закричу.
— В чем дело, моя дорогая? Разве тебе это не нравится?
Он перестал размахивать мехом и уставился на нее, ожидая, что она скажет.
— Нравится, — пробормотала миссис Биксби. — Я… я… думаю… это мило… очень мило.
— У тебя ведь в первую минуту даже дыхание перехватило, а?
— Да.
— Великолепное качество, — сказал он. — Да и цвет отличный. Знаешь что, моя дорогая? По-моему, такая вещь, если покупать ее в магазине, обошлась бы тебе в две-три сотни долларов.
— Не сомневаюсь.
Горжетка была сделана из двух шкурок, двух поношенных на вид узких шкурок, у которых были головы со стеклянными бусинками в глазницах и свешивающиеся лапки. Одна держала в пасти зад другой и кусала его.
— Примерь-ка ее на себя.
Он накинул ей горжетку на плечи, после чего отступил, чтобы выразить свое восхищение.
— Прекрасно. Она тебе идет. Не у каждого есть норка, моя дорогая.
— Нет, не у каждого.
— Когда пойдешь в магазин, лучше оставляй ее дома, иначе подумают, что мы миллионеры, и станут драть с нас вдвое.
— Постараюсь запомнить, Сирил.
— Боюсь, что на Рождество тебе другого подарка не будет. Пятьдесят долларов — и без того несколько больше, чем я собирался истратить.
Он повернулся, подошел к умывальнику и стал мыть руки.
— Теперь беги, моя дорогая, и хорошо позавтракай где-нибудь. Я бы и сам составил тебе компанию, но в приемной меня дожидается старик Горман со сломанным зажимом в зубном протезе.
Миссис Биксби двинулась к двери.
Я убью оценщика, говорила она про себя. Я сейчас же пойду к нему в его лавку, швырну эту грязную горжетку ему в лицо, и если он не вернет мне мою шубу, я убью его.
— Я тебе говорил, что приду сегодня поздно? — сказал Сирил Биксби, продолжая мыть руки.
— Нет.
— Пожалуй, не раньше половины девятого. А может, и в девять.
— Да-да, хорошо. До свиданья.
Миссис Биксби захлопнула за собой дверь.
В этот самый момент мисс Палтни, секретарша-ассистентка, направляясь на обед, проплыла мимо нее по коридору.
— Правда, чудесный день? — бросила на ходу мисс Палтни, сверкнув улыбкой.
В походке ее была какая-то легкость, от нее пахло тонкими духами, и она выглядела королевой, самой настоящей королевой в прекрасной черной норковой шубе, которую Полковник подарил миссис Биксби.
Луиза вышла из задней двери дома с кухонным полотенцем в руках. Сад был залит холодными лучами октябрьского солнца.
— Эдвард! — крикнула она. — Эд-вард! Обед готов!
Она постояла с минуту, прислушиваясь, потом ступила на газон и пошла по саду, и ее тень последовала за ней; обойдя по пути клумбу с розами, она слегка коснулась пальцем солнечных часов. Двигалась Луиза довольно грациозно для женщины полной и невысокой; в походке ее была какая-то размеренность, а руки и плечи в такт ходьбе слегка покачивались. Она прошла под тутовым деревом, свернула на уложенную кирпичом дорожку и двинулась по ней дальше, пока не приблизилась к тому месту этого большого сада, где начинался уклон.
— Эдвард! Обедать!
Теперь она увидела его ярдах в восьмидесяти, в низине на окраине леса высокую худощавую фигуру в брюках цвета хаки и темно-зеленом свитере. Он стоял возле огромного костра с вилами в руках и бросал в него ветки куманики. Костер вовсю полыхал оранжевым пламенем, и облака молочного дыма плыли над садом, разнося прекрасный запах осени и горящих листьев.
Луиза стала спускаться по склону к мужу. Она могла бы еще раз окликнуть его, и он бы наверняка ее услышал, но в костре было что-то притягательное. Ей захотелось подойти к нему поближе, ощутить его жар и послушать, как он горит.
— Обед готов, — сказала она мужу.
— А, привет… Хорошо, сейчас иду.
— Какой хороший костер.
— Я решил вычистить это место, — сказал ее муж. — Надоела мне эта куманика.
Его длинное лицо было мокрым от пота. Маленькие капли, точно росинки, висели на усах, а два ручейка стекали по шее к вороту свитера.
— Смотри не перетрудись, Эдвард.
— Луиза, перестань со мной обращаться так, будто мне восемьдесят лет. Немного движения никому еще не повредило.
— Да, дорогой, знаю. Эдвард! Смотри! Смотри!
Он обернулся и посмотрел на Луизу, которая указывала куда-то по ту сторону костра.
— Смотри, Эдвард! Кот!
На земле, вблизи огня, так, что языки пламени, казалось, касались его, сидел большой кот необычного окраса. Он был совершенно неподвижен. Склонив голову набок и задрав нос, он глядел на мужчину и женщину холодными желтыми глазами.
— Да он обгорит! — вскричала Луиза и, бросив полотенце, подскочила к коту, схватила обеими руками и отнесла на траву подальше от огня.
— Сумасшедший кот, — сказала она, отряхивая руки. — Что с тобой?
— Коты знают, что делают, — отвечал муж. — Ни за что не встретишь кота, который делал бы то, чего он не хочет. Кто угодно, только не они.
— Чей он? Ты его видел когда-нибудь?
— Нет, никогда. Какой удивительный окрас, черт побери.
Кот уселся на траве и искоса поглядывал на них. Глаза его выражали какую-то затаенную многозначительность и задумчивость, а вместе с тем и едва уловимое презрение, словно эти люди среднего возраста — невысокая женщина, полная и розовощекая, худощавый мужчина, весь в поту, — вызывали у него некоторый интерес, но особого внимания не заслуживали. У кота окрас действительно был удивительный — чисто серебряный цвет совсем без примеси голубого, — а шерсть длинная и шелковистая.
