– На это уйдет много лет, Гилберт!
– Вы преувеличиваете. Год-полтора, не больше. Но это единственный шанс, который остался у Эшли.
Только через пять дней Эшли пришла в себя. Когда доктор Келлер в очередной раз навестил ее, Эшли сконфуженно пробормотала:
– Доброе утро, Гилберт. Простите, что все так вышло.
– А я рад, что все так вышло. Теперь между нами не осталось ничего недосказанного.
Он кивнул охраннику, и тот быстро снял с девушки наручники. Эшли встала, потирая запястья.
– Говоря по правде, мне было не слишком удобно, – призналась она и, выйдя в коридор, тихо добавила: – Тони очень сердится.
– Да, но я попытаюсь с ней договориться. Вот что, Эшли…
Они шли по коридору, тихо разговаривая. Куда девалась злобная фурия? Ее место заняла спокойная выдержанная молодая леди, очевидно получившая прекрасное воспитание.
Оказалось, что пресса явно балует доктора Паттерсона своим вниманием. Гилберт регулярно получал три-четыре статьи в месяц. В одной упоминалось о предстоящей свадьбе.
«В ближайшую пятницу доктор Стивен Паттерсон собирается устроить пышную свадебную церемонию в церкви на Лонг-Айленде. Коллеги и друзья жениха соберутся…»
Когда Келлер показал эту статью Тони, та закатила бурную истерику.
– Ничего, этот брак долго не продлится, – пообещала она, немного придя в себя.
– Почему, Тони?
– Потому что новобрачный скоро отправится на тот свет!
«Доктор Стивен Паттерсон оставил должность в больнице Святого Иоанна, чтобы взять на себя обязанность заведующего кардиохирургическим отделением в Манхэттенском методистском госпитале…»
– Чтобы можно было безнаказанно насиловать всех девочек, кто имел несчастье оказаться в этой больнице! – завизжала Тони, прочтя заметку.
«Доктор Паттерсон получил премию Ласкера за выдающуюся медицинскую деятельность. Награду вручали в Белом доме…»
– Им следовало бы повесить ублюдка, – коротко прокомментировала Тони.
Но Келлер не опускал рук. Он неукоснительно собирал вырезки и оставлял в комнате Тони. Шло время, и Тони, казалось, уже была не так непримиримо настроена против отца, словно ее эмоции выдохлись, изжили себя. Ненависть сменилась гневом, а потом чем-то вроде покорности судьбе. Наконец пришло известие, что доктор Паттерсон переехал в только что купленный дом на Манхэттене, но планирует приобрести поместье в Хамптонсе, где собирается проводить летние отпуска вместе с женой и дочерью.
Тони горько расплакалась:
– Как он посмел сотворить такое с нами!
– Вы считаете, что малышка заняла ваше место, Тони?
– Не… не знаю. Все так смешалось…
Прошел еще год. Эшли приходила к доктору Келлеру на сеансы три раза в неделю. Алетт почти каждый день рисовала, но Тони отказывалась петь или играть.
В канун Рождества Гилберт показал Тони новую вырезку с фотографией счастливого семейства Паттерсонов. Подпись гласила:
ПАТТЕРСОНЫ РЕШИЛИ ОТПРАЗДНОВАТЬ РОЖДЕСТВО В ХАМПТОНСЕ.
– Мы обычно проводили Рождество вместе, – с легкой завистью вздохнула Тони. – Он всегда дарил мне чудесные подарки. Знаешь, он был не так уж плох. Если не считать того самого… ну ты понимаешь, он был идеальным отцом. Думаю, он по-настоящему меня любил.
Гилберт радостно улыбнулся. Верный, хотя еще робкий знак очередного перелома болезни.
В один прекрасный день Гилберт Келлер, проходя мимо комнаты отдыха, услышал голос Тони и невольно замер. Девушка распевала под собственный аккомпанемент. Гилберт заглянул в комнату, но Тони, целиком поглощенная музыкой, ничего не замечала вокруг.
На следующем сеансе доктор Келлер спросил у нее:
– Ваш отец стареет, Тони. Какие, по-вашему, чувства вы будете испытывать, когда он умрет?
– Я… мне не хочется, чтобы он умирал. Знаю, что наговорила вам кучу глупостей, но лишь потому, что была зла на него.
– А сейчас? По-прежнему сердитесь?
– Нет, – немного подумав, призналась девушка. – Не сержусь, но ужасно обижена. Кажется, вы были правы. Я действительно считала, будто малышка вытеснила меня из сердца отца. Совсем запуталась… Но, говоря по правде, мой отец имеет право на собственную жизнь, как, впрочем, и Эшли. Не стоит вмешиваться в чужую судьбу.
Доктор Келлер широко улыбнулся.
«Кажется, мы вновь на верной дороге. Теперь нам ничего не страшно».
Отныне все трое свободно и не стесняясь беседовали друг с другом.
– Эшли, без Тони и Алетт вам пришлось бы куда тяжелее, – твердил доктор Келлер. – Вы просто не смогли бы вынести боли и неизвестно, выжили бы или нет. Как вы теперь относитесь к отцу?
Эшли сосредоточенно закусила губу.
– Знаете, – медленно выговорила она, – я никогда не забуду того, что он сделал со мной, но теперь способна простить его. Все, что мне хочется сейчас, – оставить позади прошлое и смело смотреть в будущее.
– Но для этого мы должны соединить вас. Как считаете, Алетт, я прав?
– Но смогу я по-прежнему рисовать, когда стану Эшли? – встревожилась Алетт.
– Разумеется.
– Тогда я согласна.
– А вы, Тони?
– Как насчет музыки?
– Кто может вам помешать?
– В таком случае я с вами.
– Эшли?
– Я готова к тому, чтобы мы трое соединились. Но прежде хочу поблагодарить за то, что помогли, когда я так отчаянно в этом нуждалась.
– Очень рада, крошка, – засмеялась Тони.
– Помни, мы всегда вместе, – добавила Алетт.
Настала пора для последнего шага – интеграции.
– Вот и хорошо. Эшли, попрощайтесь с Тони и Алетт.
Эшли глубоко вздохнула:
– Прощайте, Тони, Алетт.
– Прощай, Эшли.
– Береги себя, Эшли.
Уже через несколько минут Эшли погрузилась в состояние глубокого гипноза.
– Эшли, больше вам нечего бояться. Все проблемы решены, – начал Келлер. – Отныне вы сами способны защищаться и не нуждаетесь в «заместителях». Ваша жизнь в ваших руках. И не стоит прятаться от трудностей, нужно стараться решить все проблемы. Вы взрослый человек и вполне способны с ними справиться. Вы согласны со мной?
– Да, доктор. Я готова ко всему и ничего не боюсь.
– Прекрасно. Тони?
Молчание.
– Тони?
Молчание.
– Алетт?
Тишина.
– Алетт!
Тишина.
– Они ушли. Теперь вы полностью исцелились, Эшли, и стали новым человеком. Все кончено.
Лицо Эшли осветилось радостью.
– Просыпаетесь на счет «три». Один… два… три…
Эшли открыла глаза и по-детски восторженно заулыбалась.
– Это… это случилось, верно?
– Да, Эшли. Все прошло.
– И я свободна! – восторженно выдохнула девушка. – О, спасибо, Гилберт. Я… я чувствую себя так, словно непроницаемый черный занавес, который отгораживал меня от обычных людей, неожиданно поднялся.
Доктор Келлер взял ее за руку:
– Не могу выразить, как счастлив. Следующие несколько месяцев уйдут на различные тесты, и, если все обернется, как я ожидаю, мы отпустим вас домой. Как только обоснуетесь, я договорюсь об амбулаторном лечении.
Эшли кивнула, слишком переполненная эмоциями, чтобы говорить.
Доктор Келлер сдержал слово и попросил Отто Луисона вызвать независимых психиатров-экспертов. В тестах использовались гипнотерапия и амитал натрия.
– Здравствуйте, Эшли. Я доктор Монфорт и хотел бы задать вам несколько вопросов. Что скажете о себе?
– Я в полном порядке, доктор. Чувствую, что наконец оправилась от долгой и тяжкой болезни.
– Как по-вашему, вы дурной человек?
– Нет. Я знаю, что совершала много ужасных поступков, но не считаю, что несу за них ответственность.
– Вы кого-то ненавидите?
– Нет.
– А отец? Как вы к нему относитесь?
– Когда-то ненавидела так, что хотела убить. Но теперь все ушло. Видимо, он сам над собой не властен. Слабый человек и несчастный. Надеюсь, он когда-нибудь обретет покой.
– Вы хотели бы снова увидеться с ним?
– Думаю, будет лучше, если этого не произойдет. У него своя жизнь, у меня своя. Новая.
– Эшли!
– Да?
– Я доктор Вон. Хотелось бы немного потолковать с вами.
– Пожалуйста, доктор.
– Вы помните Тони и Алетт?
– Разумеется. Но их больше нет.
– Что вы к ним испытываете?
– Вначале, узнав о них, смертельно испугалась, но теперь понимаю, что нуждалась в них. И благодарна за все, что они сделали для меня.
– Вы крепко спите по ночам?
– Теперь да.
– Можете рассказать свои сны?
– Раньше я страдала от кошмаров. Кто-то постоянно гнался за мной. Преследовал, хотел убить. Я думала, что не проживу долго.
– А сейчас? По-прежнему мучаетесь кошмарами?
– Нет. Больше нет. У меня самые мирные сны. Я вижу яркие цветы, смеющихся детей. Что мне приснилось прошлой ночью? Что я на лыжном курорте и лечу с крутого склона. Это было чудесно. Теперь я больше не боюсь холода.
– А отец? Как вы к нему относитесь?
