– Именно это и произошло с Уорреном Хойтом? Поэтому он бросил учебу?
Кан повернулся к стеклянной перегородке и уставился на анатомическую лабораторию.
– Вы никогда не задумывались, откуда берутся трупы?
– Простите?
– Откуда они появляются в медицинских институтах? Как получается, что они оказываются на этих столах, со вспоротыми животами?
– Я полагаю, некоторые люди завещают свои тела медицинским школам.
– Совершенно верно. Каждый из этих трупов когда-то был человеком, принявшим в высшей степени благородное решение. Они завещали нам свои тела. Вместо того чтобы гнить в каком-нибудь гробу из палисандрового дерева, они решили посвятить свои останки полезному делу. На них учатся новые поколения целителей. Без настоящих трупов это было бы невозможно. Студентам необходимо видеть человеческое тело в трех измерениях, во всех вариациях. Им необходимо исследовать со скальпелем в руке ответвления сонной артерии, лицевые мышцы. Да, чему-то можно научиться и на компьютере, но это совсем не то, что самому надрезать кожу. Извлечь тончайший нерв. Для таких операций необходимо настоящее человеческое тело. Нужны люди, обладающие щедрой душой и благородством, готовые подарить самое дорогое, что у них есть, – свои тела. Я считаю, что люди, чьи трупы лежат на этих столах, уникальны. Я глубоко уважаю их и прививаю такое же отношение своим студентам. В этой комнате не хихикают и не отпускают скабрезные шутки. Ребята с благоговением и почтением относятся к мертвым телам. Когда анатомирование заканчивается, останки кремируются с соблюдением положенного ритуала. – Профессор обернулся и посмотрел на Мура. – Так заведено в моей лаборатории.
– А какое это имеет отношение к Уоррену Хойту? – спросил Мур.
– Самое прямое.
– Он поэтому ушел из института?
– Да. – Он снова отвернулся к окну.
Мур стоял, уставившись в широкую спину профессора, ожидая, пока тот найдет нужные слова.
– Препарирование трупа – длительный процесс, – продолжил Кан. – Не все студенты справляются с заданиями в срок, предусмотренный расписанием. Некоторым нужно дополнительное время, чтобы усвоить сложный материал по анатомии человека. Поэтому я разрешаю им приходить в лабораторию в любое время. У каждого из них есть ключ от этого здания, так что они могут работать здесь даже ночью. Некоторые так и делают.
– И Уоррен приходил?
Последовала пауза.
– Да.
Жуткое подозрение шевельнулось в голове Мура.
Кан подошел к шкафу с документами, выдвинул ящик и принялся рыться в ворохе бумаг.
– Это было воскресенье. Я уезжал на уик-энд из города и намеревался вернуться в тот же вечер, чтобы подготовить образец для занятий в понедельник. Знаете, эти дети такие неряхи. Некоторые кромсают трупы так, что работать с ними дальше невозможно. Поэтому я всегда готовлю один хороший экспонат, чтобы продемонстрировать им анатомию тех или иных органов. Мы как раз изучали репродуктивную систему человека, и студенты начали препарировать эти органы. Помню, было поздно, когда я приехал в кампус, наверное, за полночь. Я увидел свет в окнах лаборатории и подумал, что какой-то чересчур усердный студент решил обойти сокурсников. Я зашел в здание. Прошел по коридору. Открыл дверь.
– И там был Уоррен Хойт, – догадался Мур.
– Да. – Кан наконец нашел то, что искал в ящике. Он вытащил папку и повернулся к Муру. – Когда я увидел, чем он занимается, я... я был вне себя. Я схватил его за рубашку и швырнул прямо на умывальник. Я не церемонился, признаюсь, но я был настолько зол, что не мог сдерживаться. Мне до сих пор не по себе, когда подумаю об этом. – Он сделал глубокий вдох, но даже сейчас, спустя семь лет, ему было трудно успокоиться. – Закончив орать на него, я приволок его сюда, в этот кабинет. Усадил за стол и заставил написать заявление, что с восьми утра следующего дня он уходит из института. Я не стал требовать от него объяснений, но он должен был уйти, иначе я грозился написать докладную о том, чему стал свидетелем. Разумеется, он согласился. У него просто не было выбора. Да и не могу сказать, чтобы он очень расстроился. Вот это меня больше всего поражало в нем – ему все было нипочем. Он ко всему подходил спокойно и рационально. Таков был Уоррен. Очень рационалистичный. Никогда не переживал. Он был словно... – Кан сделал паузу. – ...словно робот.
– А что вы увидели? Что он делал в лаборатории?
Кан протянул Муру папку.
– Здесь все написано. Я хранил эти записи на случай возможного судебного иска со стороны Уоррена. Знаете, сегодня студенты могут запросто подать на вас в суд за что угодно. Если бы когда-нибудь Уоррен попытался восстановиться в институте, я бы дал ход этим документам.
Мур взял папку. Она была подписана просто: «Уоррен Хойт». Внутри были три страницы машинописного текста.
– Группа Уоррена была прикреплена к трупу женщины, – сказал Кан. – Они начали препарирование малого таза, чтобы рассмотреть мочевой пузырь и матку. Органы не подлежали извлечению, их просто нужно было обнажить. В тот воскресный вечер Уоррен пришел в лабораторию, чтобы завершить работу. Но то, что должно было называться бережным препарированием, превратилось в зверское расчленение. Как будто, взяв в руки скальпель, он полностью потерял контроль над собой. Хойт не просто обнажил органы. Он варварски вырезал их из тела. Сначала он отрубил мочевой пузырь и положил его между ног трупа. Потом вырезал матку. Все это он проделал, даже не надевая перчаток, как будто хотел пощупать органы своими руками. В этот момент я и застал его. В одной руке он держал сочащийся орган, а другой рукой... – От отвращения у Кана сорвался голос.
То, что не смог произнести Кан, было напечатано на странице, которую как раз читал Мур. И он сам закончил фразу:
– Он мастурбировал.
Кан прошел к столу и сел в кресло.
– Вот почему я не мог допустить, чтобы он получил медицинское образование. Господи, какой же из него получился бы врач? Если он проделывал такое с трупом, что бы он сотворил с живым пациентом?
«Я знаю, что. Я видел его работу своими глазами».
Мур обратился к третьей странице досье Хойта и прочитал заключительный параграф.
«Господин Хойт согласен добровольно покинуть учебное заведение с 8:00 утра завтрашнего дня. Взамен я обещаю хранить конфиденциальность в том, что касается этого инцидента. В связи с повреждением трупа его партнеры по столу номер 19 будут подключены к другим группам для изучения этой стадии препарирования».
Партнеры по лаборатории.
Мур взглянул на Кана.
– Сколько студентов было в группе Хойта?
– У каждого стола работают по четыре студена.
– И кто были трое других?
Кан нахмурился.
– Я не помню. Это было семь лет назад.
– А вы не храните записи о лабораторных работах?
– Нет. – Он сделал паузу. – Но я помню одну девушку из его группы. – Профессор потянулся к компьютеру и вызвал списки своих студентов-первокурсников по годам. На экране появились имена сокурсников Уоррена Хойта. Кану хватило мгновения, чтобы пробежать их глазами, после чего он произнес: – Вот она. Эмили Джонстоун. Я помню ее.
– И чем она вам так запомнилась? – поинтересовался Мур.
– Ну, во-первых, она была просто прелесть. Милашка вроде Мег Райан. Во-вторых, после того как Уоррен был отчислен из института, она пришла ко мне узнать, почему он ушел. Мне не хотелось называть ей причину. Тогда она сама спросила, не связано ли это с женщинами. Похоже, Уоррен не давал Эмили проходу, и она его здорово побаивалась. Нечего и говорить, что она испытала облегчение после его ухода.
– Как вы думаете, она может помнить остальных двух коллег по группе?
– Не исключено. – Кан снял телефонную трубку и позвонил в секретариат. – Привет, Уинни. У тебя случайно нет контактного телефона Эмили Джонстоун? – Он взял ручку, записал номер и повесил трубку. – Она работает в частной клинике в Хьюстоне, – сказал он, набирая новый номер. – У них там сейчас одиннадцать, значит, она должна быть на месте... Алло, Эмили? Это голос из твоего прошлого. Доктор Кан из Эмори... Верно, анатомичка. Какая древность, не правда ли?
Мур подался вперед, с волнением вслушиваясь в каждое слово. Когда Кан наконец повесил трубку и взглянул на него, Мур прочитал ответ по его глазам.
– Она действительно помнит двух других партнеров по анатомичке, – сказал Кан. – Одна из них была женщина по имени Барб Липпман. А другой...
– Капра?
Кан кивнул.
– Четвертым в группе был Эндрю Капра.
Кэтрин остановилась в дверях кабинета Питера. Он сидел за столом, заполняя медицинскую карту, и не догадывался о том, что она наблюдает за ним. За все время их знакомства ей как-то не довелось увидеть его за работой в кабинете, и сейчас зрелище вызвало у нее легкую улыбку. Питер трудился с завидным усердием и являл собой пример исключительной преданности делу, разве что одна легкомысленная деталь портила картину: бумажный самолетик, валявшийся на полу. Питер был неотделим от своих летательных аппаратов.
