— И если бы одна доза морфия оказалась чуть больше, особняк остался бы в твоем распоряжении?
— Примерно так.
— Когда ты объявился в Клэнтоне?
— Мне еще в школе плохо давались даты.
— Не валяй дурака, Форрест, пожалуйста. Умер он в воскресенье.
— Я выехал туда в субботу.
— За восемь дней до его смерти?
— По-видимому.
— Для чего?
Брат опустил подбородок, прикрыл веки.
— Он позвал меня к себе. Я и представить не мог, как он постарел, каким стал беспомощным. — Форрест глубоко вздохнул, раскрыл глаза. — Боли были ужасными, лекарства не помогали. Мы сидели на крыльце, рассуждали о войне и о том, как все изменилось бы, не погибни Джексон[29] в Ченселлорсвилле. Судья все время дергался, так докучали ему боли. Временами у него перехватывало дыхание. Но все же он говорил и говорил. Мир между нами так и не установился, но в этом уже не было нужды. Я приехал, а другого ему и не требовалось. Однажды ночью, когда я спал на кушетке в кабинете, меня разбудил дикий крик. Я бросился в спальню — отец лежал на полу, скрючившись от невыносимой боли. Я уложил его в постель, помог ввести в вену морфий, и он успокоился. Шел четвертый час утра. Сон как рукой сняло, я отправился бродить по дому…
Повествование прервалось, но запущенный Эллисон хронометр продолжал отсчитывать минуты.
— …и нашел деньги, — договорил Рэй.
— Какие деньги?
— Те, которыми ты оплачиваешь свое пребывание здесь.
— А-а, вот ты о чем.
— Об этом, Форрест, об этом.
— Да. Я обнаружил их там же, где и ты. Двадцать семь коробок. В первой лежали сто тысяч долларов. Произведя примитивный подсчет, я растерялся. Что делать? Просидел до рассвета, глядя на пачки банкнот, боясь, что судья вдруг встанет, зайдет в кабинет — и надеясь на это. По крайней мере я услышал бы какое-то объяснение. — Форрест повел рукой. — К восходу солнца у меня созрел план. Почему бы не позволить тебе распорядиться деньгами? Ты — первенец, ты — любимый сын, блестящий знаток права, ты — единственный, кто пользовался доверием отца. «Не буду спускать с Рэя глаз, — сказал я себе, — потому что он лучше меня знает, как поступить». Закрыл шкаф, придвинул кушетку и чуть было не отправился просить у судьи совета, но понял: хотел бы отец поставить меня в известность, так бы и сделал.
— Когда ты сел за машинку?
— Где-то после обеда. Отец спал в кресле под старым платаном на заднем дворе. К тому времени ему стало гораздо лучше, морфий все же помог.
— А в понедельник ты повез его в Тьюпело.
— Да. Он намеревался даже сам сесть за руль, но я не дал.
— И спрятался возле клиники в кустах жасмина.
— Много же ты успел разузнать.
— Почти ничего. У меня в голове только вопросы. Ты позвонил, сказал, что тоже получил весточку, и поинтересовался, не намерен ли я звонить судье. Допустим, я ответил бы: да, непременно!
— Телефоны в особняке все равно не работали.
— Почему?
— На щитке в подвале был разъем.
Рэй кивнул. Открыта еще одна маленькая тайна.
— К тому же судья и так поднимал трубку не чаще раза в месяц, — добавил Форрест.
— Когда ты переписал завещание?
— За день до его смерти. Нашел старое, оно мне не понравилось, и я решил разделить имущество поровну. Смешно, правда? Поровну! Я думал, являясь единственными наследниками, мы поделим отцовское достояние пятьдесят на пятьдесят. Я не знал, что юристов учат на все накладывать лапу, красть у брата, прятать то, что они обязаны охранять. Я хотел быть честным. Какая глупость…
— Когда он умер?
— За два часа до твоего приезда.
— Это ты его убил?
Молчание.
— Ты?
— Его убил рак.
— Подожди, подожди. — Рэй подался вперед, готовясь нанести очередной удар. — Восемь дней ты торчишь рядом, заботишься, а за два часа до моего появления судья благополучно умирает?
— Совершенно верно.
— Лжешь.
— Я помог ему сделать укол, доволен? Он кричал от боли, не мог есть, пить, пойти в туалет и ходил под себя. А тебя там не было. Там был я. Я одел его, переложил на кушетку, побрил. Он не сумел сломать головку ампулы. Я ввел морфий, и он уснул. Мне оставалось только покинуть дом. Потом пришел ты, увидел отца мертвым, обнаружил деньги. Продолжение тебе известно.
— Ты знаешь, откуда они взялись?
— Нет. Откуда-то с побережья скорее всего. На это мне наплевать.
— Кто сжег самолет?
— Поджог самолета — это преступление. Мне о нем ничего не известно.
— Не тот ли человек, что преследовал меня целый месяц?
— Он. Вернее, они, поскольку их было двое. Познакомился я с ними давно, еще в тюрьме. Они действовали как профессионалы, а ты вел себя слишком легкомысленно. Под задним бампером «ауди» находился «жучок», и все твои перемещения отслеживались благодаря прибору «Джи-пи-эс».[30] Безукоризненная работа.
— Для чего потребовалось уничтожать особняк?
— Подчеркиваю: преступлений я не совершал.
— Ради страховки? Или, может быть, ты просто хотел лишить меня моей доли наследства?
Форрест покачал головой. Дверь внезапно раскрылась, в проеме возникло лицо Эллисон.
— У вас все в порядке? — сделав ударение на «все», спросила она.
— Все великолепно, мэм, все замечательно.
— Еще семь минут. — Она притворила дверь.
— Я хотел всего лишь половину, Рэй.
— Забирай.
— Слишком поздно. Теперь я знаю, как поступить с деньгами. Ты научил меня, братец.
— Я боялся, Форрест.
— Боялся чего?
— Того, что деньги убьют тебя. Даже не так: ты сам бы убил себя.
— Ха! — Форрест взмахнул руками. — Посмотри вокруг. Вот на что уходят деньги. Самоубийством это не назовешь, скорее, наоборот. Не такой уж я психопат, как вы все думали.
— Я ошибался.
— Ошибался? Нетрудно признать ошибку, когда тебя уличили. Рассчитываешь все-таки получить пятьдесят процентов?
— Понимай как хочешь.
— Боюсь, Рэй, боюсь точно так же, как и ты когда-то. Боюсь, деньги не пойдут тебе впрок. Ты потратишь их на самолеты, на новые машины и казино. Ты превратишься в мерзавца. Я не могу этого допустить, Рэй.
Рэю стоило больших усилий, чтобы сдержаться. Какой толк от кулаков? Положение не спасла бы даже пуля — денег он все равно бы не нашел.
— Ну а будущее? — спросил он. — У тебя есть планы?
— Право слово, не знаю. Ничего определенного. Запертому в четырех стенах остается только мечтать, а когда выходишь, мечты кажутся детскими фантазиями. Я никогда уже не вернусь в Мемфис — чересчур много там старых друзей. Я никогда не вернусь в Клэнтон — подыщу себе дом где-нибудь еще. Скажи лучше, как ты? Что намерен делать, упустив свой шанс?
— У меня была своя жизнь, Форрест, и она у меня осталась.
— Это верно. Ты получаешь сто шестьдесят тысяч долларов в год. Сомневаюсь, чтобы работа отнимала у тебя все силы. Ни жены, ни детей — ты свободен. Жадность — странная штука, согласись. Ты нашел три миллиона и решил, что они необходимы тебе все, до последнего цента. У тебя даже не возникло мысли подкинуть хоть десятку, хотя бы доллар своему непутевому брату. Ты набил купюрами мешки для мусора и бежал, бежал прочь.
— Я не знал, что делать с деньгами. Как и ты.
— Но ты забрал их все. Ты обманул меня.
— Неправда. Я лишь хранил их.
— Позволяя себе маленькие радости жизни: самолет, казино.
— Нет же, черт побери! Самолет я арендую уже три года, а в казино я надеялся выяснить, откуда на отца свалилось такое богатство. Дьявол, неужели прошло всего пять недель?
Рэй почти кричал. В комнату вновь заглянула Эллисон, намереваясь избавить пациента от неприятной беседы.
— Прошу, подожди. — Старший брат понизил голос: — Коробки с банкнотами выбили нас обоих из колеи. В тот же день, когда я их нашел, кто-то — либо ты сам, либо твои приятели, не важно — начал меня запугивать. Ты не можешь винить меня за то, что я бежал.
— Ты мне солгал.
— А ты — мне. Помнишь? Сказал, будто не виделся с отцом девять лет. Зачем? С какой целью? Почему не упомянул о деньгах?
— Задай тот же вопрос себе самому.
— Но я сомневался. Я плохо представлял ситуацию в целом. Трудно оставаться спокойным, когда находишь сначала мертвого отца, десять минут спустя — три миллиона долларов, а потом понимаешь, что сам стал объектом охоты. Повседневная реальность не готовит нас ни к чему подобному. Прости, если мне не хватило опыта.
Воцарилось молчание. Глядя в потолок, Форрест беззвучно барабанил пальцами по столу. Рэй сказал все, что намеревался, даже больше, Эллисон нетерпеливо дергала ручку двери.
Форрест медленно опустил голову, перевел взгляд на Рэя.
— По делу о поджогах есть новые подозреваемые?
— Нет. От меня правды не узнает никто.
Еще одна долгая пауза. Наконец Форрест поднялся.
— Дай мне ровно год. Выберусь отсюда — поговорим.
