В другом конце длинного стола сидели и пили монахи. Некоторые разговаривали с гостями, другие хранили сосредоточенное молчание; один доминиканец, лет шестидесяти, со скорбным лицом, оживленно разговаривал с молодым светловолосым парнем, явно гостем монастыря. Монах был в повседневной одежде, впрочем, как и большинство остальных. Саймону показалось, что этот печальный немолодой человек пьет слишком много вина.
Журналист немного поговорил с теми, кто сидел неподалеку от него. Художник-словак, искавший вдохновения. Бельгийский дантист, страдавший кризисом религиозности. Два студента из Дании, явно приехавшие сюда просто так, шутки ради: пугающий монастырь, который доводит людей до безумия! Как интересно! Пара истовых паломников из Канады, верующие люди.
Буря наконец стихла; синяя и пурпурная темнота окутала пейзаж за окном. Саймон покончил с ужином и снова впал в отчаяние. Через несколько часов он должен будет уехать. Сидел, наклонившись вперед, чувствуя себя ужасно одиноким, и прихлебывал кофе. Потом снова отправил Сьюзи все тот же вопрос.
«Извини, новостей нет».
Но потом, когда он все так же сидел, не меняя позы, согнувшись над чашкой кофе, он вдруг услышал, как кто-то произнес: «Пий Х».
Журналист осторожно придвинулся к беседующим, хотя и продолжал демонстративно смотреть в пространство перед собой.
И он услышал неторопливую беседу двух людей, сидевших недалеко от него. Монах лет сорока и паломница, женщина постарше. Американка или, возможно, канадка.
— Брат Мак-Магон провел здесь уже восемь лет.
— И?..
— Как я уже говорил, мисс Тобин, предыдущий библиотекарь был… ну… оказывал довольно плохое влияние. Он был членом Общества, пока их не отлучили от церкви.
— Это я поняла. А когда это было? Когда вы учились в семинарии?
— Да. Многие молодые монахи проходили здесь обучение в девяностых годах. Но тот библиотекарь со своим учением был подобен злокачественной опухоли. Да, в те дни Общество имело здесь большое влияние. И библиотекарь учил весьма неподобающим вещам. Использовал неподходящие тексты, не получившие одобрения документы и материалы. Но теперь у нас — брат Мак-Магон. И у нас уже не проходят обучение семинаристы. Хотите еще вина?
Женщина протянула ему свой стакан. Их разговор иссяк.
Саймон допил кофе, даже не почувствовав его вкуса; он ощущал только вкус маленькой победы. Так вот оно, объяснение! Томаски учился здесь, он был одним из пылких католических семинаристов. И чему-то выучился от того библиотекаря…
Но что это было? Что меняло людей? В монастыре должны были скрываться какие-то секреты, способные пробудить в людях религиозную воинственность, даже готовность к убийству…
А вот следов архива нигде не наблюдалось.
Саймон встал, собираясь выйти из трапезной, подумав, что ему, пожалуй, стоит еще раз порыться в книгах из библиотеки. Может быть, указания на архив спрятаны в книгах — на каком-нибудь иностранном языке. На греческом. Или арабском. Или вообще в зашифрованном виде…
Конечно, это был просто жест отчаяния, но Саймон и был в отчаянии. У него остался один вечер, и все на этом; он поедет домой, обнимет Коннора и найдет Тима. Журналист повернулся к выходу — и тут увидел светловолосого парня, того самого, который разговаривал с монахом; теперь молодой человек сидел за столом в одиночестве.
И вид у него был задумчивый и печальный.
Что они обсуждали так страстно? Монах и этот парень?
Журналист воспользовался моментом и протянул молодому человеку руку. Тот бодро улыбнулся.
— Guten tag[69]. Юлиус Денк.
— Сайммм… Эдгар Гаррисон.
Глупейшая ошибка. Но Юлиус Денк то ли не заметил ее, то ли не обратил внимания. Он казался оживленным — и в то же время рассеянным. Его очки в тонкой оправе отражали свет ламп. На английском он говорил хорошо; рассказал, что учится на архитектора в Штутгарте и очень интересуется работами Ле Корбюзье. Журналист знал об архитектуре достаточно много — благодаря отцу, — чтобы и самому сойти за архитектора, хотя, возможно, и слегка глуповатого. Они обменялись мнениями о монастыре.
Потом Юлиус сам упомянул о немолодом лысеющем монахе, об их разговоре за ужином.
— Тот монах… он очень несчастен. Американский ирландец. Пьет. Он здесь уже семь лет.
— О?..
— Да. Думаю, он архивариус. Говорит, у него кризис веры. Он теряет веру в Бога. Не слишком хорошо для монаха, мне кажется! — Молодой немец рассмеялся. — Знаете, мне стало его жалко. Но он слишком много говорит. А вино здесь хорошее, nicht wahr?[70]
Саймон согласился с этим. Но его уже уколола догадка. Архивариус, теряющий веру… почему?
Юлиус продолжал говорить:
— Вы не говорили, герр Гаррисон, вы здесь потому, что вам нравится Корбюзье? Или нет? Что вы о нем думаете?
— А… ну да. Ле Корбюзье. Думаю, он хорош.
— Да? А что именно из его работ вам нравится?
— Ну… та вилла в Париже.
— Савой?
— Да, она самая. Она в порядке.
Юлиус просиял.
— Верно. Я восхищаюсь его виллами. Но это здание — полная неудача. А?
На этот раз Саймон просто пожал плечами. Он не в состоянии был вступать в заумную дискуссию о штукатурке с добавлением каменной крошки и об использовании в архитектуре ничем не прикрытого бетона или о бессистемно разбросанных световых окнах — только не сейчас, когда его так тревожили тайны этого строения.
Но он постарался высказать более или менее связное мнение:
— Это здание… оно приводит в замешательство. Серьезно. Постоянные звуки тут и там… наверху.
— Верно, каждый звук умножается! Да-да! И думаю, по ночам шум даже усиливается. Мне даже кажется, я слышу, как монахи мастурбируют. — Немец хихикнул. — Н-да… Я все гадаю: почему оно построено именно так? Чтобы наказывать грешные души?
— Да, возможно… или в первую очередь чтобы не позволять делать то, что не нужно… акустика в роли системы безопасности. Ведь если вас кто-нибудь услышит…
Юлиус перестал смеяться. Саймон попытался продолжить разговор. Ну, еще шаг-другой…
— В общем, Юлиус, я так полагаю, что вам не нравится Ле Корбюзье.
— Не нравится. И это здание подтверждает мое мнение.
— Как это?
— Так, что Ле Корбюзье был лжецом!
— Простите, не понял?
Немец нахмурился, глядя на Саймона поверх стакана.
— Помните, что Корбюзье сказал по-английски? — Выражение лица Юлиуса Денка стало меланхоличным, почти высокомерным. — Помните?
— Нет.
— Он сказал, что форма следует за функцией. Так? Но в самом ли деле он так думал? Я уверен — нет.
— Так, хорошо, и?..
— И я могу вам кое-что показать. Могу доказать это. Hier[71].
Юлиус Денк сунул руку в свою сумку и достал какую-то бумагу. Саймон присмотрелся.
— Это похоже на… светокопию?
Немец взмахнул рукой.
— Именно. Это пример. Я его привез с собой. Тут схема всего здания, из музея Корбюзье в Швейцарии.
Схема. Копия.
Вот это уже было действительно интересно. Это было очень интересно. Полный план всего монастыря. Глаза журналиста расширились, но он постарался не выдать своего крайнего любопытства.
— И?..
— Вот, смотрите, — немец ткнул пальцем в план. — Вот здесь. Если все у него так уж функционально, то это что такое?
«Этим» оказалась путаница пунктирных линий и слабо обозначенных углов, помеченных цифрами и греческими буквами. Но Саймон не понимал, что имеет в виду Юлиус. Он ведь был архитектором всего часов шесть или около того. Куинн уже не в силах был поддерживать эту жалкую хромую иллюзию.
— Да вроде бы все в порядке.
— Вы не видите?
— А почему бы вам просто не объяснить мне?
Юлиус победоносно улыбнулся:
— Я специально изучал это здание. Но вот эта его часть не имеет смысла!
— Как это?
— Пирамида! Пирамида не несет никакой нагрузки! Она ни для чего не предназначена! Она просто торчит тут, в середине, без какой-либо цели! Я проверял, там нет ни тепло-проводов, вообще никаких коммуникаций. И никто не может этого объяснить! Из чего я сделал вывод, что она — чисто декоративный элемент. Понимаете?
Саймон замялся, чувствуя, как у него сжимается горло.
— Да, понимаю.
— Вот я и говорю, что он был лжецом! Этот самый великий Ле Корб был просто мошенником! Он добавил сюда пирамиду в качестве чистого украшения! Чисто декоративное дополнение к архитектонике. Да он был шарлатаном! Форма следует функции? Чушь!
Взяв схему, Саймон внимательно всмотрелся в нее. Пирамида начиналась прямо от фундамента. Если в нее вообще имелся вход, он должен был располагаться в самом нижнем этаже монастыря. Где-то в таинственной тьме под церковью.
Да, именно так и должно было быть. В любом случае это место осталось единственным уголком, которого Саймон еще не видел.
