— Наверно, ты прав, — согласилась Скотти и легонько прикоснулась губами к его щеке. — Но я буду по тебе скучать.
— Приятно слышать, — сказал Хауэлл. — Скотти, между тобой и Бо прошлой ночью был разговор, который я не очень понял. Что имелось в виду?
Скотти печально усмехнулась.
— Да то, что бывает между отцом и дочерью. Может, когда-нибудь я тебе расскажу, — она вздохнула. — Я хочу похоронить его на семейном участке, рядом с его матерью. Больше этим некому заняться. Я думаю, это мой долг.
Хауэлл кивнул.
— Может, и Эрика Сазерленда следует положить рядом с ними? При жизни они не очень ладили, но все равно так будет лучше.
— Ты прав. Я поручу Маку все подготовить.
Раздался стук в дверь. Хауэлл вышел и увидел Леони. Он обернулся к Скотти.
— Извини, мы немножко поговорим.
И вывел Леони на причал.
— Я слышала о Бо, — сказала Леони. — Весь город об этом говорит. Но что конкретно тут случилось? — спросила она, стараясь не наступить на осколки битого стекла.
Хауэлл рассказал о том, что с ним и со Скотти произошло накануне ночью.
— Кроме твоей матери, ты единственная, кто мне поверит. Мак, по-моему, не поверил. А полиции мы предложили упрощенный вариант.
— Мама умерла сегодня ночью. Перед самым рассветом.
— Мне очень жаль. Она была истинно благородным человеком.
— Слава Богу, что наконец это случилось. Она так долго мучилась. Мама все ждала разрешения этих событий, — Леони посмотрела куда-то за озеро.
— Странное дело, — сказал Хауэлл, — меня просто поражает, насколько симметричны события, случившиеся здесь. Одно и то же повторилось в двух поколениях: две женщины — мать Бо и ты — независимо друг от друга сделали то же самое, чтобы избежать последствий, к которым привел особый склад жизни в долине. Повторились убийства: убили мать Бо, семью О’Койненов, Сазерленда… а теперь, за последние двое суток, умерло три главных героя этой истории: Сазерленд, Бо и твоя мать, причем двое из них предприняли последнюю попытку что-то прояснить и оставили свои записи.
— Мама не нашла бы в этом ничего удивительного, — возразила Леони. — Она считала многое из того, что произошло, злом, однако злом таким же естественным, как и человеческая природа. И считала, что самый естественный выход из создавшейся ситуации — это восстановление справедливости, идеальной справедливости. Перед смертью она даже сказала что-то в этом роде.
— Что именно?
— Она посмотрел на нас — мы все собрались в комнате — улыбнулась и прошептала:
— Теперь я могу уйти, теперь все на своих местах.
— Не совсем, — возразил Хауэлл, — но вскоре будет. Я уже поговорил с Эндой Маколифом насчет ребенка.
— Я же тебе сказала…
— Кстати, это в тебя был когда-то влюблен Денхем Уайт?
Леони кивнула.
— Его семья не позволила нам пожениться. И я их не осуждаю. И Денхема тоже. Наверное, я просто пыталась использовать его, чтобы вырваться отсюда. Это было до того, как я поняла, что мой удел — жить тут. И мой долг заботиться о родных. Но твоя помощь мне не нужна…
— Погоди. Выслушай меня. Вчера вечером ты была права. Я действительно вел себя как перекати-поле, и предоставлял другим людям нести ответственность за мои поступки. Но пора это прекратить. Через несколько дней я получу кучу денег за работу, которую сделал здесь, и перечислю их на счет конторы Мака, для ребенка. Мак знает, что это мой ребенок, и я сказал ему, что пусть хоть все узнают, мне безразлично. Я могу дать ему свою фамилию и помогу найти свою дорогу в жизни, — Хауэлл взял Леони за плечи и повернул лицом к себе. — Я хочу это сделать, понимаешь?
Деньги Лартона Питса ему были больше не нужны, и отдавая их Леони, он уже не испытывал столь жгучего чувства вины при мысли о том, как они ему достались.
Леони кивнула и обняла Хауэлла за талию.
Он вскрикнул от боли.
— Осторожней! У меня там, наверное, трещина!
Леони положила ладонь на его ребра, на самое больное место.
— Да, здесь трещина, — она обняла Хауэлла и нежно прижала к себе.
Хауэлл вновь ощутил удивительное тепло, как в тот раз, когда Леони лечила его спину. Чуть погодя она отошла назад и посмотрела на него.
— Думаю, можно снять повязку, — Леони улыбнулась и поцеловала Джона.
Хауэлл осторожно вздохнул, потом сделал второй вдох, третий, более глубокий…
— Вроде бы да… — пробормотал он, но Леони уже спустилась по ступенькам и пошла к грузовику. Хауэлл стоял и смотрел ей вслед, пока она не уехала, а потом вернулся в дом.
— Я звонила в газету, — триумфально сообщила Скотти. — Ты не поверишь! За мной и за пленкой хотят прислать вертолет! У нас остались только две первых кассеты, но на них есть почти все.
— Твое счастье, — рассмеялся Хауэлл и крепко обнял Скотти.
— Я поеду в город и соберу свои шмотки. Через час меня уже ждут в аэропорту.
Хауэлл поцеловал девушку.
— Тогда собирайся.
— Мы будем встречаться в Атланте, правда?
— Время от времени, конечно.
— Этого недостаточно, — возразила Скотти и игриво толкнула Хауэлла в бок. — Ой, извини, я забыла.
Хауэлл вытащил рубаху из брюк.
— Расстегни, пожалуйста.
Она сняла с него повязку.
— Может, все-таки стоит оставить?
Хауэлл несколько раз глубоко вздохнул и радостно воскликнул:
— Не нужно!
— Да у тебя даже синяков не осталось, — удивилась Скотти. — Они же были, когда я тебя утром перевязывала! Я думала, ты несколько недель… — она запнулась. — А, понимаю… мама Келли!
— В общем, что-то вроде этого. Но с большого расстояния. Она умерла сегодня утром. В то же время, что и Бо.
— Как жалко! Я ее никогда не видела, но вчера определенно ощущала ее присутствие в этом доме. — Скотти склонила голову набок. — Слушай, а что было между тобой и Леони? Что-то у вас было, я знаю.
— Когда-нибудь расскажу, — пообещал Хауэлл с улыбкой. — Тебе надо познакомиться с ней поближе, когда ты сюда вернешься. Она ведь твоя кузина.
— Да, я уже догадалась.
— И Дермот, Брайан и Мэри тоже, — посерьезнев, добавил Хауэлл. — Когда ты привыкнешь к мысли о том, что ты теперь богатая женщина, подумай, что можно для них сделать. В конце концов, если бы не их мать, ты не стала бы мерзкой капиталисткой.
— Я займусь этим, — пообещала Скотти. — Вот что… я ненавижу сантименты, но вообще-то я очень благодарна тебе за то, что ты помог мне остаться в живых. На следующей неделе я позвоню тебе и отблагодарю как следует. Договорились?
— Лучше я сам позвоню, — сказал Хауэлл. — Я еще не знаю, где я буду.
— А я, по-моему, знаю, но лучше ты скажешь мне сам.
Скотти взяла свою драгоценную фотопленку и убежала.
Несколькими днями позже Хауэлл забросил последний узел в свой фургон и захлопнул заднюю дверцу. Потом вернулся в домик, снял трубку и набрал номер.
— Боби Аллена, пожалуйста.
В трубке что-то щелкнуло, звякнуло…
— Аллен у телефона.
— Боб, привет! Это Джон Хауэлл.
— О, черт побери! Голос из прошлого. Ну, ты получил мое послание?
— Оно больше похоже на смертельную угрозу.
— Принимаешь предложение?
— Возможно. Это предмет для обсуждения. Но сначала я хочу кое-что выяснить. Например, такую вещь: что меня ждет после Найроби?
— А что у тебя на уме?
— Лондон.
— Надеюсь, за три года мы подыщем там для тебя местечко.
— Я согласен прожить в Африке восемнадцать месяцев, но ни минутой больше.
— Ладно, два года, а потом я посмотрю, что можно будет сделать насчет Лондона. Когда ты приедешь сюда?
— Мне надо кое с чем разобраться в Атланте. Через неделю после ближайшего понедельника устроит?
— О’кей! Ты принят. Ах, да, послушай! Тебе придется выучить суахили.
Хауэллу стало понятно, что Аллен ухмыляется.
— Ты варвар, — сказал он. — Учти, это будет стоить тебе очень дорого. Ты устроишь мне шикарный ленч.
И Хауэлл повесил трубку.
Он взял со стола законченную рукопись автобиографии Лартона Питса и оглядел комнату. В ней было странно темно, хотя он не задвинул занавески. Дом казался мертвым: деревянный каркас, куча мебели — и ничего больше.
Хауэлл так до конца и не понял, что же с ним здесь произошло, и не был уверен, что когда-нибудь поймет. Однако он был готов вернуться и активно строить свою жизнь, а не блуждать без цели. Вернуться и заняться тем, что получалось у него лучше всего. И постараться сделать еще лучше.
Джон подошел к обшарпанной пианоле. От нее отлетели куски шпона, она была пробита пулями, но все же работала. Хауэлл включил ее. Полилась музыка.
Джордж Гершвин исполнял «Я поймал ритм». Хауэлл дослушал мелодию до конца и выключил пианолу. И, идя к машине, все время смеялся.
