так долго.
Вечер состарился, ссутулившись за окнами реденьким заунывным дождём, который стал внезапно слышен. Она затихла.
Глеб усадил её на подоконник, обернул пледом, всучил в руку круглый бокал с коньяком:
– Всё будет хорошо, Кира, я не просто так болтаю, я в это верю. Что-то меняется, что-то происходит.
– Ага, – кивнула она, сделав глоток, – пусть уже хоть что-нибудь произойдёт.
– Во всяком случае, бесконечно так тянуться не будет.
– А если… если вдруг мама жива и вернётся, – она запнулась, – ты не подумай, я же не идиотка, я понимаю, что шансов почти нет, но если вдруг, то… что? Вы с ней снова сойдётесь?
– Хм… – Глеб не думал об этом, – н-не знаю. Это будет зависеть от неё. Я бы хотел.
– Но ведь после мамы у тебя была женщина… или женщины…
– Что? – не понял он. – В каком смысле?
– Мама видела тебя на вокзале с какой-то… белобрысой, почти сразу после того, как вы расстались.
– О чем ты? – тупо переспросил Глеб. – Где? – Он молчал, пытаясь вспомнить. – На вокзале? С кем? С… о господи, да это же Светка! Жена приятеля, была проездом – я передавал ему готовый заказ и проводил её на вокзал, помог с чемоданом. Лена меня видела тогда на вокзале? И не подошла? И подумала, что я…
– Да, – коротко ответила Кира, – она ездила в Москву на конференцию.
– Ну, правильно, я провожал Светлану… А, бред собачий, – он отмахнулся, – она никто мне. И после Лены у меня никого не было.
– Надо же… – Кира прислонилась горячей щекой к холодному стеклу, – а мама тогда сильно расстроилась.
– Да? – Кажется, ему было приятно это слышать.
– Не особо показывала, но всё равно было заметно. Надо, наверное, спать ложиться. – Она стала выбираться из кокона пледа.
– Всё будет хорошо, слышишь? – повторил Глеб, глядя на её тонкую фигурку.
– Угу. – Она пошла в комнату, опустив голову.
Голова не то чтобы болит, а какая-то ватная. Ожидание сгущается напряжением где-то в затылке.
– Сыночек, милый, я волнуюсь за тебя.
Я говорю это, ещё ожидая, что он ответит. Может быть, он в отъезде? В больнице? Смотрю на цепь – я связана с ним стальными звеньями, будто пуповиной.
– Я так соскучилась по тебе. – Мне иногда кажется, что я действительно скучаю по нему, от этой мысли липко и гадко.
Сумерки подбираются к окошкам моей тюрьмы, предметы теряют чёткие очертания и цвета. Это время, когда я становлюсь тенью – ночники ещё не включаются, а дневного света уже нет, и я почти исчезаю.
– Приготовься, я буду через пять минут.
Я вздрагиваю от резкого звука и инстинктивно закрываю уши – голос из динамика звучит оглушительно громко.
– Я так рада тебя слышать! – говорю в ответ, автоматически оборачиваясь на камеру. – Как твои дела, милый?
Тишина.
Я сажусь в центре комнаты перед литым диском, к которому крепится цепь.
– Цепочку несложно построить, – Валентин откинулся на стуле, – сейчас… – У него зазвонил телефон. – Да, ставлю тебя на спикер, говори.
Послышался телефонный треск, будто у старых аппаратов:
– Письмо прислано с американского IP-адреса, из Нью-Джерси, даже можно определить район, но это бессмысленно, я сделаю такое же минут за двадцать.
– Гм… а это письмо может быть настоящим? – Глеб узнал голос «лучшего».
– Может, но вряд ли. Слишком уж оно вовремя написано, я бы сомневался, да и вы говорите, не её стиль?
– Определённо, не её, – откликнулся Глеб.
– Господин Левашов занервничал. Похоже, я всё-таки задел какие-то его защиты. Тут никогда не узнаешь наверняка. Многие закрывают так, что всё остаётся на виду или почти всё. И это намеренно.
Они с Валентином сидели в мастерской, куда Глеб приехал рано утром, пока Кира и Лялька ещё спали. Уснуть он так и не смог, терзаясь угрызениями совести и думая о том, как он, старый козёл, мог допустить то, что случилось вчера вечером, ведь эта девочка просто хотела согреться, не более того.
– Так вы считаете, что это он? – Он вертел в руках пачку сигарет, купленную по дороге, но так и не решался вытряхнуть одну.
– Я всегда говорю только то, в чём уверен на сто процентов. Могу проверить его действия по банковским и системам безопасности в допустимых пределах, – «лучший» чуть сбавил темп, – исходя из них можно сделать выводы.
– Сколько это по деньгам? И когда будет результат?
– Валентин? – спросил голос.
Детектив быстро начиркал на листочке многозначную цифру и долларовый значок.
– Годится. – Что ещё Глеб мог сказать? – Делайте по возможности аккуратно.
Он помнил о том, что паникующего человека запросто можно спровоцировать на «нежелательные действия», о которых уже упоминалось.
– Разумеется, – «лучший» задумался, – результаты выдам или сегодня к вечеру, или завтра утром. Хотите моё мнение?
– Да.
– Он причастен к исчезновению женщины и, скорее всего, к написанию этого письма. Зачем и почему – не знаю, но, повторюсь, просто так никто не берёт чужих имён и не защищает свою информацию так рьяно. И если вы хотите от него что-то узнать, то сейчас его навестить самое время. Пока не поздно. Когда такой человек чувствует, что на него охотятся, он начнёт действовать.
– Ясно. – Глеб посмотрел на сигаретную пачку, которую было отложил.
Откладывает ключ в сторону, присаживается рядом со мной на корточки.
Я смотрю на него, и мне становится не по себе – что-то странное в его взгляде. Сожаление?
– Мамочка моя, мама-мама, – берёт мои руки, целует пальцы.
На его запястье красуется атласная красная лента. Символ нашей вечной и нерушимой связи, я помню.
Спина холодеет и наливается тяжестью, мне кажется, сегодня в его глазах безумия больше, чем всегда.
– Где ты был, родной? Где ты был так долго? Как Маша?
– Ох, мама, – он достаёт ключ, – они все, они такие… только тебе я могу сказать, только к тебе прийти… почему люди так жестоки, мама? Какое им дело? Только ты у меня, только ты… Ангел мой, душа моя.
Шея непроизвольно напрягается, я стараюсь быть внимательной и медленной:
– Расскажи мне, что случилось, я утешу, я успокою, ты же знаешь, как я люблю тебя, дорогой.
– Ох… – так и не отстегнув меня, он встаёт и принимается ходить по комнате, – даже не знаю, даже не знаю, столько гадких людей вокруг! Но потом, потом, сейчас пойдём, кажется, Маше снова нездоровится.
Мне хочется тряхнуть его и заорать: «Где же ты был почти два дня, придурок?!» Но я молчу, он быстро проворачивает маленький ключик, и мы идём к лестнице.
Она лежит уже не на массажном столе, а на диване, пристёгнутая только за одну
