— Девчонка, девчонка, и тут он входит в меня, — тараторила Эйвис.
Зах шагнул к ней. Склонил голову набок.
— Издеваешься надо мной? Ты что, в самом деле… Что еще он говорил? Отвечай. Просто любопытно. Это правда?
— Правда-правда. — Глаза Эйвис метнулись к приоткрытой двери. Кермит, мисс Пигги и медвежонок Гонзо легонько повернулись в темноте, колеблемые прохладным ветерком. — Конечно, правда. Ну да. Так каждый день, а потом он берет меня. И мы оба смеемся. «Добрый ангел вновь и вновь шлет тебе свою любовь».
Захари нахмурился. Точно маленький мальчик, вот-вот примется реветь.
— Черт побери, — проворчал он, — я так и Думал. Я знал. — Он подступил к ней ближе. — Что он тебе рассказывал? Что? Говорил про Тиффани, про меня и Тиффани?
Эйвис вцепилась в деревянную спинку своего стула, отклонилась назад, уклоняясь от надвигавшегося на нее Заха.
— Тиффани? — повторила она надтреснутым голосом. — Ну конечно, Тиффани. Он говорил мне про нее, а потом мы смеялись, мы очень смеялись, и он брал меня, снова и снова…
Захари сделал последний шаг, подошел вплотную к Эйвис, навис над ней, точно хищная тварь, но Эйвис почти что не обращала на него внимания. Взгляд, сосредоточенный на двери в детскую, не различал больше ничего. Все усилия ума и воли сосредоточились на одном желании: маленький должен спать. «Баю-бай…» Непристойности сами срывались с ее уст.
— Я приняла его, его пенис, большой крепкий пенис, больше твоего ножа, и тогда он рассказал мне про Тиффани, и мы долго смеялись.
— Хватит! — взвыл Захари. — Замолчи.
«Спи-усни. Баю-бай, моя малютка…»
— Ты свой и поднять-то не можешь, а он взял меня, и смеялся, и говорил…
— Сука! Не верю тебе! Оливер, сволочь! Я же не хотел жить, не хотел! Кто его просил спасать меня! Это я, я один страдаю…
— Смеялись, трахались…
— Замолчи!
— Смеялись над тобой, девчонка, девчонка…
— Замолчи!
— Смеялись, смеялись…
— Замолчи!
С безумным воплем Зах бросился на нее. Внезапный удар пробудил ее от транса. В последний момент Эйвис попыталась увернуться от него, скатиться со стула, но Зах уже поймал ее, зажал прядь волос в кулаке. Эйвис рухнула на пол, больно стукнувшись коленями о паркет. Зах рывком потянул ее вверх, запрокинул ей голову — затылок прижат к сиденью стула, горло обнажено.
Эйвис сумела сдержать предсмертный вопль. Она видела нависшее над ней лицо убийцы — оно заполонило собой все — черные бездонные глаза. Слышала жесткое дыхание, видела отблеск ножа, просвистевшего в воздухе. Хваталась за руки убийцы, пристально глядя на него.
«Баю-бай, баю-бай…»
Наматывая на руку ее волосы, Зах яростно и торжествующе зашипел ей в лицо. Те же слова, что он шепнул вчера девушке, убитой в коттедже. Те же слова, что он произнес, глядя в остекленевшие глаза, обращаясь к отрубленной голове, когда, утолив свой гнев, он запихивал ее в унитаз. Тот же тихий вопль торжества.
— Ты — неживая! — объявил он ей.
«Добрый ангел вновь и вновь шлет тебе свою любовь…»
Часть четвертая
КОРОЛЬ ЧУМА
Душа скукожилась ото всего того, что ей придется помнить.
Ричард Уилбур
Оливер Перкинс
Перкинс был напуган. Не безотчетный страх, а подлинный ужас колотится в горле, точно бьющийся о стекло мотылек. Он слишком надолго покинул Заха. Потерял след Тиффани у самого дома бабушки. И теперь…
Пробежал по коридору к квартире, где жила бабушка. Успел подумать: если Тиффани уже там, если она вовлекла в это ба… Он-то помнил, что у бабушки больное сердце. Она не выдержит этого, она не переживет…
Замолотил кулаками в дверь.
— Ба?! — окликнул громко. — Это я. — Принялся судорожно нащупывать ключи в кармане джинсов. — Ба? — Ключ у него с собой. Вставил в скважину. Взялся за ручку.
Ручка провернулась, выскользнула из рук. Дверь распахнулась.
Стоит перед ним на пороге, таращится перепуганно.
— Привет, Олли, — говорит она.
Ужас, ужас бьется в горле. Сквозь стиснутые зубы как плевок:
— Тиффани!
Тиффани отбросила с лица смоляные и серебряные пряди. Собралась с духом, вздохнула. Раскрыла пошире дверь. Теперь Перкинс мог разглядеть и бабушку. У кофейного столика возле окна. Старая, утратившая четкие очертания фигурка, укрытая легким пледом, опирающаяся на подушки с ручной вышивкой. Бабушка подняла глаза. Осевшее, подтаявшее лицо осветилось улыбкой.
— Олли! — прозвенела она тонким надтреснутым голосом. — Я все ждала, ждала, когда же ты придешь. Ты как раз к чаю.
— Конечно, Олли, — возбужденно подхватила Тиффани. Выдавила из себя улыбку, краешек рта пополз вверх. Сглотнула с трудом.
— «Шамомиль» или «Эрл Грей»?
Перкинс беспомощно переводил взгляд со старой женщины на молодую, туда и обратно. Под поредевшей челкой выступил пот. Что он должен сказать? Что бабушке уже известно? Ужас, ужас бьется в горле. Тиффани притворила за ним дверь. Перкинс резко обернулся на звук. Скользнул взглядом по девушке. В тот же миг прадедовские часы в холле пробили шесть раз.
«Зах!» — спохватился Перкинс. Надо вернуться к Заху.
— Мне некогда, — хрипло выговорил он.
— Право, останься, — промурлыкала бабушка из кресла. — Тиффани принесет тебе чашку. Тебе ведь не трудно, дорогая, правда?
— Какие пустяки, ба, — откликнулась Тиффани. Глаз не сводит с Перкинса. — Так какой сорт ты предпочтешь, Олли?
Полыхнул взглядом на нее, заскрипел зубами. Прижать бы ее к стенке прямо сейчас, выколотить из нее правду. Признаться, он бы рад перервать ее пополам, точно незадавшийся черновик.
— «Шамомиль», — прорычал в ответ.
Тиффани нежным голоском поет:
— Одну минутку. — Повернувшись к нему спиной, вышла из комнаты. Даже под лоскутной рубашкой и мешковатыми джинсами он отчетливо различал движения девичьей фигурки.
Молча, беспомощно оглянулся на старуху. На дрожащих бабушкиных губах — выжидающая усмешка. Глаза увлажнились, смотрит напряженно. В высоком окне у нее за спиной уже меркнет свет. Торшер разлил масляный круг света вокруг своей подставки — обнаженной Венеры. Все остальное — кресла со старинной резьбой, камин, темный узор ковра — уходит в сумрак и тень. Бабушка, крошечная, Полупрозрачная, сидит на краю светового круга.
Перкинс выдавил из себя ответную улыбку.
— Одну минутку, — прохрипел он и бросился вслед за Тиффани. Застиг ее в кухоньке за углом. Длинная, узкая, хорошо освещенная комната. На кафельной стене медные горшки и чайники отражают свет. Кухонный столик между черной чугунной плитой и белым боком холодильника. Тиффани расставляет на серебряном подносе голубой фарфор. За ее спиной на плите бодро выпустил струю пара медный чайник. Девушка плотно сжала губы. Сосредоточилась на своем занятии. Головы не подняла, но Перкинс уверен, она почувствовала, как он вошел в комнату.
Осторожно оглянулся в сторону гостиной, где бабушка. Свирепо надвинулся на девушку. Голос понизил до шепота:
— Какого черта ты здесь делаешь?
Тиффани взглянула на него. Зрачки необычайно расширены.
— Ты преследовал меня. Прекрати.
— Какая тут связь? Какого черта ты явилась сюда? — Он шипел изо всех сил, точно его душили за горло.
Тиффани отвернулась к подносу. Сдвинула на середину чашки — фарфор весело зазвенел.
— Как мне еще отделаться от тебя? — проговорила она тихо. — Я же знаю, тут ты не посмеешь устроить сцену. Только не на глазах у бабушки. Тем более что… в общем, я могу порассказать ей всякого, Олли. — Она снова подняла глаза. Нежное бледное личико приняло решительное выражение, беспощадно столкнулись взгляды. — Я все расскажу ей. Если ты не оставишь меня в покое, я расскажу все, что знаю. Она очень расстроится, Олли. Может быть, даже заболеет, сам понимаешь.
— Чертова!..
— Ты, знай, молчи, — посоветовала она. — Ты и не догадываешься, что у нас творится. Сплошное безумие. Ты ничего не знаешь. А теперь — теперь мы мирно попьем чайку, ты, да я, да бабушка. Выпьем по чашечке, а потом я извинюсь и пойду. Ясно? И ты дашь мне спокойно уйти. Понял? Это все, что мне от тебя нужно. Отпусти меня. Перестань следить. Договорились?
Перкинс налетел на нее. Ярость выплеснулась откуда-то изнутри. Белая, расплавленная, горячая, как плазма, ярость заполонила все. Схватил девушку за плечи. Заставил ее обернуться, приподняться на цыпочки, смотреть глаза в глаза.
— Что ты натворила? — шепот со свистом вырывался сквозь щель в зубах. — Что ты сделала с моим братом?
— Отпусти! — Глаза Тиффани наполнились слезами. — Идиот. Ублюдок. Ничего не понимаешь. Отпусти!
— Ты подставила его, так? — Перкинс хорошенько встряхнул ее. — Ты подставила его, хочешь свалить на него убийство. Верно я говорю?
