— Конец! Конец! — ревел Петрониус.
Дверь отворилась, и все трое исчезли в темноте дома.
Петрониус открыл глаза и сразу с облегчением вздохнул. Кто-то гладил его по лбу. Он увидел голубые глаза на белом как молоко лице. На голове шапочка. Женщина. Она заметила, что Петрониус очнулся, улыбнулась и опустила руку.
— Наконец-то вы проснулись. Мы уже думали, что с вы ушли от нас.
Воспоминания возвращались медленно. Оиршот, Майнхард, церковь Святого Петра, голос Алмагина, Зита, внутренний двор…
— Я в имении мастера Босха? — произнес Петрониус и обвел взглядом комнату.
Он накрыт белыми простынями, над ним желтый потолок. Сквозь открытое окно проникает прохладный воздух. В комнате кровать с балдахином, на которой и лежит Петрониус. А перед ним сидит красавица.
— Вы разговаривали во сне, — произнесла женщина, но Петрониус не обратил на это внимания.
Ее голубые глаза успокаивали. На лице сияла улыбка. Петрониусу понравились волоски над верхней губой и на щеке, оттенявшие нежность кожи. Женщина спокойно позволила ему рассмотреть себя, слегка приподняв брови, отчего в лице появилась некоторая хитринка.
— Надеюсь, я говорил о вас, — ответил Петрониус. — Кто вы, госпожа?
— Вы очень любопытны. Значит, вам не так уж и плохо.
— Я хотел бы узнать, чья рука успокаивала меня.
Женщина снова улыбнулась, она излучала уверенность и спокойствие. Петрониус закрыл глаза, прислушиваясь к ее голосу.
— Вы убедили меня, Петрониус Орис. Меня зовут Алейт Гойартс ван дер Меервенне.
Петрониус широко открыл глаза. В одно мгновение эта женщина стала недосягаемой. Дочь досточтимого рода города Ден-Боса. Хотя Петрониус никогда не видел ее во время своего пребывания в доме мастера Босха, говорили о ней постоянно.
— Госпожа! Вы жена моего мастера!
— Успокойтесь. С тех пор как доминиканцы стали укреплять свое присутствие в Хертогенбосе, я перебралась сюда, в Оиршот. Я сидела рядом с вами, потому что Зита ушла отдохнуть. Она не отходила от вас три дня, и я отослала ее в постель. Лихорадка у вас спала, и раны на плече постепенно заживают.
Петрониус сразу почувствовал боль в предплечье. Руки казались чужими.
— Лежите спокойно. Мы привязали ваши руки, иначе вы бы себя исцарапали.
Петрониус расслабился, но теперь чувствовал ремни, которые не давали ему двигаться.
— Надеюсь, я не говорил ничего такого, что могло вам не понравиться?
Раздался сдержанный смех. Женщина притронулась рукой ко лбу Петрониуса.
— Вы очень разговорчивы. — Еще один короткий смешок, будто мыльный пузырь лопнул в воздухе. — Зита иногда очень смущалась.
Петрониус почувствовал, что его лицо залилось краской, но Алейт улыбалась.
— Для замужней женщины очень увлекательно. — Алейт встала и повернулась к двери. — Я обещала Иерониму сходить за ним, как только вы проснетесь. Кроме того, вам нужен хороший бульон, чтобы подкрепить силы.
Дверь со скрипом закрылась, и Петрониус остался один. Что он выболтал? Где Якоб ван Алмагин? Какую роль играл меестер в создании триптиха? Но прежде всего юношу волновала собственная роль в третьей части, которую он раньше никогда не видел. Художник закрыл глаза и постарался восстановить картину событий прошедших дней. Ночами он иногда просыпался и слышал шаги в пожарном люке. Разве Длинный Цуидер не сказал, что в его комнату легко попасть? Якоб Алмагин использовал яды, чтобы одурманивать Петрониуса. Это объясняло и исчезновение Яна де Грота.
Снова открыв глаза, Петрониус испугался. Перед ним в пальто с меховой оторочкой стоял казавшийся огромным мастер Босх. Он серьезно смотрел на подмастерье:
— Вам лучше, Петрониус?
— Нет причин жаловаться, если тебя приковали к постели.
Мастер Босх не обратил внимания на колкость. Его рука коснулась подбородка.
— Во сне вы говорили о картине!
— Ваша жена сказала мне об этом.
Петрониус закрыл глаза и попробовал ремни на прочность. Они были крепки, хотя и не передавливали кровеносные сосуды. Постепенно юношей овладело неприятное чувство. Действительно ли ремни были мерой предосторожности, чтобы он не расцарапал во сне зудящие раны?
— Вы видели третью створку?
Петрониус кивнул. Нужно ли поведать о встрече с Алмагином, которую он помнил смутно?
— Расскажите мне, — потребовал Босх, медленно приближаясь к кровати. Сел на край и добавил: — Пожалуйста.
Петрониус насторожился. Разве мастер не собирался рассказать ему о картине и ее содержании? Он снова закрыл глаза, вызывая в памяти воспоминания о полотне.
— Все, что вы предсказывали на двух первых частях триптиха, все, что адамиты хотели передать в послании для потомков, на последней доске вы отрицаете, мастер Иероним. Разве познание, подобно алкоголю, не разрушает тело великана? На его голове волынка, символ глупцов, символ пустоты и тщеславия, которое распространяется по этой земле. Вместо того чтобы плодоносить, мировое яйцо, творение повседневной жизни, полностью уничтожено, будто выеденное изнутри. Высокомерию, сладострастию, чревоугодию удалось то, чего не удавалось никому — разрушить созидание.
Мастер Иероним не усидел на краю кровати, он встал и зашагал по комнате, скрестив руки на груди.
— Я предупреждал меестера Якоба. Он ничего не хотел слушать! — Босх присел у ног подмастерья и пристально посмотрел на него. — Вы прекрасный художник и осознаете всю глубину этой картины.
Петрониусу не понравилась похвала, а замечания о предостережении Алмагина он вообще не понял. Почему мастер Иероним говорит ему о таких вещах?
Силы медленно покидали юношу.
— Справа от человека-дерева меня привлекает фонарь и диск мирового круга. Там семь химер напали на рыцаря; в руках у него кубок, из которого вываливается просфора, а его знамя несет жаба. Разве не оказался мировой круговорот на острие ножа? Разве не указывают эти атрибуты на желание проклясть старое? Старую веру, провозглашаемую просфорой, старую церковь и носителя этого старого порядка — рыцарство. Вообще рыцарство повсюду переносит мученическую смерть, что напоминает первую книгу Моисея: кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека, ибо человек создан по образу Божию22.
Петрониус замолчал и с трудом открыл глаза, его веки отяжелели. В ногах стоял мастер Босх и наблюдал за ним.
— Он черпал из вас, потому что меня уже разрушил. Вы пугаете меня, Петрониус Орис. Это предсказание — конец адамитов, конец нашей веры, наших принципов. Пророчество, которое он нашел в вас.
— Не понимаю.
Иероним Босх вымученно улыбнулся, опустив голову, обошел кровать и сел на сундук, стоявший рядом.
— Вы были источником третьей части, Петрониус Орис. Как вы думаете, почему я просил вас нарисовать ваши представления о рае? Почему вам было позволено писать портрет Якоба ван Алмагина? Почему происшествия на грани жизни и смерти вселяли в вас страх и ужас? Чтобы пробудить вашу фантазию!
От правды Петрониусу стало плохо. Вот почему он проводил целые дни с бешеной головной болью! Вот почему его преследовали жуткие сновидения! Юноша снова попытался высвободиться, но был крепко привязан к кровати.
— Вы должны были заметить, что у ада совсем другое качество, отличное от моего видения сцены рая и учения адамитов. Ад — ваше произведение, Петрониус Орис.
— Но почему я? Чего хотел от меня Якоб ван Алмагин? Мастер Босх подошел к окну, желая закрыть его. Неожиданно он резко обернулся, сжав губы в тонкую линию.
— У него есть знания, однако нет воображения. Тот, кто всю жизнь занимается правдой в разных ее проявлениях, теряет способность фантазировать. У Якоба ван Алмагина отсутствует творческая мысль. Ему нужны образы, чтобы зашифровать свои мысли. Сначала он брал их у меня. Но смотрите, Петрониус, я похудел, стал похож на скелет, с трудом держу кисть.
Комнату наполнили затхлый воздух и удушливое тепло. Под ремнями, на лбу и на груди юноши выступили капельки пота.
— Вы должны были сопротивляться.
На лице мастера появилась горькая усмешка:
— Никто не может сопротивляться Якобу ван Алмагину. Его сущность — бездонная пропасть, в которую падаешь без остановки. Он медленно высосал меня, оставив одну кожу. Он убил бы меня, если б ему не требовался художник, чтобы изображать его образы и видения на полотнах. Потом Алмагин принялся за вас.
— И за Яна де Грота.
Глаза Босха округлились от испуга:
— Вы знаете?
Петрониус был слишком слаб, поэтому прошептал:
— Вы сейчас подсказали мне. Раньше я только предполагал.
— Якоб ван Алмагин исчез. Возможно, он в келье доминиканцев в Ден-Босе. Инквизитор не оставит его в живых.
Петрониус Орис закрыл глаза и попытался бороться со сном. Голос мастера Иеронима доходил до него словно издалека.
