Гримстер встал.
– Я пойду. Ехать не близко.
Сэр Джон вернулся к столу, едва заметно улыбнулся.
– Прекрасно, Джонни. Впрочем, это не самое интересное задание. Поскорее выполняй его, и мы подыщем тебе что-нибудь более стоящее.
Гримстер пошел к двери. Разговор с сэром Джоном всякий раз заканчивался одинаково: шеф чуть-чуть улыбался и называл его по имени, вот в такой уменьшительной форме: Джонни. Не обернувшись, не сказав ни слова в ответ, Гримстер вышел из кабинета.
Усадьба Хай-Грейндж находилась в графстве Северный Девон, милях в двадцати от Барнстепла и в нескольких милях на юго-восток от крохотной деревушки под названием Читлгамхолт. Она представляла собою солидное трехэтажное здание из серого камня. Каждое окно фасада имело лепной балкон, округлые колонны которого потемнели от желтого и зеленого лишайника, бурно разросшегося в туманах и дождях, часто приносимых западным ветром. Снаружи усадьба напоминала угрюмую тюрьму.
Однако внутри, в просторных и светлых комнатах, было удобно. При усадьбе было двести акров полей и лесов, до шоссе по тропинке – около мили. Со всех сторон участок огораживала или каменная стена, или высокий проволочный забор, а западная его часть выходила к лесистому обрыву, нависшему над рекой Тау в нескольких милях ниже места, где в нее впадает река Моул. Близ реки стояла ферма, хозяин которой считался управляющим усадьбой. Хай-Грейндж принадлежала Министерству обороны, и хотя местные жители о ней больше почти ничего не знали, завсегдатаи близлежащих кабачков, особенно поздними вечерами, пытались оплести свои скудные сведения витиеватыми домыслами. Министерство обороны купило усадьбу во время второй мировой войны и хотело использовать ее как эвакуационный пункт и бомбоубежище, поэтому огромные подвалы в Хай-Грейндж укрепили дорогим бронированным листом. Вскоре о первоначальном назначении усадьбы забыли, она перешла во владение сэра Джона, использовалась для множества целей, с оглаской совершенно не совместимых. Официально Хай-Грейндж считалась восстановительным и тренировочным центром, однако редко использовалась в этом качестве, хотя на ферме имелись небольшая конюшня с ездовыми лошадьми, теннисный корт, плавательный бассейн, усадьбе также принадлежали права на рыбалку на обоих берегах Тау в пределах лесистого обрыва, изгибавшегося над рекой огромной дугой. Права на рыбалку были задешево проданы высокопоставленным чиновникам из Министерства обороны и Ведомства сэра Джона, однако если те приезжали рыбачить, то останавливались не в усадьбе, а в близлежащих гостиницах – земли Хай-Грейндж были для них закрыты. Содержание усадьбы – этого серого каменного слона – обходилось в кругленькую сумму, но Хай-Грейндж нравилась сэру Джону, а он не имел привычки жалеть казенные деньги на то, что овладевало его воображением. Тренировки, допросы, тайные совещания с иностранными визитерами – вот для чего использовалась усадьба. Одним словом, она редко пустовала.
Гримстеру нравилась здешняя природа. Нравилось противоречие между угрюмым фасадом и уютными комнатами. Нравились покатые лесистые склоны, похоронная тишина еловых и дубовых лесов и – дом стоял на пригорке – безбрежное небо, особенно если сильный ветер рвал в клочья и сталкивал друг с другом идущие с моря облака. Если не считать нескольких лет в Веллингтоне, всю свою молодость Гримстер провел в Йоркшире, однако здесь он чувствовал себя как дома, уединение открытой всем ветрам усадьбы напоминало ему о местах, где когда-то служила горничной мать.
Он приехал за час до обеда, его встретили Копплстоун и управляющий, майор Кранстон, давно вышедший в отставку и пятнадцать лет назад потерявший глаз, но не на войне: его камнем выбил один араб, когда по заданию сэра Джона Кранстон ездил в Северную Африку. Потому майора и устроили на это теплое местечко. Гримстеру нравился Кранстон. Невысокий, крепкий, округлый, похожий на орех, он был коротко подстрижен и на глазу носил черную повязку. У него была секретарша, миссис Пилч, полковничья вдова, женщина благонадежная и неглупая, постоянно жившая в Хай-Грейндж; с ней он спал почти каждую ночь, об этом знали все. Звали ее Анджела. Майор страстно любил личное оружие, написал книгу о пехотном вооружении во время Гражданской войны в США. Он громогласно хохотал, разводил собак, никогда не пил, почти свято верил в пользу физических упражнений, очень любил животных, даже устроил за теннисным кортом небольшое кладбище для своих питомцев – однако, не моргнув глазом, перерезал бы Гримстеру глотку, был бы приказ.
Кранстон пожал руку Гримстеру так, словно хотел переломать ему все пальцы, и сказал:
– Черт возьми, река обмелела настолько, что толком не порыбачишь, но мисс Стивенс, без сомнения, с лихвой заменит рыбалку.
– Где вы ее поселили? – спросил Гримстер.
– В номере наблюдения, – подмигнул Кранстон.
– Так приказал сэр Джон? – ничуть не удивился Гримстер.
– Нет, – ответил Кранстон.
– Тогда завтра же под любым предлогом переселите, – распорядился Гримстер.
Номер наблюдения находился на втором этаже, во всех его комнатах, включая ванную, были установлены телекамеры. Гримстер сомневался в их необходимости, но знал, что они доставляли немало удовольствия, подчас похотливого, тем, кто сидел за мониторами в комнате управления, рядом с кабинетом Кранстона.
– Ты распоряжаешься ею, Джонни, – пожал плечами майор. – Приказывай.
Поднимаясь вместе с Копплстоуном к себе, Гримстер спросил:
– Как она себя ведет?
– Как бедная родственница на званом обеде. Накорми ее, развлеки, будь ласков, и, по-моему, она уживется с кем угодно, даже с татарским ханом в шатре. Замечательная девушка – ее простота лучше всякой кольчуги. Помяни мое слово, намучаемся мы с ней.
– Почему?
– Потому что она из кожи вон лезет, чтобы помочь нам. Таким я не доверяю.
– А вдруг она не врет?
– В наши дни таких простушек нет, – пожал плечами Копплстоун.
Гримстер отправился в спальню распаковывать чемодан. Копплстоун, прислонившись к дверному косяку, наблюдал за ним. За окном две сороки порхали над полем. «Одна – к несчастью, две – к счастью», – подумал Гримстер и спросил:
– Все имущество Диллинга здесь?
– Да, на чердаке. Полная опись – вплоть до портсигара с шестью размокшими сигаретами – лежит у тебя на столе.
– Какой марки сигареты? – Гримстер с улыбкой обернулся. Он с молодых лет забавлялся такой игрой в мелочи.
– «Пиккадилли No 1». Впрочем, сколько раз встречался с ним, никогда не видел его курящим. Девушку к вещам я не подпускал. Она просилась, но я сказал, что они опечатаны до твоего приезда.
Они перешли в гостиную. Копплстоун машинально двинулся к бару, к графину с виски. Кранстон следил, чтобы в номерах обязательно было все необходимое.
– Кстати, ее ничуть не удивило, что вещи здесь. Она или дура, или питает блаженное безразличие ко всему, кроме себя.
Взяв у Копплстоуна предложенное ему виски, Гримстер сказал:
– Она не дура. Так что же такое было у Диллинга, что не терпится заполучить сэру Джону? Нечто военное, политическое или научное? Формула превращения обычных металлов в золото?
Копплстоун улыбнулся, пригубил виски, почувствовал, как оно разливается по телу, неся с собой тепло и покой, и сказал:
– Диллинг сумел преодолеть языковой барьер между дельфинами и людьми и разработал систему обучения дельфинов для обнаружения подводных лодок. А может, это были тюлени? Диллинг точно не говорил.
– Вам, как человеку, который слишком много пьет по вечерам, опасно доверять государственные тайны. Рано или поздно вы поделитесь ими с близким другом.
Копплстоун вновь наполнил стакан.
– У вас Лили Стивенс. У меня тайны. Лучше бы наоборот.
– Что показало вскрытие Диллинга? Никаких сомнений насчет тромбоза?
– Никаких. Вскрытие производил Аскью. Его нелегко заставить признать естественную смерть, но с Диллингом все прошло гладко. У него просто часики остановились, и ничего больше. Семь лет назад, тоже весной, у Диллинга был первый приступ.
Гримстер закурил сигару, сказал:
– Завтра вечером мне понадобятся номера «Тайме» и «Дейли Телеграф» за пятницу, двадцать седьмое февраля.
– Зачем?
– Этот день для нас кое-чем интересен, не правда ли?
– Будет сделано. – Копплстоун заговорил сухим официальным тоном. – Сегодня вечером я вернусь в Лондон и найду газеты. А завтра вышлю тебе, – и, подняв стакан, уже весело продолжил: – Слава Богу, у меня есть личный шофер и фляжка виски в кармане.
Оставшись один, Гримстер спросил себя, сколько виски Копплстоун выпивает только для показухи. По утрам руки у него, бывало, дрожали, но голова соображала нормально; он обладал сильным характером и мог в любую минуту отказаться от спиртного, если требовало дело. Гримстер уважал Копплстоуна, называл его другом, но знал, что Ведомство налагает немало запретов на отношения между сотрудниками. Он мимоходом представил, что получится, если открыться кому-то из своих и выболтать все, что накопилось на душе. И решил – легче и безопаснее выйти на улицу и раздеться догола.
