Ознакомительная версия.
Они так устали за неделю, что в воскресенье Злата предложила съездить отдохнуть в Монтре. Вика согласилась.
Поезд быстро бежал из Цюриха в Монтре, пересекая аккуратные, словно игрушечные деревеньки с церковью посередине, проносился по мостам над горными речками, проскальзывал между скал, нырял в туннели.
Швейцарские поезда — чистые, комфортные. Для пущего комфорта швейцарцы сняли обувь и вытянули ноги на противоположное сиденье. Вика представила нечто подобное в России: наши мужички в электричке снимают боты и суют тебе под нос не первой свежести носки, хорошо, если без дырок.
Удобно устроившись в кресле, Вика пила кофе. За окном мелькали живописные ландшафты: величественные панорамы гор, альпийские луга с изумрудной травой. На лугах паслись разомлевшие от солнца коровы, мелодично позвякивая огромными колокольчиками.
Проверка билетов — вежливо и с улыбкой. Контролер в темно-синей элегантной униформе весь сияет радушием. Извиняется, что потревожил.
Как все отличается от отечественного транспорта. Вике стало грустно. Она вспомнила наших контролеров: необъятных размеров тетенек, надвигающихся на тебя, как туча. Улыбки и извинения у них не в ходу.
А здесь — тотальное радушие. Откуда это? От сытости? От уверенности в завтрашнем дне? Если так, то у нас не скоро начнут улыбаться, мы еще не скоро уверуем в свое будущее.
На горизонте появилась Жемчужина Швейцарской Ривьеры.
— Наш поезд прибывает на станцию Монтре. Мадам и месье, выходя, не забывайте свои вещи…
Монтре — элегантный, роскошный город, раскинувшийся на уступах горного склона, полностью закрытый альпийской грядой от холодных ветров. Туманы и дожди здесь редкость. Буйно цветут кипарисы, лавры, магнолии и миндаль. Шеренги пальм выстроились в ряд вдоль берега, за ними высятся снежные массивы гор. Гладь озера сверкает на солнце, гордо проплывают белоснежные лебеди. С криками, напоминающими плач младенца, чайки падают в воду.
Вика с интересом разглядывала публику. Кого здесь только нет! Японские туристы, увешанные аппаратурой: они и отдыхают, как работают, не теряя ни секунды. Просматривая достопримечательности, они стараются запечатлеть себя всюду.
В черных лапсердаках и черных кипах кучкуются евреи, обсуждая извечную проблему — еврейские деньги, похищенные нацистами и осевшие в швейцарских банках.
Из черного лимузина вышел индийский магараджа в бежевых шелковых шальварах, в окружении пышнотелых жен, благоухающих жасмином и замотанных в экзотических расцветок сари.
Швейцарские бюргеры с безликими женами с швейцарской чинностью делают послеобеденный променад.
— Выпьем кофе, — и Злата кивнула на отель.
«Hotel Le Montreux Palace» возвышался над городом, словно плывущий корабль — вальяжный и гордый. Изысканное желтое здание в колониальном стиле, окруженное пальмами. Они зашли внутрь.
Зал поразил роскошью: столы стояли между мраморными колоннами, венецианские зеркала в позолоченных рамах. По дубовому паркету бесшумно скользили официанты.
Вика пила кофе, с любопытством оглядывая публику. Старушки с идеально уложенными седыми букольками, в элегантных, дорогих костюмах и золотых массивных украшениях. Заметно, что бабульки не обременены внуками, и времени на себя, любимых, у них хватает.
Старички выглядели как игроки в гольф: клетчатые брюки, рубашки-поло, кроссовки. Они сверкали искусственными зубами, прикрывая лысину бейсболками.
В зал с шумом зашли дети. Мокрые после бассейна они прошлепали босиком по паркету к своему столику, оставляя следы. Через секунду появилась уборщица и принялась тщательно вытирать пол. Родители, не стесняясь, усадили своих чад на антикварные стулья, хорошо еще, что успели подстелить полотенца.
— Богатые уверены, что вселенная движется лишь ради них, — сказала Злата. — Свои деньги они не заработали, а получили в наследство. Ничего не умеют и без денег ничего из себя не представляют. Это не о всех. Старички честно работали всю жизнь. В Швейцарии люди начинают жить в шестьдесят пять, когда выходят на пенсию. Всю жизнь работают, экономят, а перед смертью хотят получить то, чего не успели. Как говорится — лучше поздно, чем никогда…
Вика вспомнила бабушку, ее натруженные руки, не знавшие маникюра. Она ничего не делала для себя — это было не принято.
Ее поколение не жило для себя: всегда было ради кого или чего стоило жить: родина, ленин, сталин, светлое будущее…
В те времена умели промывать мозги. Люди жили в коммуналках или «хрущевках» — в двух комнатах по три семьи, работали, как каторжные за копейки, а светлого будущего так и не увидели. Оно обошло их стороной, зато пришла новая жизнь — жестокая, как в джунглях, на выживание…
Если не будешь жить для себя, то никто за тебя этого не сделает. Величайшая глупость — забить на свою жизнь ради идеи или кого-то. Благодарности не дождешься ни от кого, тем более от Родины…
Голос Златы вернул ее в действительность:
— Тут ничего интересного. Сидишь, как в богадельне.
Они расплатились и вышли. Перед ними была горная гряда. Злата спросила, указав на вершину:
— Поднимемся? Предупреждаю, что подъем будет головокружительный.
По зубчатой железной дороге они поднялись до «Rochers-de-Naye». Дорога проходила почти по верхушке хребта, и скалы обрывались прямо под ногами. Временами поезд дергался, и все начинали визжать, а Вика громче всех. Если они сейчас рухнут, то смерть будет жуткой.
Вика представила покореженный вагончик, лежащий на камнях внизу и куски тел, непонятно чьих. Всюду — кровь, мозги, глаза, выплеснутые из глазниц. И эти здоровые птицы, что кружат над ними — беркуты или орлы, успеют расклевать их до приезда спасателей. До каких спасателей? Спасать уже будет нечего…
Но поезд благополучно прибыл на место назначения, и Вика вздохнула с облегчением.
Под ногами — густая пена облаков, а вокруг вздыбившееся кольцо гор с заснеженными верхушками — ощущение вечности, незыблемости, стабильности. Все в мире может рушиться, но только не Альпы. Они как стояли, так и будут стоять, неподвластные ни времени, ни политическим катаклизмам. Это успокаивало.
— Есть в мире что-нибудь надежнее, чем швейцарские Альпы? — спросила Вика.
— Разве что швейцарские банки, — засмеялась Злата.
Они долго карабкались по горам, сидели у обрыва, наслаждаясь близостью к небу.
Потом спустились в маленький средневековый городок с улочками, вымощенными булыжником, такими крутыми и узкими, что, казалось, время остановилось, и ты не в двадцать первом веке, а сотни лет назад. На всех домах висят флаги Швейцарии и кантона Во, на подоконниках — пышным цветом герань, на клумбах — эдельвейсы. Слышались звуки йодля, негромкий колокольный перезвон.
— Так устала, что не чувствую ног. И хочу есть, — пожаловалась Вика.
— Мы поедим в настоящей швейцарской харчевне.
Они зашли в домик, напоминающий шале, внутри было душно и шумно. Вдоль бревенчатых стен — массивные деревянные бочки, оленьи головы. Музыканты с альпийскими рожками наигрывали местный фольклор. Нужно быть швейцарцем, чтобы прийти в восторг от этой музыки. Народ подпевал, всюду краснели лица, сдобренные большим количеством местных вин. В зале царило какое-то громкое, хмельное буйство.
Вика с Златой уселись за непокрытый стол на грубую деревянную скамью.
— Что они едят? — поинтересовалась Вика.
— Фондю. Это местное блюдо довольно специфическое. Фондю могут переваривать только швейцарские желудки, но мы должны попробовать.
На стол был водружен чан с сырной массой, стоящий на спиртовке, и поднос с белым хлебом. Кельнер объяснил им правило: тот, кто уронит кусочек хлеба в чан, штрафуется, выставляя бутылку вина. Стало понятно, отчего в зале такой гам, видно, не один кусок хлеба был утоплен сегодня.
Сыр горячий и тягучий, стекает с куска хлеба, нанизанного на вилку. Вика на своем опыте убедилась — нелегкая это задача удержать кусок.
От прохладного местного вина или от всеобщей радости стало очень весело, несмотря на жесткое сиденье, запах дыма и совершенно неудобоваримое фондю.
Полностью утратив чувство времени, они не заметили, как просидели здесь несколько часов. Очнулись лишь тогда, когда кельнер предъявил счет.
После выпитого дорога вниз не казалось такой жуткой, и Вика мирно дремала на плече у Златы.
Было поздно возвращаться в Цюрих, и они сняли комнату в небольшом пансионе.
— Не в чем спать. Пижамки нет, — сказала Вика, выходя из ванной, завернутая в полотенце.
— Спи голышом, — посоветовала Злата.
Скинув полотенце, Вика нырнула под одеяло и зажмурилась от удовольствия: постельное белье было свежее, пахло лавандой и приятно холодило разгоряченную от вина и солнца кожу. Наслаждаясь тишиной, она медленно погружалась в сон. Послышался шорох за спиной, и Злата змейкой скользнула под одеяло.
Ознакомительная версия.
