В течение нескольких мгновений никто не произнес ни слова. Беллоуз выдерживал эффектную паузу. Ему еще не приходилось общаться со студентами, но, исходя из собственных представлений, он полагал, что должен именно так; поддерживать свой авторитет. Студенты молчали, так как им было не по себе, и мысли их путались.
– Сейчас двадцать минут десятого, – сказал Беллоуз, по очереди оглядывая каждого студента. – Встреча была назначена на девять ровно, а не на девять двадцать. – Студенты пытались стоять абсолютно неподвижно, стараясь не привлечь к себе персонального внимания Беллоуза. – Я полагаю, что вам следовало бы встать сегодня с правой ноги, – веско продолжал Беллоуз. Он тяжело поднялся и взял в руку кусочек мела. – Существует одна вещь в хирургии, особенно в хирургии Мемориала, которую вам следовало бы знать. Все должно происходить вовремя. Вам нужно зазубрить это наизусть, иначе ваше пребывание здесь будет... – Беллоуз подыскивал подходящее слово, постукивая кусочком мела о доску. Он взглянул на Сьюзен Уилер и на мгновение замялся. Затем перевел взгляд на окно и закончил: – ...малоприятным, как погода зимой.
Беллоуз снова посмотрел на студентов и начал свою заранее приготовленную вступительную речь. Говоря, он ощупывал взглядом их лица. Он был уверен, что определил, кто из них Файрвизер. Его привели к этому заключению очки в узкой роговой оправе янтарного цвета. И, вероятно, он узнал Гольдберга. Лица двоих других юношей ничего ему не говорили. Он рискнул еще раз посмотреть на Сьюзен и вновь испытал мгновенное смущение. Беллоуз не был подготовлен к тому, что девушка окажется такой красивой. На ней были надеты темно-синие брюки, аккуратно облегавшие ее бедра, светло-синяя рубашка в оксфордском стиле, вокруг шеи был повязан сине-красный шелковый шарф. Белый халат был расстегнут. Четко обрисованная грудь во всеуслышание заявляла об ее поле, и Беллоуз как-то не мог совместить сей факт с теми планами, которые он уже успел составить в отношении студентов. Поэтому в дальнейшем он старался избегать смотреть на Сьюзен.
– Вы будете прикреплены к Беард-5 в течение только одного месяца из трех вашего цикла по хирургии, – произнес Беллоуз, переходя на монотонный речитатив, ассоциировавшийся у него с преподаванием медицины. – В некотором смысле это преимущество, но, с другой стороны, это и не очень удобно, впрочем, как это бывает со многими вещами в жизни.
Карпин было дернулся при столь неуклюжей попытке пофилософствовать, но, заметив, что его никто не собирается поддержать, сдержался.
Беллоуз, остановив взгляд на Карпине, продолжил:
– Цикл в Беард-5 включает в себя практику в отделении интенсивной терапии. Там вы сможете быстро чему-то научиться. Это хорошая сторона. Отрицательная сторона состоит в том, что вы окажетесь в этом отделении слишком рано, не имея никакого клинического опыта. Насколько я понимаю, это ваш первый клинический цикл, не правда ли?
Карпин стрельнул глазами по сторонам, чтобы убедиться, что вопрос адресован именно ему.
– Мы... – его голос сорвался, и он откашлялся. – Совершенно верно, – наконец произнес он с некоторым усилием.
– Блок интенсивной терапии – БИТ, – продолжил Беллоуз, – это место, где вы все должны многому научиться, является самым напряженным участком процесса лечения больного. Все назначения, которые вы сделаете больным, должны быть одобрены мной или одним из двух врачей-интернов этого отделения, с которыми вы сегодня познакомитесь. Ваши назначения в БИТ должны контролироваться нами в момент их написания. Назначения пациентам в палатах могут быть одобрены по мере накопления в течение дня. Понятно?
Беллоуз оглядел каждого студента, в том числе и Сьюзен. Сьюзен возвратила ему взгляд, не меняя нейтрального выражения лица. Ее первое впечатление о Беллоузе не было особенно благоприятным. Его манеры показались ей искусственными, а мини-лекция по пунктуальности, казалось, несколько предвосхищала события. Монотонный тон его замечаний, философские потуги укладывались в представления Сьюзен о личности хирурга, которые она получила из разговоров к прочитанного, как о лабильной, самовлюбленной, чувствительной к критике и, в довершение всего, туповатой личности. Сьюзен не думала о Марке Беллоузе как о мужчине. Такая мысль даже не промелькнула у нее.
– Сейчас, – произнес Беллоуз тем же искусственным речитативом, – я вручу вам ксерокопии набросанного в общих чертах плана, которого мы будем придерживаться во время вашей практики в Беард-5. Пациенты в БИТ и в палатах будут распределены между вами, и вы приступите к изучению историй болезни под руководством интерна, ведущего больных. Что касается поступающих в отделение больных, мне бы хотелось, чтобы вы составили ваши собственные планы и распределили их между собой справедливо. Кто-то из вас будет производить полный первичный осмотр поступивших больных. Что касается ночных вызовов, то я бы хотел, чтобы, по крайней мере, один из вас оставался здесь на ночное дежурство. Это значит, что каждый из вас будет дежурить одну ночь из пяти, и это не должно вас слишком обременить. В самом деле, это в порядке вещей. Остальные в это время могут задерживаться до вечера, это похвально, но, как минимум, один должен быть здесь ночью. Найдите сегодня время, соберитесь вместе и составьте мне план, кто когда будет дежурить. Обходы в БИТ начинаются в 6.30 утра. Я бы хотел, чтобы к этому времени вы бы уже посмотрели своих пациентов, собрали всю информацию, необходимую для обхода. Это понятно?
Файрвизер с испугом уставился на Карпина. Он наклонился и прошептал ему на ухо:
– Бог мой, мне придется вставать раньше, чем я ложусь спать!
– У вас возникли какие-нибудь вопросы, мистер Файрвизер? – спросил Беллоуз.
– Нет, – торопливо ответил Файрвизер. Он был напуган тем, что Беллоуз знал его имя.
– Что касается сегодняшнего утра, – продолжил Беллоуз, снова бросая взгляд на свои часы. – Сначала я отведу вас в палаты и представлю сестринскому персоналу, который, как я уверен, уже трепещет при мысли о встрече с вами, – добавил Беллоуз с кривой усмешкой.
– Мы уже оценили их радость, – произнесла свои первые слова Сьюзен. Ее голос заставил Беллоуза посмотреть в ее сторону. – Мы, естественно, не ожидали духового оркестра в честь нашего прибытия, но и не думали, что встретим такой холодный прием.
Внешность Сьюзен уже слегка вывела Беллоуза из равновесия, а сейчас ее голос заставил его пульс биться чаще. Он напомнил ему времена в колледже, когда он наблюдал за девушками-болельщицами из групп поддержки игроков и желал, чтобы на них было поменьше одежды. Беллоуз подыскал слова для ответа:
– Мисс Уилер, вам необходимо понять, что медсестры здесь прежде всего заинтересованы в одной вещи.
Найлз подмигнул Гольдбергу, но тот не понял, на что он намекает.
– И эта вещь – лечение больных, чертовски хорошее лечение больных. А с приходом новых студентов или интернов эту цель становится труднее выполнять. Из своего собственного опыта они могли понять, что новый персонал в госпитале может быть смертельнее всех бактерий и вирусов, вместе взятых. Поэтому не ждите, что кто-нибудь будет здесь приветствовать вас как спасителей, особенно медсестры.
Беллоуз сделал паузу, но Сьюзен не отвечала. Она думала о словах Беллоуза. По крайней мере, он оказался реалистом, и это внушало ей некоторую надежду, несмотря на плохое впечатление, которое она произвела на него.
– После того, как вы посмотрите палаты, мы пойдем в оперблок. Там в 10.30 назначена операция на желчном пузыре, и у вас будет шанс примерить хирургический костюм и осмотреть оперблок изнутри.
– И там нам дадут подержаться за ранорасширитель, – добавил Файрвизер. В первый раз с начала встречи атмосфера разрядилась, и все рассмеялись.
* * *
Внизу, в оперблоке, доктор Дэвид Коули был страшно зол и не щадил никого. Операционная медсестра начала рыдать еще до того, как закончилась операция и больного нужно было вывозить из операционной. Ординатору-анастезиологу пришлось выдержать массированную бомбардировку из грязных ругательств и оскорбительных эпитетов, так что он попытался спрятаться за анестезиологическим экраном. Хирург-ординатор, первый раз ассистировавший на операции, получил небольшой порез на правом указательном пальце от скальпеля доктора Коули.
Доктор Коули был одним из процветающих общих хирургов в Мемориале, у него был собственный просторный кабинет в Беард-10. В Мемориале он обучался, вырос как хирург и практиковал. Когда дела у него шли гладко, он был очаровательным малым, шутил и рассказывал неприличные анекдоты, охотно консультировал, заключал пари, смеялся. Но когда дела его развивались не так, как он хотел, становились явными самые порочные стороны его натуры, он легко вскипал и сыпал ругательствами. Короче говоря, это был подросток в облике взрослого человека.
