Поспешила к лифтам, а оттуда, увидев, что все кабинки уже едут вниз, на лестницу ближайшего пожарного выхода. И едва выскочила в его гулкое, безлюдное пространство, как тут же угодила в лапы Гордеева! Он просто сгрёб меня в охапку, увлекая в угол, отсекая путь к бегству упертыми в стену кулаками.
— Шпионишь?
— Н-нет, — испуганно замямлила я. — Просто хотела лифтом, а они все заняты, и я решила пешком…
— Ну да. И для этого, вместо того чтобы сесть в лифт сразу за аквариумом, ты пробежала через всё крыло, спустилась на этаж ниже, и вернулась через всё крыло обратно к лифтам. Логично.
Красноречивая пауза. Мне так неловко, хоть провались на месте! А он ещё и смотрит так пытливо, с прищуром — прямо в глаза, и слегка поджимает губы, то ли в усмешке, то ли злясь. А мне хочется то ли сглотнуть, то ли проморгаться, но я словно оцепенела, разглядывая тёмно-коньячную радужку его глаз…
Щёлкнула вдруг, впуская на лестницу ещё кого-то, дверь.
— А, вот ты где! Так жаждешь уединения или… Боже, а это ещё что такое… забавное?
Гордеев полуобернулся, и я увидела за его спиной ту самую брюнетку с хищными алыми губами. Неловко улыбнулась ей:
— Здрасти… — и тут до меня дошло что «Это ещё что такое забавное» — это вообще-то про меня. — И до свидания! — Ударила Гордеева по руке, заставляя выпустить из угла, но он удержал. Коротко бросил брюнетке:
— Лор, я занят.
— Вот этим? — фыркнула она. — У тебя там Коломоец один бродит, а ты тут с лохматыми малолетками обжимаешься…
— Я занят! — неуловимо изменившимся тоном повторил он, и стерва, мгновенно подобрав алые губёшки, схватилась за дверную ручку.
— Поняла. Тогда жду звонка.
Потянула на себя дверь, но теперь уже не сдержалась я:
— Привет вам от дедушки Фрейда!
Брюнетка замерла.
— Чего?
— Чего слышали!
— Лора, иди, — повторил Гордеев.
— Нет, погоди, — недобро сощурилась она. — Интересно, что же передал мне дедушка Фрейд.
— Ой, а я бы на вашем месте послушалась дяденьку, — ехидно улыбнулась я. — Если, конечно, не хотите, чтобы он узнал, что ваша красная помада говорит о неудовлетворённом сосательном инстинкте.
— Чего-о-о?! — угрожающе двинувшись в нашу сторону, задохнулась она, но Гордеев предупредительно выставил вперёд руку:
— Лора, иди. Иди!
Она, резко развернувшись на каблуках, дёрнула на себя дверь:
— Сучка малолетняя!
— Шимпанзе! — не осталась я в долгу, а, едва она скрылась, снова попыталась вырвать руку из захвата Гордеева, но безуспешно.
— Не бери в голову, — дёрнул он щекой. — Это так. Вообще она нормальная, просто работая у неё нервная. Ну а у тебя-то что? Ничего необычного не замечала? Слежку, например?
— Нет! — теперь я не призналась бы ему в своих проблемах даже под дулом пистолета.
Он удивлённо вскинул бровь:
— Хочешь сказать, всё спокойно?
— Да!
Помолчал, раздумывая.
— Это хорошо. Но странно. Я бы на твоём месте не расслаблялся.
— А я бы на вашем месте поспешила за Лорочкой, пока её красноречивые сигналы не считал какой-нибудь другой бабуин!
— М-да… Сложно с тобой по-нормальному.
— Просто держись от меня подальше, и все дела!
— Можно подумать, это я за тобой сюда прибежал, — усмехнулся он, но руку наконец отпустил. — Ладно, иди. Погоди! Ну а почему шимпанзе-то?
— А потому что зоологию изучать надо! [1] — пихнула я его и бросилась вниз по лестнице.
— Будут проблемы, звони! — донеслось мне вслед.
Переночевала я у Махи. Собственно, для этого и шаталась по торгушке до последнего.
— Ну это как бы… — недовольно скривилась она на моё появление, но дала войти. — Может, тебе просто денег на такси занять?
— А смысл? Не успею оглянуться, как опять к тебе.
— Но это же не значит, что ты должна у меня поселиться. Сними хату поближе и забудь про «последнюю маршрутку». Какие проблемы?
— Да нет проблем, — как можно жалобнее вздохнула я. — Просто среди ночи это невозможно, а я всё равно давно хотела тебе кухню прогенералить.
— Ладно, — согласилась она. — Тогда ляжешь тоже на кухне, там диванчик раскладывается. Но не бери в привычку, ясно? Я тебе не хостел.
Это было унизительно, хотя и соответствовало моей добровольно выбранной роли человека без лица. И всё же, засыпая после отдраенного до скрипа гарнитура, я не удержалась и пофантазировала на тему того, как Машка случайно узнаёт, что каких-то три года назад её домработница ездила на крутой тачке с личным шофёром и жила в домике сравнимом разве что с небольшим дворцом культуры — с такими же колоннами и хрустальной люстрой почти до пола.
Конечно, толку от того нежданного и недолгого шика-блеска лично мне тогда было мало, потому что друзья-подружки и тусовки мне запрещались в силу возраста, а соседи по посёлку скорее ненавидели… Но об этом Машке знать не обязательно. Просто лично мне никогда и в голову не приходило кичиться своим зажратым положением при резко разбогатевшем папаше. Я, вон, даже уборку в своей комнате до последнего сама делала и прекрасно помнила те времена, когда, после увольнения отца из армии, жили на его смешную пенсию и мамину зарплатку продавца магазинчика у дома. По съёмным квартирам мотались, в списке позорных «несдавальщиков денег» на школьную охрану числилась.
«Наверное, проблема Махи и ей подобных в том, что у них нет таких воспоминаний. Они рождаются сразу с золотой ложкой во рту и полным ощущением, что мир у их ног» — думала я, ютясь на кухонном диванчике. Эта временная постель, как ни странно, была на порядок удобнее, чем моя постоянная в избушке, но сон всё равно не шёл — вспоминались слова Гордеева: «Хочешь сказать, что всё спокойно? Это хорошо, но странно. Не советую расслабляться…»
Расслабишься тут, как же. Может, зря я ему не призналась? Нужно было бы хотя бы потребовать объяснений, куда именно он меня втянул. Как знать, может, мне вообще гораздо выгоднее сотрудничать с его противниками?
Однако, жизненный опыт шептал, что лучший способ избежать проблем — это просто резко залечь на дно. Знаем, плавали.
Мне бы только Верку дождаться, и можно будет до самой осени свалить в деревню к деду. Даже если он окончательно спился или вообще помер — там такая глушь, что, во-первых, ни один чёрт туда искать не полезет, а во-вторых, если взяться приглядывать за какой-нибудь одинокой бабулькой в обмен на жильё и кормёжку, то и деньги не понадобятся. А осенью, к началу учёбы, вернуться в город, но осесть на другом его конце. Осмотреться, убедиться, что всё затихло, а там уже решать по обстановке.
В идеале бы, конечно, уехать безвозвратно, просто в очередной раз сменить жизнь… но я не могла. Три года колледжа уже за спиной, остался всего один — по чужим документам, но с проплаченной через Верку договорённостью, что корочку мне выдадут на меня настоящую. А без неё я снова недоучка с девятью классами, которой круче, чем всю жизнь стоять за прилавком в макдаке не светит. Да и то, прилавок — это не факт. Скорее, мыть туалеты.
Эти мысли были похожи на волны прибоя — на меня то накатывало спокойствие, когда я осознавала, что действительно могу просто временно залечь на дно. Ведь кому я, на фиг, нужна, выжидать меня тут так долго? То, стоило лишь вспомнить как удирала сегодня по тёмным улицам от погони, обдавало паникой. До Веркиного возвращения ещё целых два дня! Мне ли не знать, какой это огромный срок, когда необходимо драть когти уже сейчас!
Эту тревогу я пыталась перебить теми самыми фантазиями о том, как Маха узнаёт, что я, вообще-то, тоже не на помойке подобрана. И что моя фамилия, вернее фамилия моего отца, в своё время наводила нервный тик на товарищей куда богаче её папочки…
Но даже в эти дурацкие фантазии почему-то снова и снова назойливо лез Гордеев. Причём, как-то странно лез…
…Маха не просто узнаёт, что я ей ровня, но ещё и давится от зависти. Потому что в тот момент, когда она меня видит — Гордеев открывает мне дверь своего внедорожника, подаёт руку, помогая выйти. Я выхожу, но оскальзываюсь. Он подхватывает меня под талию, прижимает к себе и целует. А Маха столбенеет! Потом мы с Гордеевым идём в клуб, и наша ложа почти напротив Машкиной. Маха постоянно бросает томные взгляды на Гордеева, но он видит только меня: держит у себя на коленях, водит носом по шее. Хочет меня, я это чувствую. А Маха всё не успокаивается, и в тот момент, когда Гордеев снова собирается меня поцеловать, спрашивает вдруг из-за спины:
