– Это легко, – сказал Бобби. – У нас есть открытый кредит в магазине у Тиллмана. Он самый ближайший, и его хозяин занимается доставкой. Можно сделать заказ по телефону, он принесет его на крыльцо и оставит. Он всегда…
– И у него есть маффины! – воскликнула Синди.
Дайана хмуро посмотрела на нее.
– А тебе придется готовить…
– Будем жарить на гриле всякие штучки, как папа! – К Синди медленно возвращался энтузиазм.
– И овощи тоже.
– Ты не моя мать.
– Делай, как она говорит, – сказал Бобби. – Еда должна быть такой же, как всегда. Будто ничего не случилось.
– Тогда зачем мы все это делаем? – Улыбка сошла с лица Синди.
– Хочешь купаться в любое время? – произнес Бобби. – Хочешь не спать допоздна и смотреть фильмы по телику, которые тебе нельзя смотреть? Хочешь попробовать папин виски?
– Ну…
– Просто должны быть правила.
– Да, но это лишает удовольствия.
– Нет, не лишает, – сказал Пол, дергаясь от нервного тика. – Вот увидишь.
Синди вздохнула, вскочила на ноги и направилась на кухню. Она шла так, будто чувствовала, что обладает правом вето, которое давало ей власть над старшими детьми. Пусть подождут. Из кухни донесся хлопок дверцы холодильника, а затем голос Синди.
– Ладно, – неохотно согласилась она.
Джон фыркнул, но не без легкого веселья.
– Хорошо. Какие правила на данный момент?
Дайана протянула ему блокнот. В нем аккуратным мелким почерком было написано:
1. Присматривать за ней.
2. Перемещать ее – присутствовать всем.
3. Вытаскивать кляп – присутствовать всем.
4. Быть опрятными, делать уборку.
5. С осторожностью относиться к телефонным звонкам.
6. Есть – ходить по магазинам.
7. Волосы Синди.
– Да, а что с телефоном? – Джон передал блокнот Полу. Бобби перегнулся через его плечо и стал читать вместе с ним.
– Говорим всем, что она принимает ванну, – сказала Дайана.
– Или на пляже с кем-нибудь из нас, – добавил Пол.
– Или повезла Синди в Брайс, – предложил Бобби.
– Ладно. – Джон выглядел убежденным. – Что-нибудь еще?
– Прочитайте ваши правила, – сказала Дайана. – Давайте сначала приберемся там, где необходимо, а потом выясним, нужно ли ей что-нибудь.
– Я займусь кухней, – сказала Синди с порога.
– Вымой лицо и руки, надень чистое платье и расчеши волосы, – сказала Дайана.
– Расчесывать волосы больно.
– Хорошо, я причешу тебя.
– Все равно больно.
– Нет, если я буду это делать.
– Синди! – Бобби посмотрел на нее. Он был сильнее.
– О-о-о…
– И все-таки кухней займусь я, с кем-нибудь. Я знаю, где что хранится, – сказал Бобби. – Потом можем поднять Барбару с кровати.
– Класс, – сказал Пол. – Мне это нравится.
Б
арбара уже догадалась, кем будут остальные члены Свободной Пятерки. Этих же самых детей она брала с собой купаться накануне днем – в воскресенье. Помогала мальчикам плавать австралийским кролем, не пускала Синди в ту часть реки, где течение было самым сильным, и сама немного тренировалась (Дайана лишь немного побродила в воде, затем вышла на берег, села и стала наблюдать).
Свободная Пятерка – это просто сообщество детей (назовем их детьми, – сказала себе Барбара), вынужденных торчать в деревне, где им не с кем играть, кроме как друг с другом. И точно так же, как Барбара охарактеризовала Бобби как мужественного и надежного, а Синди как избалованную и забавную, она быстро сформировала дружественное мнение и об остальных.
Джон был довольно крупным и сильным для своих шестнадцати – как она определила – лет. Симпатичный мальчик, в чьем голосе уже чувствовались твердость и зрелость. Он был вежлив и внимателен по отношению к остальным, при том что они – за исключением Дайаны – были моложе, что его, возможно, раздражало. И все же вид у него был какой-то потерянный. Даже за те короткие часы, что они провели все вместе на берегу маленькой речки к северу от дома Адамсов, он то и дело, казалось, уплывал куда-то, думая о чем-то или, точнее, пытаясь разобраться в чем-то, выходящем за рамки его опыта и нынешних возможностей. Хотя не стоило придавать этому большое значение, тем более что речь шла о подростке. Барбара предполагала, что поскольку Джон уже не ребенок и еще не взрослый (какой она, безусловно, считала себя), то он просто находился в процессе самоутверждения, поиска своего призвания. Это делало его довольно милым, а ее – более доброжелательной по отношению к нему. С Джоном она испытывала ощущение христианского превосходства, вызывавшее у нее желание помогать ему и видеть его успех.
Пол – бедняжка – был полным недоразумением. Эта мгновенная оценка основывалась не столько на его худощавой фигурке, тонких губах, каштановых волосах и «гномьих» очках в стальной оправе, сколько на манере поведения. Пол был изворотлив. Как девушка Барбара испытывала легкое отвращение, и при этом по-матерински жалела его.
Пол подергивался от нервного тика, переминался с ноги на ногу, словно под ним горела земля. Крутил головой и вытягивал шею, когда говорил. Он будто изо всех сил пытался выразить словами и действиями неистовый поток идей, которые нельзя было ни проверить, ни проанализировать. Голос у него срывался на фальцет, глаза бегали по сторонам. Муки этого существа, очевидно, были вызваны метаниями между внешним миром, в котором он был вынужден жить, и внутренним, который был виден только ему. Со временем он вырастет в нечто проворное, яркое, сложное и до смешного уродливое – в профессионального изобретателя ненужных вещей, компьютерного мастера, преподавателя чего-то теоретического и мало понятного. Словом, тоже станет цивилизованным, «нормальным» и полезным, но только после того, как в нем утихнет этот зуд. А пока он оставался этаким дергунчиком.
Дайана же была натуральной жердью. Не исключено, что одноклассники в школе так ее и называли. Самая старшая из Пятерки, с разницей примерно в полгода, она приблизилась к своему восемнадцатилетию нерасцветшей, непривлекательной и, на данном этапе, совершенно бесперспективной. Даже полная надежд в моменты абсолютного уединения, она наверняка уже начала ощущать на себе холодное дыхание будущего. В то время как у других девушек ее возраста увеличивалась ширина бедер и вырастала грудь, Дайана оставалась худой дылдой с большими белыми ступнями, костлявыми ногами с выступающими коленями, отсутствующими бедрами, плоской грудью, торчащими ключицами и острыми локтями. Высокой – и при этом сутулой. Вероятно, борясь с комплексами, она стала до боли опрятной, тихой, замкнутой, сдержанной и холодной. Волосы были туго стянуты назад – причем все пряди лежали строго параллельно друг другу. Безупречно чистая и приятно пахнущая мылом. Всегда брезгливо держалась чуть в стороне от остальных. И лишь изредка используя свою власть над другими детьми – власть, которой они ее почему-то наделили, – Дайана показывала, что она не жердь, а живой человек.
Поскольку Барбара ощущала свое превосходство, она испытывала к этой девушке жалость. Была очень добра к ней и хотела быть еще добрее. Ей хотелось рассказать ей что-нибудь, утешить ее. В конце концов, человек не должен быть столь непривлекательным. Но как пробить стену, которой Дайана окружила себя? Что ж, всему свое время.
Так это было, такими они казались, так все они вели себя в то солнечное воскресенье – вчера – после церкви, пикника на берегу и купания. Барбара сновала среди них и руководила ими, с радостью приняв возложенную на нее ответственность, как хорошенькая новая учительница со своим первым классом учеников. Как же теперь все изменилось.
Сейчас Барбара понимала, что ее пленение было спланировано еще до вчерашнего солнечного дня. И помешать ее гарантированному унижению могла лишь случайность и ошибка.
Возможно, Бобби прятал банку с отцовским хлороформом в полиэтиленовом пакете для сэндвичей, а веревку – в темноте своего стенного шкафа. Даже Синди, вопреки своей болтливой и своенравной натуре, была вынуждена молчать.
