– Вот, помоги ей, – протянул юноше пистолет. Он обернулся весь в слезах, но, сглотнув ком, принял оружие.
Раздался выстрел. Девушка, улыбнувшись, заснула навсегда на руках у любимого. Я ненадолго обрадовался: «Наконец-то, хоть кто-то адекватный! Быть может, с этим пареньком у нас получится найти и других людей…»
Раздался второй выстрел. Поскольку он был повёрнут ко мне спиной, я не заметил, как юнец, прошептав: «Господи, прости!» – упёр ствол револьвера в подбородок и нажал на спуск.
– Как же я тебя понимаю… – только и оставалось мне, что произнести в слух. – Ради кого тебе теперь бороздить просторы застывшей во мраке Земли?
Подняв револьвер, чтобы его не залило кровью, я медленно сполз по стене. От таких манёвров, боль в рёбрах разгорелась пуще прежнего. Сил идти дальше просто не осталось, но заснуть в таком месте я попросту не мог. Не столько из-за холода и четырёх трупов по соседству – поверьте, привык уже, – сколько из-за внимания прочих посторонних, что могут сбежаться на звуки стрельбы.
Тело требовало покоя. Схватка взбодрила разум, спать не хотелось. «Просто отдохну», – перезарядив револьверы, устроился поудобней в углу, чтобы видеть вход в зал. «Как же тут воняет... Просто невыносимо!»
Подумал: чем бы таким себя занять? «Чёрт, поступок парнишки не даёт покоя!»
«Грешно, да, но, с другой стороны, если свет О отверг нас, то уже и нет разницы: хорошо ли ты поступил или нет. Если, даже тысячи молитв праведников не разубедили Господа в Его анафеме человечеству, то грехи и подавно безразличны».
«Возможно, это была последняя пара людей на Земле. Теперь они – просто пара трупов… Очередных на моём пути… в никуда».
Почему-то мне вспомнился её смех. Чистый, как горный ручеёк, и мягкий, как пушинка. «Если бы я только чаще заставлял её смеяться… Этот звенящий колокольчик сумел бы разогнать тень над миром».
***
Две «ножки» ступили на моё плечо и, не торопясь, шагнули в сторону шеи. Я проснулся, но глаза не открыл, так и оставшись лежать лицом на парте, закрывшись локтями. Пальцы достигли шеи, и тут же обрушились в жестокой щекотке. Я не сумел сдержать смеха и вскочил. Вторая рука моей мучительницы тут же скользнула с другой стороны, за воротник.
– Ну хватит, Рута! – с болью в животе, произнёс я сквозь слёзы.
– А нечего спать на уроках! – смеясь, ответила девушка с волосами цвета пшеничного колоса. В её глазах – было два бездонных океана лазури, в её руках – была нежность, которой я не помнил с тех пор, как умерла матушка.
– Ну всё-всё, прости! – я готов был умолять, лишь бы она остановилась. Столь ловко орудовала своими тонкими пальчиками Рута.
– Хух! – выдохнула девушка и убрала со лба испарину. – Сколько раз тебе говорила: береги себя, хватит работать по ночам! Кем ты был на этот раз? – Рута присела на мою парту и укоризненно заглянула в глаза.
– Кочегаром… – с нежеланием, я вспомнил прошлую смену. – Не-пей-Пит платит на четверть клети больше, чем в доках, но… – мои слова резко смешались с приступом сильного кашля. В каплях слюны, попавшей на парту, виднелись частички копоти.
– Эдгар, – посерьёзнела Рута. – Нам осталось доучиться два года. Не гробь себя сейчас.
– Знаю… Но Ольгерд быстро растёт, ему нужна одежда, игрушки… А в следующем году он и сам пойдёт в школу. Я почти накопил нужную сумму.
– И что потом? – сложила руки на поясе Рута. – За школу тоже придётся платить каждый месяц.
– Себя-то я как-то обеспечиваю? – возразил я ей. – Теперь буду Ольгерда содержать. Найду работу по профессии. Врачеватели сейчас очень нужны, особенно в госпитале, куда свозят раненных с войны.
– Тоже, знаешь ли, работа не из лёгких. По десять, по двадцать часов на ногах… Старость тебе не грозит, – озвучила Рута то, что я и так прекрасно понимал.
Я никогда не задумывался, для чего продолжаю барахтаться по жизни. После смерти матушки не осталось у меня близких людей, кроме брата и Руты. Но она пойдёт по своим стопам, а Ольгерд… Тоже, когда-нибудь. И я вновь останусь один. «Зато меньше денег будет уходить», – невольно проскочило в голове.
«Старость»… Слово с оттенком благородства и мудрости. Однако, как показала жизнь, доживают до неё самые подлые и те, кто палец-о-палец не ударил ради других, даже самых близких людей. Я видел десятки бездомных, и многие из них были старше в полтора-два раза моей матери.
Она не протянула всего два месяца до сорокалетия.
– Старость... А кому из нас она грозит, Рута? – только и сумел выдавить я.
– Вам уж точно не грозит, мистер Радски! – хлопнув дверью, вошёл в кабинет учитель биологии.
Этот голос… «Ненавижу!»
***
Моя рука дёрнулась, палец нажал на курок. Выстрел развеял пелену воспоминания, и я увидел, как падает тело что-то бормотавшего прокажённого с деревяшкой, пронизанной ржавыми гвоздями.
– Чуть не домедитировался… – разгладив морщины на лбу, немного подёргал корпусом. Боль вновь стала ноющей, а не такой острой, как после схватки. «Идти, вроде бы, можно».
Взглянув на тела влюблённых, подумал: «Оставлять их на поругание нельзя!»
Взяв масляную лампу еретиков, что освещала зал, разбил её на полу, рядом со столом. Волна пламени окутала штаны юнца и начала взбираться выше по телу, перекидываясь на его невесту. Через пару часов от этого дома не должно было остаться камня на камне.
«Пламя выше, жарче лей! Я твой искушённый наблюдатель! Пусть старый мир сгорит в огне! Я поджигатель, поджигатель!» – почему-то, мне вспомнилась одна из мелодий бунтовщиков. Нет, не тех, что уничтожали церкви и орден мракоборцев.
Ещё задолго до начала эпидемии, горожане устраивали бунты по всему Бритонскому королевству, требуя освободить политических заключённых: профессоров и рабочих с завода, коим за уши притянули обвинения в покушении на короля Родерика. Ребята выбрали самый «надёжный» способ добиться своего: жечь муниципалитет.
И они добились… гильотины. А зачинщиков – какая ирония! – сожгли на костре.
Покинув подъезд, я прошмыгнул между незатопленных переулков. «Пожар должен привлечь многих еретиков». Отчасти, это даже было мне на руку: прочие районы Бригга опустеют, и мне не придётся тратить патроны.
«Чёрт, кажись, я так и оставил свой топорик в голове у того парня! Вот старый растяпа!» – поругал сам себя за потерю столь ценного инструмента, но, подумав ещё...
«Да и пропади он пропадом!» Оружия всякого на улицах валяется немало. Что-то можно и отобрать. Но желательно, всё-таки, найти ружьишко и горсть патронов к нему и к револьверам.
Уж не знаю, сколько времени прошло, но в один момент я оказался в центре города на главной пощади. Стоило ли говорить, что былое величие утонуло в крови и истлевших останках горожан? Резиденция короля выгорела изнутри, только старая часовня ещё держалась, каким-то чудом. Её замерший циферблат показывал полдень, который так и не наступил.
Время окончательно остановилось для нас: календари пошли на розжиг костров, а часы вышли из строя много лет назад. О том, что законы времени всё ещё действуют на обитателей мёртвого мира, я мог узнать только по новым морщинам на своём лице и количестве седых волос. К этому моменту, моя голова полностью побелела от постоянного напряжения и необходимости сражаться. Не сказать, чтобы я был красавцем в молодости. Наверно, шрамы и седина, заработанные в бесчисленных сражениях с еретиками, шли мне куда лучше тёмных кругов под глазами и прыщей.
Утешать я себя не собирался. Моя рука была ещё достаточно крепка, на тросточку опираться не приходилось, но то, что я был слишком стар для всего этого дерьма – очевидно. Точно сказать не мог, сколько мне было сейчас, но всяко больше, чем отцу на момент его смерти. Наверняка больше пятидесяти.
«Полвека… И половину от этого срока я не видел света О… Почему ты оставил нас, Господь? Я не просил спасения для себя, но сколь многих достойных людей унесла кара твоя раньше их срока…»
