– Синьора Конти? – повторил он. – Я хочу поговорить с вами. Вам нечего бояться.
Из кухни, вытирая полотенцем руки, вышла женщина. Короткие светло-русые волосы, умное лицо и беспокойный взгляд.
– Кто вы? – спросила она. – И по какому праву вошли сюда: Это вы летали над моим домом?
– Синьора Конти…
– Не называйте меня так! Никакой синьоры Конти здесь нет. Пожалуйста, уходите. Пока я не вызвала полицию.
Ник достал из кармана фотографию. В полицейском архиве нашлась только одна. Старая. Лаура Конти пыталась изменить внешность: покрасила и постригла волосы.
– Посмотрите. Вы – Лаура Конти. Я знаю, почему вы здесь. Знаю, почему прячетесь. Пьеро отлично вас спрятал. И с открытками хитро придумал. Все думали, что вы сбежали, а были здесь совсем рядом с городом, под носом у Хьюго Мэсситера. Да, Пьеро надежный друг.
– Пьеро? Где он? Что вы с ним сделали?
– Я ничего с ним не делал. И его здесь нет. Думал, может, вы знаете…
– Он хозяин, вот и все. Не понимаю, о чем вы говорите. Это какая-то ошибка.
– Лаура…
– Не произносите это имя!
Ник шагнул к ней. Женщина сжалась.
– Мне нужна ваша помощь. Очень нужна. Так больше продолжаться не может. Так нельзя. Время убегать закончилось, пришло время повернуться лицом к прошлому. Вы и Дэниэл…
– Дэниэл, Дэниэл, Дэниэл… – прошептала она, обхватывая голову руками. – О чем вы говорите? Меня зовут Паола Соранно. Я живу здесь с мужем, Карло. Мы простые крестьяне. А теперь оставьте нас в покое.
Коста положил фотографию на стол. Женщина даже не взглянула на нее.
– Не могу. Так нужно и вам, и мне. Я должен…
Он опустил руку в карман, где лежал жетон, и заметил подкравшегося тихо, как церковная мышь, мужчину, лишь когда тот вынырнул из-за правого плеча с двуствольным обрезом.
Рука незнакомца скользнула под пиджак, нашла пистолет, вытащила и бросила на пол. Потом он и сам предстал перед Костей, Сейчас Дэниэл Форстер мог запросто сойти за местного крестьянина: длинные черные волосы, выглядывающие из-под глубоко надвинутого берета, густые усы, щетина, сутулость как результат долгой, тяжелой работы в поле. Коста высоко поднял руку. – Синьор Форстер… – начал он.
– Заткнись! – крикнул мужчина, и дуло обреза врезалось Нику в висок.
Женщина вскрикнула – то ли от злости, то ли от страха, Коста не понял. Впрочем, это его не интересовало, потому что в следующее мгновение он уже грохнулся на пол.
Юридическая контора располагалась на третьем этаже стоящего на набережной в Дорсодуро блочного дома. Из окна открывался вид на густо заселенный остров Гвидекка со старой мельницей Молино Стакки, на которую и смотрела сейчас Эмили Дикон. Гвидекка, как и Изола дельи Арканджели, был частью венецианской старины. Частью, пытающейся найти новую цель в быстро меняющемся мире. После крушения компании, которой и принадлежало высоченное сооружение из красного кирпича, остров долгое время пустовал, хотя попытки оживить его и использовать под промышленные или строительные нужды предпринимались не раз. Теперь он стал объектом ускоренной застройки. Отели и многоквартирные жилые дома росли на нем как грибы после дождя, показывая, в каком направлении движется вся Венеция. Мэсситер был прав, когда говорил, что в городе может развиваться лишь один вид бизнеса: обслуживание неумолимо возрастающего потока туристов. На фоне Молино Стакки, несуразной, ничем не примечательной мельницы, островок Арканджело выглядел раем, уникальным соединением необычайной архитектуры и удачного месторасположения. Эмили понимала, почему англичанин не намерен обременять себя поддержкой тщетных усилий семьи по сохранению старинного производства. Мэсситер увидел свой главный шанс и не собирался его упускать.
Спор между тем продолжался. Со стороны Мэсситера в нем участвовали два солидных, уверенных в себе адвоката, англичанин и миланец, интересы Арканджело защищал местный юрист, чувствовавший себя, как показалось Эмили, не совсем в своей тарелке, похоже, испытывавший страх перед Мэсситером, Микеле сидел рядом с ним, с явным трудом сохраняя самообладание и едва заметно вздрагивая каждый раз, когда на стол падало новое требование противной стороны. Взгляд его единственного видящего глаза не отрывался от бумаг, схем и планов, которые, как прекрасно все понимали, означали конец эпохи Арканджело и переход острова в другие руки. Сидевший по другую руку от брата Габриэль упрямо молчал, всем своим видом напоминая человека, который многое бы отдал, чтобы оказаться сейчас где угодно, только не здесь. Эмили понимала: игру ведет Микеле, и подстегивает его самолюбие, тщеславие и желание доказать, что он может быть ровней отцу. Окончательный вариант Мэсситера не оставлял ему ничего, кроме денег. Хороших денег. Даже после уплаты всех долгов у него еще оставалось бы несколько миллионов евро. Глядя на Микеле, Эмили понимала – дело не в деньгах. Без собственной доли в будущем острова сделка в его глазах теряла всякий смысл, хотя и альтернатива выглядела не лучше.
Арканджело согласились на все за исключением одного пункта – относительно стеклодувной мастерской. Микеле настаивал на первоначальном варианте Мэсситера, согласно которому за семьей сохранялась литейная и право на беспрепятственную работу в ней, а также предусматривалась возможность открытия магазинчика для продажи произведенной на острове продукции. Микеле не уступал, держась до последнего. Мэсситер давил. Эмили видела планы и отлично понимала, почему для англичанина так важно добиться полной победы. Весь комплекс предполагалось переоборудовать в ресторан, конференц-зал, художественную галерею и шикарный отель с номерами-люкс. На свободном пока участке острова, за стеклянным дворцом, Мэсситер намеревался возвести другой отель, с номерами подешевле. Допустить существование рядом со всей этой роскошью какого-то дымящего, вонючего средневекового цеха он не мог. Туристы требовали тишины, покоя и уединения и не пожелали бы терпеть опасного и неприятного соседа, к тому же работающего по ночам. Именно поэтому, приступая к переговорам с Арканджело, Мэсситер поначалу скрыл от них свои далеко идущие планы, объяснив интерес к острову всего лишь желанием устроить на нем выставочный зал.
Присутствие на переговорах Эмили объяснялось желанием сохранить доверие англичанина до тех пор, пока это важно для Ника. В понимании же Мэсситера доверие было неотделимо от полезности. Вот почему она, взглянув нетерпеливо на часы, расчетливо перебила Микеле, разразившегося желчной тирадой в адрес тех, кто, нарушая предварительные договоренности, в последний момент внес поправки, меняющие суть всего документа.
– Господа, у нас осталось только два часа. Стоят ли эти пункты того, чтобы так за них держаться? Не лучше ли поставить точку и разойтись? Десятки людей, начиная с мэра, приглашены стать свидетелями назначенного на шесть полписания контракта. Если мы полагаем, что никакого подписания сегодня не будет, то какой смысл терять время? Давайте объявим об этом прямо сейчас.
Микеле уставился на нее невидящим стеклянным глазом.
– Это кто так говорит? – рявкнул он. – Ваша любовница, Мэсситер? Еще одно оскорбление, а? Если так…
– Я архитектор, – твердо, но не повышая без необходимости голоса, снова перебила его Эмили. – И присутствую здесь для того, чтобы контракт, если синьор Мэсситер согласится поставить на нем свою подпись, базировался на экономической выгоде. Ни один разумный человек не согласится брать на себя решение всех тех финансовых проблем, которые вы намерены взвалить на его плечи. Я по крайней мере считаю своим долгом не допустить этого.
Микеле ткнул заскорузлым пальцем в лежащие на столе бумаги.
– Так вы все знали? С самого начата знали, что у него на уме? Англичанин улыбнулся ей. Доволен, решила Эмили.
– Над контрактами такого масштаба всегда работают специалисты. Один человек никогда ничего не решает.
Она чувствовала себя уверенно. Чувствовала, что в силах довести игру до конца.
– Прошу извинить, если то, что я скажу, промучит резко, синьор Арканджело, но любое предприятие должно основываться на точном финансовом расчете, а не на пустых мечтах и благих пожеланиях.
– Пустые мечты? Это про нас? – взревел Микеле.
– Да.
– Мы – художники! Мастера! Это благодаря таким, как мы Венеция стала тем, что она есть!
Мэсситер добродушно рассмеялся:
– Пожалуйста, Микеле, не надо так. Не набивайте себе цену. Вы всего лишь лодочники из Кьоджи, одному из которых пришла в голову неплохая идея. Ваше время прошло. Ваше искусство никому больше не нужно. Мода – штука капризная. Она приходит и уходит. – Он развел руками. – Вы слишком близко принимаете все к сердцу. Я в некотором смысле тоже. А вот Эмили – сторона незаинтересованная, и в этом ее преимущество. Так давайте послушаем. – Под его теплым, благодарным взглядом она почувствовала себя виноватой. – Ее совет обращен к нам обоим. Чтобы вы ни думали.
