Руки онемели. Я уже не знала, давлю я или нет. И ничего не чувствовала, только боль. Потом все скользнуло прочь, и я стала падать в темноту, где никогда не было света и никогда не будет.
Я очнулась, глядя в желтый потолок. Минуту я просто моргала. Теплыми квадратами лежало одеяло на солнце. У кровати были металлические перила. А на руке у меня стояла капельница.
Больница. Значит, я не умерла.
На столике у кровати стояли цветы и связка воздушных шариков. Минуту я лежала, радуясь тому факту, что еще жива.
Открылась дверь, и показался большой букет цветов. Они опустились, и за ними показался Ричард.
Кажется, я перестала дышать. Всей кожей я ощущала ток своей крови. В голове зашумело. Нет. Я не упаду в обморок. Никогда не падала и не буду! Наконец я смогла сказать:
– Ты мертвец.
Его улыбка исчезла.
– Нет, я не мертвец.
– Я видала, как Оливер вырвал тебе горло.
Я и сейчас это видела в каком-то слое сознания. Я видела, как он ловит ртом воздух в предсмертных судорогах.
Оказалось, что я могу сесть. Я охватила себя руками, и игла капельницы шевельнулась под кожей, натянув пластырь. Это было реально. Больше ничего реальным не казалось.
Он поднял руку к горлу и остановился. Было слышно, как он нервно сглотнул слюну.
– Ты видела, как Оливер разорвал мне горло, но это меня не убило.
Я вглядывалась в него. Пластыря на щеке не было. Порез зажил.
– Ни один человек не выжил бы, – тихо сказала я.
– Я знаю.
И виду у него был неимоверно печальный.
Страх передавил мне горло, почти не давая дышать.
– Кто ты такой?
– Я ликантроп.
Я покачала головой:
– Я знаю, как движется ликантроп, какой он на ощупь. Ты не из них.
– Нет, я ликантроп.
Я все качала головой:
– Не может быть.
Он подошел к кровати. Цветы он держал неуклюже, будто не знал, куда их девать.
– Я второй после вожака стаи. И могу сойти за человека, Анита. Я это очень хорошо умею.
– Ты мне лгал.
Он покачал головой:
– Я не хотел этого делать.
– Зачем же делал?
– Жан-Клод приказал мне тебе не говорить.
– Почему?
Он пожал плечами:
– Думаю, потому, что знал, как ты их терпеть не можешь. И что ты не прощаешь обмана, он тоже знает.
Неужели Жан-Клод намеренно пытался помешать нашим отношениям? Наверняка.
– Ты спрашивала, что держит меня при Жан-Клоде. Это оно и есть. Вожак моей стаи одолжил меня Жан-Клоду с условием, что никто не узнает, кто я.
– Почему с тобой такой особый случай?
– Люди не любят, когда ликантропы учат детей, да и кого угодно, если на то пошло.
– Ты вервольф.
– Разве это не лучше, чем быть мертвецом?
Я смотрела на него в упор. Все те же безупречно-карие глаза. Падающие вокруг лица волосы. Я хотела попросить его сесть, провести пальцами по волосам, чтобы отвести их с этого чудесного лица.
– Да, это лучше, чем быть мертвецом.
Он выдохнул, будто до того задерживал дыхание. Улыбнувшись, он протянул мне цветы.
Я взяла их, потому что не знала, что еще с ними делать. Это были красные гвоздики и туманом лежащие на них матиолы. Гвоздики пахли, как пряность. Ричард – вервольф. Второй в стае после вожака. Может сойти за человека. Глядя на него в упор, я протянула руку. Он взял ее, и ладонь его было теплой, твердой, живой.
– Ладно, понятно, почему ты не умер. Почему жива я?
– Эдуард делал тебе массаж сердца и искусственное дыхание, пока не прибыла “скорая”. Врачи не знают, отчего произошла остановка сердца, но непоправимых повреждений не было.
– Что вы сказали полиции о телах?
– Каких телах?
– Брось, Ричард.
– Когда полиция приехала, лишних тел не было.
– Публика все видела.
– А что было правдой, а что иллюзией? От публики полиция услышала тысячи разных версий. Они подозревают, но доказать ничего не могут. Цирк закрыт, пока власти не убедятся, что он безопасен.
– Безопасен?
Он пожал плечами:
– Или опасен не более обычного.
Я высвободила руку и снова двумя руками поднесла букет к лицу.
– А Жан-Клод… жив?
– Да.
Меня охватило чувство огромного облегчения. Я не хотела его гибели. А, черт!
– Значит, он все еще Мастер города. И я связана с ним.
– Нет, – сказал Ричард. – Ты свободна. Жан-Клод велел тебе это сказать. Метки Алехандро вроде как отменили его собственные. Как он сказал, ты не можешь служить двум Мастерам.
Свободна? Я свободна? Я уставилась на Ричарда:
– Не может быть, чтобы это было так легко.
– Это ты называешь легко? – рассмеялся Ричард.
Я подняла глаза и не сдержала улыбки.
– Ладно, это не было легко, но я не думала, что хоть что-то, кроме смерти, может избавить меня от Жан-Клода.
– Ты довольна, что этих меток больше нет?
Я открыла рот, чтобы сказать “конечно”, но остановилась. Что-то было очень серьезное в лице Ричарда. Он знал, что значит, когда тебе предлагают силу. Что значить быть с монстрами. Страшно и чудесно.
И все же я сказала:
– Да.
– В самом деле?
Я кивнула.
– Энтузиазма не замечаю, – сказал он.
– Я знаю, что должна прыгать от радости, но сейчас я просто опустошена.
– Ты много пережила за последние дни. Некоторая оглушенность вполне естественна.
И почему я не была счастлива избавиться от Жан-Клода? Почему я не испытывала облегчения, узнав, что я не его слуга? Потому что мне будет его не хватать? Глупо! Смешно! Истинно.
Когда о чем-то думать трудно, думай о чем-нибудь другом.
– Итак, теперь все знают, что ты вервольф.
– Нет.
– Тебя положили в больницу, и ты уже выздоровел. Они, я думаю, догадались.
– Жан-Клод спрятал меня, пока я не выздоровел. Сегодня я первый день как вышел.
– Долго я была без сознания?
– Неделю.
– Ты шутишь!
– Три дня ты была в коме. Врачи все еще не знают, почему к тебе вернулось самостоятельное дыхание.
Я подходила к краю великого Вовне. Но не помню туннеля света или голосов. Вроде как меня обдурили.
– Я ничего не помню.
– Ты была без сознания, тебе и не полагается ничего помнить.
– Слушай, сядь, пока у меня шея не заболела на тебя смотреть!
Он подтянул кресло и сел возле кровати, улыбаясь мне. Хорошая у него улыбка.
– Значит, ты вервольф.
Он кивнул.
– Как это случилось?
Он уставился в пол, потом поднял глаза. И лицо у него было такое грустное, что я пожалела о своем вопросе. Я ожидала красочного рассказа о пережитом страшном нападении.
– Попалась плохая сыворотка на прививке от ликантропии.
– Попалась – что?
– Ты слышала.
У него был озадаченный вид.
– Укол плохой сыворотки?
– Да.
У меня физиономия стала разъезжаться в улыбке.
– Это не смешно, – сказал он.
Я затрясла головой:
– Совсем не смешно. – Я знала, что глаза у меня искрятся, но я еле могла не расхохотаться во всю глотку. – Но признай, что тонкая ирония здесь есть.
Он вздохнул:
– Ты сейчас лопнешь. Давай смейся на здоровье.
Я так и сделала. И смеялась, пока грудь не заболела, а Ричард не стал хохотать вместе со мной. Смех тоже заразителен.
В тот же день позже доставили дюжину белых роз с запиской от Жан-Клода. В ней говорилось: “Вы от меня свободны. Но я надеюсь, что вы так же хотите видеть меня, как я вас. Ваш свободный выбор. Жан-Клод”.
Я долго смотрела на эти цветы. Наконец я попросила сестру отдать их кому-нибудь другому, или выбросить, или вообще сделать с ними, что ей захочется. Мне же хотелось убрать их с глаз долой. Значит, меня все еще тянет к Жан-Клоду. Может быть, в темных уголках души я его даже люблю немного. Не имеет значения. Любовь к монстру людей до добра не доводит. Это правило.
Естественно, мои мысли вернулись к Ричарду. Он тоже из монстров, но он живой. Преимущество по сравнению с Жан-Клодом. И разве он меньше человек, чем я – владычица зомби, вампироборец, некромант? Мне ли капризничать?
Не знаю, куда они девали все остатки тел, но полиция так и не спросила. Спасла я там город или что, все равно – это было убийство. С точки зрения закона, Оливер ничем смерти не заслужил.
Я вышла из больницы и вернулась на работу. Ларри остался. Он сейчас учится охоте на вампиров. Храни его Бог.
Ламия действительно оказалась бессмертной. Что, как я понимаю, означает, что они не могли вымереть. Просто они всегда, очевидно, были редки. Жан-Клод добыл для нее грин-кард и взял на работу в “Цирк проклятых”. Не знаю, позволил ли он ей размножаться – я после выхода из больницы в “Цирке” не была.
Мы с Ричардом наконец устроили свое первое свидание. Оформили его очень традиционно: ужин и кино. На следующей неделе собираемся в пещеры. Он обещал, что подводных туннелей не будет. И губы у него самые мягкие из всех, что мне случалось целовать. Да, он раз в месяц покрывается шерстью. У каждого свои недостатки.
Жан-Клод не отстал. Он посылает мне подарки, я их отсылаю обратно. Мне придется говорить “нет”, пока он не отстанет или пока ад не замерзнет – что раньше.
