— она луна, которой нужен свет солнца, чтобы сиять. Чтобы вообще существовать. Ей нужны такие мужчины, как Симон. Она живет за счет своих нереалистичных фантазий, розовых любовных историй со счастливым концом. Вся ее жизнь — бесконечная мыльная опера.
— Но Алекс на это не пошел, — говорит Микаэла.
Я чувствую, как Надия улыбается. Ему было ее просто жаль. И как только она поняла это, решила вернуться к Симону. Она готова была простить его, потому что он боготворил ее.
Надия останавливается и кладет руку на локоть Микаэлы.
Именно поэтому Линда отправилась разыскивать его среди ночи. Но я не могла позволить им начать сначала. Понимаешь? Иначе никогда не обрела бы свободу. Я боролась за свою жизнь. За свое существование.
Они идут молча бок обок, и я слышу дыхание Надии. Именно его я слышала тогда в гостевом домике. Ее присутствие ощущала в комнате.
Через какое-то время мы выходим из леса — на этом месте я стояла много раз, глядя на море, прежде чем взобраться на скалу. Здесь красиво, но я напугана и не могу наслаждаться видом. Меня мучает мысль, что планирует сделать Надия. Почему я не могу этого почувствовать? Почему не понимаю? Как она может знать обо мне все, если я понятия не имею, что творится у нее в голове? Кажется, она сама выбирает, чем хочет поделиться со мной, а чем нет.
Мы спускаемся к воде, Микаэла поднимает камень и бросает его в воду. Спрашивает, помнит ли Надия, как делать «блинчики», как учил пала. Они долго стоят у воды, кидая камни. Считают, сколько раз они отскакивают от поверхности воды, даже смеются. Я не понимаю чему.
— Одного я не могу взять в толк, — произносит Микаэла, садясь на камень. — Зачем ты легла в постель и заснула? Ты могла просто уйти оттуда. Ведь тебя тоже задержали и осудили.
Это оказалось ужаснее для Линды, чем для меня. Я просидела взаперти большую часть жизни, задавленная, забитая в темноте. Особой разницы не почувствовала. К тому же я могла быть уверена — в тюрьме она не найдет себе нового мужчину.
Надия смеется.
Линда действительно невиновна. Ей так хотелось, чтобы ты ей поверила. И теперь ты все знаешь.
Микаэла смотрит на море, Надия садится рядом.
— Поэтому ты вернулась? — спрашивает она после долгой паузы.
Ты — единственная, кто мог помочь мне заставить ее увидеть, как все обстоит на самом деле. И разжать хватку.
Я требовала ответа. Искала причину, чтобы продолжать существовать. Искала правду.
Солнечная девочка вырезана и вычеркнута.
Линда Андерссон умерла, ее прах развеян по ветру. Надией я стать не могу, хотя пыталась.
— Все эти годы я иногда замечала проблески настоящей Надии, — говорит Микаэла. — Когда мы оставались вдвоем и могли побыть теми сестрами, которыми были в детстве.
Надия отвечает, что воспоминания о Микаэле — то немногое, что объединяет ее со мной. Минуты, проведенные на мостках, когда мы лежали и смотрели на облака. Она огорчена, что я встала между ними.
Ты не сердилась на меня в тех случаях, когда я не желала быть Солнечной девочкой. Рядом с тобой я могла быть собой. Тебя не пугало то, какая я есть. Это я навсегда сохраню в сердце.
Я ощущаю руки Микаэлы, обвивающие меня, запах ее волос. Это пробуждает воспоминания обо всех тех моментах, когда она падала и разбивалась, а я утешала ее. — Так это была я? Или же Надия? Я знаю только одно: мне хочется держать в объятиях сестру и не отпускать, но Надия не дает мне этого сделать.
Утерев слезу, Микаэла спрашивает, что будет происходить дальше. Надия отвечает, что Микаэла может поехать домой к своей семье. Она рада, что они снова встретились, и желает ей удачи в жизни. Она надеется, что Микаэла и Алекс смогут оставить все плохое позади — теперь, когда я умерла и похоронена. За нее они могут не беспокоиться, говорит она. Сама она уедет далеко-далеко и просит оставить ее в покое.
— Стало быть, мы прощаемся? — спрашивает Микаэла.
— Да, — отвечает Надия.
Небо у горизонта лопается, прорывается солнце, от которого вода начинает нестерпимо блестеть. Свет слишком сильный, он ослепляет меня. Я предпочла бы скользнуть в темноту и исчезнуть в ней, как волна в море.
Мне следовало сделать это на похоронах Кэти или в больнице после нападения. Уже тогда тьма влекла меня. На этот раз я не сопротивляюсь. Разжимаю руки и приветствую конец. Мое «я» растворяется, отделяясь от тела, которое мне больше не принадлежит.
Оно никогда мне не принадлежало.
Один-единственный вдох.
И меня больше нет.
Гигантский надгробный памятник покрыт каплями сырости, к нему прислонен большой венок. Рядом с одним из погребальных фонариков сидит тканевый мишка с сердечком в лапах. На сердечке надпись «Навсегда». Кэти Андерссон по-прежнему любят и славят.
Убрав букет из увядших роз, я достаю из ямки вазу.
— Привет, мама, — говорю я и кладу ладонь на камень. Он холодный и безмолвный. — Это Надия. Я знаю, тебе не хватает Линды, но ее больше нет.
Так многое мне хотелось бы сказать, все могло бы быть по-другому. Но ни Кэти, ни Линда меня уже не услышат — ни той, ни другой нет на свете.
Я стою долго-долго, пока холод не начинает пробираться под одежду.
Выходя с кладбища, я выкидываю розы в компостную кучу и ставлю вазу в подставку. Надеваю солнцезащитные очки и иду к машине. В ней все, чем я владею, и это не так много. Но это все мое. И еще у меня есть моя свобода.
Усевшись на водительское сидение, я включаю радио на полную громкость и выезжаю с парковки — на этот раз оставив все позади.
«Грэммис» — шведская музыкальная премия, аналог американской премии «Грэмми [1].
БАС — боковой амиотрофический склероз, неизлечимая болезнь центральной нервной системы.
Дандерюд, Соллентуна и Стоксунд — ближайшие пригороды Стокгольма.
Шоу должно продолжаться (ow/л.).
Валь-д’Изер — горнолыжный курорт во Франции.
Джеб — один из основных видов удара в боксе.
«Люби меня, когда я уйду» {англ.).
