Ознакомительная версия.
– Можно мне мороженое? – спрашивает она при виде киоска и буравит меня своими голубыми глазенками.
– Но на улице же холодно.
– Мне не холодно. Мне жарко. Купи мороженое. Пожалуйста, – тянет она меня за руку.
Со вздохом я подхожу к киоску и покупаю мороженое. В кошельке только три сотни – все, что я взяла с собой из квартиры, а назад возвращаться нельзя. Этого даже не хватит на аренду машины, что жаль, потому что мы могли бы тогда уехать из города.
Мы спускаемся вниз. Вильма лижет мороженое снизу-вверх, и оно капает ей на болоньевую куртку. Молочные струйки стекают вниз по груди. Я решаю не обращать на это внимания. Сейчас у меня есть заботы посерьезнее.
Поезд подъезжает к платформе, и мы заходим в вагон. Садимся напротив друг друга у окна. Вильма доела мороженое, но все мусолит и грызет зубами палочку, пока она не трескается пополам.
На станции «Эстермальмторг» заходит женщина в засаленном пуховике. Она идет по вагону и раздает заламинированные карточки. На них написано: «Пожалуйста, помогите моей дочери. У нее ДЦП, она не может двигаться, а у нас нет денег на инвалидное кресло и лечебную физкультуру в Одессе». Я смотрю на фотографию. Улыбающаяся девочка лет десяти сидит в кресле. Зубы и очки слишком крупные для узенького личика. Руки и ноги скрючены, словно сведенные судорогой. Ноги худые, как две палочки. Рядом с ней собака.
– Это моя дочь.
Женщина внезапно останавливается прямо передо мной. Голубые глаза и акцент напоминают мне кое-кого, и внезапно я знаю, куда нам можно поехать. Я возвращаю женщине записку и извиняюсь:
– Простите, у меня нет денег.
Ольга занята складыванием джинсов. Ни Манур, ни Бьёрне не видно. Может, они на складе. Или на перерыве. Ольга сжимает меня в объятьях. От ее тяжелых духов у меня чешется кончик носа.
– Но что ты с собой сделала? – спрашивает она, глядя на меня широко распахнутыми голубыми глазами.
Поразительно, до чего она похожа на женщину в метро. И акцентом, и внешностью. Они могли бы быть сестрами.
– Что сделала?
Она запускает руку мне в короткие волосы.
– Ты похожа на мужчину, Эмма. Как можно было так коротко подстричься?
Я не успеваю ответить, потому что сзади подходит Манур и кладет руку мне на плечо. Я оборачиваюсь, и она меня обнимает.
– Не слушай ее. Тебе очень идет. Мы слышали, что тебя сократили. Они просто уроды.
Девушки смотрят на Вильму. Ольга хмурит лоб.
– Это Вильма, – говорю я. – Я за ней присматриваю.
– Так ты нашла работу? – спрашивает Ольга.
Я киваю. Манур с Ольгой изучают Вильму, но та уже утратила к ним интерес и изучает магазин. Залезает под вешалки с одеждой, теребит этикетки, разглядывает сережки и заколки у кассы.
– Это на время. Ее мама больна. Я присматриваю за дочерью, пока она не поправится.
Манур с Ольгой кивают. Я поворачиваюсь к Ольге:
– Я обещала отвезти ее в аквапарк в Сёдертэлье. Там, где все эти горки и бассейны. Можно мне снова одолжить твою машину, Ольга? Я верну ее завтра.
– Конечно. Все равно парковку не найти, – закатывает глаза Ольга.
– Спасибо большое.
Я иду с Ольгой в комнату для персонала. Она достает сумочку, всю вышитую золотом и стразами. Роется внутри. Выкладывает на стол сигареты, тампоны, расческу. Наконец, находит ключи.
– Держи. Можешь вернуть завтра после обеда. Сегодня она мне не нужна.
Я беру ключи и обнимаю Ольгу.
– Спасибо. Ты сама доброта.
Она смущенно опускает глаза.
– Да не за что.
Мы возвращаемся в зал. Вильма сидит на столе с джинсами и помогает Манур их складывать. Манур улыбается, Вильма смеется. Просто идиллическая картина. С таким же успехом они могли бы играть в парке или на детской площадке.
Я подхожу к ним и глажу Вильму по щеке.
– Нам надо идти, милая.
– Нет, я работаю! – деловым тоном заявляет Вильма, отчего Манур с Ольгой заливаются смехом.
– Она просто прелесть. Так бы ее и украла, – говорит Манур с блестящими от радости глазами.
Она и понятия не имеет, что именно это я и проделала с Вильмой. Украла ее.
Я поворачиваюсь к выходу, и в этот момент в магазин входит мужчина в зеленой парке. Наши взгляды встречаются, и я понимаю, кто это. Осознание как удар под дых. Это он. Журналист, с которым я разговаривала. Который поставил своей целью разрушить жизнь и карьеру Йеспера. В этом мы с ним похожи.
Он смотрит на Вильму, потом на меня, и я понимаю, что он все знает. Я разворачиваюсь, роняя ключи на пол, и, не поднимая их, хватаю Вильму и выбегаю из магазина.
Петер ушел. Просто взял и ушел, хотя я просила его остаться. Но чему тут удивляться? Когда он делал что-то из того, о чем я просила? Когда держал обещания? Атмосфера в салоне автомобиля подавленная. Манфред с Санчес переглядываются, но ничего не говорят. Интересно, их тоже удивило странное поведение Петера, внезапная вспышка ярости и стремительный уход или нет?
– С ним такое бывает, – поясняет Манфред, словно читая мои мысли.
Я молчу.
– Наверно, что-то случилось, – поддакивает Санчес, задерживая на мне взгляд.
Им все известно? Известно, что мы с Петером не только коллеги?
– Мы и без него прекрасно справимся, – говорит Манфред.
– Но почему вы его защищаете? – спрашиваю я. – Он просто берет и уходит, а вы делаете вид, что так и надо. Вы что, действительно думаете, что это нормально?
Они молчат.
Так мы и сидим молча. Потом звонит мобильный Манфреда. Он приподнимается на сиденье, чтобы достать телефон из кармана. При его крупном телосложении это нелегко. Слушает и поворачивается ко мне.
– Эмму видели с Вильмой полчаса назад на ее старом месте работы. Свидетель – журналист, который писал статью про Орре и брал у нее интервью.
– Что будем делать? – спрашивает Санчес.
– Поедем, – отвечает он, заводя мотор.
– Подождите, – прошу я. – Мы можем еще немного подождать здесь? Я уверена, что она придет сюда.
Манфред смотрит на меня.
– Мы не там ищем. Надо возвращаться.
– Нет, я остаюсь.
– Ты поедешь с нами, – с резкой ноткой в голосе командует Манфред.
Я открываю дверь и выхожу. На улице темно. Под ногами – обледеневшее месиво из грязи и снега.
Манфред с Санчес обмениваются взглядами.
– Делай как хочешь. Я бы советовал тебе отправиться домой поспать. Одна ты все равно ничего сделать не сможешь.
И они уезжают.
Мне зябко. Холод проникает под мокрый пуховик. Я понимаю, что забыла в машине шапку и варежки. Хорошо еще, что блокнот со мной. Лежит во внутреннем кармане куртки в безопасности. От одной мысли, что Манфред и Санчес могли бы прочитать мои заметки с комментариями, как они и другие члены команды выглядят внешне, и поняли бы масштабы моей болезни, пугает больше, чем холод.
Деменция.
Провалы в памяти.
Неизлечимо.
Я сжимаю руки в кулаки и стараюсь не думать ни о болезни, ни о морозе, кусающем щеки. Я думаю об инуитах. Они переживали зиму за зимой, выдерживая самый сильный мороз. Жили в непроглядной темноте много месяцев и не переставали охотиться. И приносить жертвы морской богине Седне, чтобы та помогала им ловить добычу и не утаскивала охотников на дно. Проходит полчаса. Никого. Я надеваю капюшон и сую руки в карманы. Топчусь на месте, не зная, что мне делать. Передо мной темный и пустой дом, подготовленный к сносу. Осколки разбитых окон, наполовину заколоченных фанерой, блестят в свете луны, как острые зубы.
Может, Манфред был прав, и мне стоит поехать домой к Гунилле. Выгулять Фриду и лечь спать. И не ставить будильник. Забыть обо всем. Забыть, как Петер ушел, забыть про шапку и варежки. У меня даже возникает желание позвонить Уве. Но даже здесь, на лютом морозе, это не кажется хорошей идеей. Я лучше всю ночь просижу у заброшенного дома на Капельгрэнд, чем вернусь в эту тюрьму на Шеппаргатан.
Я поворачиваюсь и иду в сторону освещенной Ётгатан, прохожу мимо паба и останавливаюсь в нерешительности. Все еще думаю – поехать мне домой или остаться здесь. И тут я вижу ее. Она идет по Хёгбергсгатан, держа за руку девочку. Идет медленно, тяжело ступая, с низко опущенной головой. И я не знаю, что делать. Подойти к ней? Или дать им пройти?
Девочка тоже с трудом передвигает ноги, шаркая сапогами по грязи. Эмма буквально тащит ее за собой. Куртка расстегнута. Голова без шапки.
Я знаю, что, если я сейчас ничего не сделаю, с девочкой может случиться самое плохое. Она может замерзнуть насмерть за ночь, или Эмма спрячет ее так, что мы никогда ее не найдем. Но, заговорив с Эммой, я рискую своей жизнью.
А есть ли мне чем рисковать, спрашиваю я себя. Стоит ли моя жизнь того, чтобы за нее держаться?
Что будет со мной после того, как это расследование закончится? Ничего.
Я подхожу к Эмме с девочкой.
– Я знаю, что тебе сделал Йеспер Орре, – говорю я.
Эмма останавливается и смотрит на меня настороженно. Девочка тоже останавливается, открывает рот, но ничего не говорит. Волосы все спутались, словно их не расчесывали неделю. Куртка вся в пятнах. Свободная рука сжата в кулачок. Видно, что ей холодно.
Ознакомительная версия.
