О'Ши встал, когда она подошла к столику, взял ее руку в перчатке и сказал:
— Вы прекраснейшая из девушек, мисс Ди.
— Спасибо, герр Райкер.
Кэтрин Ди улыбнулась, на ее щеках появились ямочки. Но, усевшись, она посмотрела ему прямо в лицо и сказала:
— Ты выглядишь очень серьезным — как и пристало опекуну с подопечной. В чем дело, Брайан?
— Очень уважающие себя так называемые «воины добра», которые утверждают, будто ведут «войну за добро», с глубоким презрением называют меня наемником. Я усматриваю в этом признание своего интеллекта. Ведь для наемника война заканчивается, когда он говорит, что она окончена. Он выходит из нее победителем.
— Надеюсь, ты заказал не чай, а виски, — сказал она.
О'Ши улыбнулся.
— Да, знаю, я разболтался. Я пытаюсь сказать тебе, дорогая, что игра подошла к концу.
— Что это значит?
— Пора исчезнуть. Мы уйдем — и заложим основы своего будущего — с таким грохотом, что они никогда его не забудут.
— Куда уйдем?
— Туда, где нас будут ценить на вес золота.
— Нет, не в Германию!
— Конечно, в Германию. Какая демократия способна нас принять?
— Мы могли бы отправиться в Россию.
— Россия — это пороховая бочка в ожидании спички. Я не собираюсь забирать тебя из огня в революцию.
— Ах, Брайан…
— Мы будем жить по-царски. Мы будем очень богаты, и ты выйдешь замуж за отпрыска королевской… Что случилось? Почему ты плачешь?
— Я не плачу, — ответила она с глазами, полными слез.
— В чем дело?
— Я не хочу замуж за принца.
— Может, согласишься на прусского князя с тысячелетним замком?
— Прекрати!
— У меня есть один такой на примете. Он красив, относительно умен, учитывая его происхождение, и удивительно мягок. Его мать может показаться утомительной, зато есть конюшня, полная чистокровных арабских лошадей, и летний дом на Балтике, где девушка может сколько угодно плавать под парусом. Даже готовиться к олимпийским соревнованиям по яхтенному спорту… Почему ты плачешь?
Кэтрин Ди положила на стол маленькие сильные руки и чистым, ясным голосом сказала:
— Я хочу выйти за тебя.
— Кэтрин, голубушка, милая моя. Это все равно что выйти за родного брата.
— Мне все равно. К тому же ты мне не брат. Ты только ведешь себя как брат.
— Я твой опекун, — сказал он. — Я поклялся, что никому не позволю тебя обижать.
— А как ты думаешь, что ты сейчас делаешь?
— Перестань нести вздор о том, чтобы выйти за меня. Ты знаешь, я тебя люблю. Но не так.
На ее ресницах бриллиантами повисли слезы.
Он протянул ей носовой платок.
— Вытри глаза. Нас ждет работа.
Она вытерла слезы, намочив платок.
— Я думала, мы уезжаем.
— Чтобы уехать, хлопнув дверью, нужно поработать.
— Что я должна делать? — угрюмо спросила она.
— Я не могу позволить Исааку Беллу помешать мне в этот раз.
— Почему бы мне не убить его?
О'Ши задумчиво кивнул. Кэтрин смертельно опасна, это смертоносная машина, не отягощенная угрызениями совести или сожалениями. Но у каждой машины есть физические пределы.
— Ты можешь пострадать. Белл подобен мне, его нелегко убить. Нет, я не хочу, чтобы ты рисковала, пытаясь от него избавиться. Но хочу, чтобы ты его отвлекла.
— Я должна его соблазнить? — спросила Кэтрин. Она вздрогнула, внезапно увидев ярость на лице О'Ши.
— Я когда-нибудь просил тебя о таком?
— Нет.
— А попрошу когда-нибудь?
— Нет.
— Меня убивает, что ты могла это сказать.
— Прости, Брайан. Я не подумала.
Кэтрин протянула руку. Он убрал свою, его обычно спокойное лицо покраснело, губы были сурово сжаты, в глазах холод.
— Брайан, я ведь не школьница.
— Те, кого ты соблазняешь сама, — твое дело, — холодно сказал он. — Я постарался, чтобы ты располагала всеми возможностями, какие есть только у избранных женщин. Общество никогда не будет указывать тебе, что ты должна делать и чего не должна. Но я хочу, чтобы ты ясно поняла: использовать тебя таким образом я не буду никогда.
— Каким образом? Как соблазнительницу?
— Барышня, вы начинаете меня раздражать.
Кэтрин Ди не обратила внимания на его опасный тон: она прекрасно понимала, что он не станет ломать мебель в «Палм-Корт».
— Прекрати называть меня так. Ты старше всего на десять лет.
— На двенадцать. И старик, хотя перевернул землю и небо, чтобы ты оставалась молодой.
Подошел официант. Опекун и подопечная сидели в каменном молчании, пока на столе не появился торт и не разлили чай.
— Как мне его отвлечь?
Когда он начинает так себя вести, ничего не поделаешь, остается только слушаться.
— Ключ — его невеста.
— Она относится ко мне с подозрением.
— Что это значит? — резко спросил О'Ши.
— На спуске «Мичигана» я попыталась с ней сблизиться и она отступила. Она чувствует во мне что-то, что ее пугает.
— Может, она ясновидящая, — сказал О'Ши, — и читает твои мысли?
На лице Кэтрин Ди появилось выражение опустошенности и мудрости, она словно превратилось в маску из древнего мрамора.
— Она читает в моем сердце.
— Звонит ваша невеста, мистер Белл.
В «Никербокере» высокий детектив нетерпеливо просматривал за своим столом сообщения, надеясь найти последние сведения о месте пребывания Глазника О'Ши, прежде чем снова пуститься на поиски Билли Коллинза.
— Какой приятный сюрприз!
— Я через улицу у Хаммершейна в театре «Виктория», — сказала Марион Морган.
— У тебя все хорошо?
Судя по голосу, нет. Он полон напряжения.
— Можешь заглянуть, когда освободишься?
— Сейчас приду.
— Тебя впустят через служебный вход.
Перепрыгивая через три ступеньки, Белл сбежал по лестнице отеля «Никербокер» и пересек Бродвей, заполненный машинами, такси и повозками с лошадьми, под гудки и крики. Спустя шестьдесят секунд после того, как положил трубку, Белл стучался в служебный вход театра «Виктория».
— Мисс Морган ждет вас в театре, мистер Белл. Сюда, пожалуйста. Идите тихо: там репетиция.
Со сцены доносилось быстрое ритмичное топанье. Распахнув дверь, Белл удивился: источником звуков были маленькие мальчик и девочка, танцевавшие на сцене в туфлях на деревянных подошвах. Белл с облегчением вздохнул, увидев, что Марион, в целости и сохранности, сидит в восьмом ряду затемненного зрительного зала, одна. Она прижала палец к губам. Белл прошел по проходу и сел рядом с ней, а она взяла его за руку и прошептала:
— Дорогой, я так рада, что ты здесь.
— Что случилось?
— Расскажу через минуту. Они уже заканчивают.
Оркестр, молча ждавший, разразился крещендо, и танец закончился. Детей немедленно окружили режиссер, оформитель сцены, костюмеры и их мать.
— Разве они не чудо? Я нашла их в заведении «Орфей» в Сан-Франциско. Пользуются бешеной популярностью в водевилях. Уговорила их мать позволить им сняться в моем фильме.
— А что с твоим фильмом о грабителях банков?
— Их поймала подруга детектива.
— Я так и подозревал. Но что случилось? Ты не в себе. В чем дело?
— Не знаю. Может, это просто глупо, но я сочла разумным позвонить тебе. Ты знаком с Кэтрин Ди?
— Она подруга Дороти Ленгнер. Видел ее как-то. Но мы не знакомы.
— Лоуэлл познакомил нас на спуске «Мичигана». Она намекнула, что хотела бы побывать на киностудии. И я едва ее не пригласила. Она из тех, кого любит камера — ты знаешь, я говорила: крупная голова, красивые черты, стройная фигура. Как мальчик, который сейчас танцевал.
Белл посмотрел на сцену.
— Он похож на охотящегося богомола.
— Да, узкая голова, большие блестящие глаза. Подожди, увидишь, как он улыбается.
— Я полагаю, ты не пригласила Кэтрин Ди. Что заставило тебя передумать?
— Она очень странная.
— А именно?
— Назови это как хочешь. Чутьем. Инстинктом. Что-то в ней есть неправильное.
— Нельзя не учитывать внутренние ощущения, — сказал Белл. — Всегда можно передумать.
— Спасибо, дорогой. Я чувствую себя глупо, и все же… когда я была в Сан-Франциско, она приходила ко мне в Форт-Ли. Без приглашения. Просто пришла. А сегодня утром опять пришла ко мне.
— И что сказала?
— Я не дала ей такой возможности. Торопилась на паром, чтобы увидеться с матерью детей. Она их импресарио и очень честолюбива. Помахала ей и ушла. Она крикнула что-то, предложила подвезти. Кажется, ее ждала машина. Но я шла и шла — и села на паром. Исаак, я уверена, что это глупо. Я хочу сказать, ее знает Лоуэлл Фальконер. И как будто не считает ее странной. С другой стороны, сомневаюсь, чтобы какая-нибудь юбка показалась Лоуэллу странной.
— Кто сказал, что она приходила, когда ты была в Сан-Франциско?
