— Кто сказал, что она приходила, когда ты была в Сан-Франциско?
— Мадмуазель Дювалль.
— А она что думает о Кэтрин?
— Думаю, она чувствует то же, что я, только не так остро. На студии часто бывают необычные люди. Их притягивает кино. Они воображают для себя самое фантастическое будущее. Но Кэтрин Ди другая. Она явно очень хорошо обеспечена, с хорошим образованием.
— Она сирота.
— О боже, я не знала. Может, ей нужна работа.
— Отец оставил ей состояние.
— Откуда ты знаешь?
— Мы проверяем всех, кто связан с Корпусом 44.
— Я, наверно, выдумываю.
— Лучше проявить осторожность, чем потом сожалеть. Я попрошу наш аналитический отдел внимательнее присмотреться к ней.
— Пойдем, познакомишься с детьми… Фред, поздоровайся с моим женихом мистером Беллом.
— Здравствуйте, мистер Белл, — сказал, глядя себе под ноги, Фред, застенчивый мальчик лет семи-восьми.
— Здравствуй, Фред. Войдя, я услышал, как ты танцуешь. Ты танцевал так быстро, что я подумал, это пулемет.
— Правда?
Он поднял голову и улыбнулся Беллу.
— Как обращается с тобой мисс Морган?
— Она очень добрая.
— Согласен.
— А это Адель, — сказала Марион.
Девочка была бойкая, несколькими годами старше брата и ни в каких уговорах не нуждалась.
— Вы правда жених мисс Морган?
— Да, я этот счастливец.
— Еще бы!
— Ты очень умна. А о чем кино?
Адель удивилась, когда вместо нее ответил маленький Фред:
— Детей танцоров захватывают индейцы.
— И как оно называется?
— «Урок». Дети учат индейцев новому танцу, и те их отпускают.
— Звучит вдохновляюще. С нетерпением жду, когда можно будет посмотреть. Приятно было познакомиться, Фред. — Он снова пожал маленькую руку. — Рад знакомству, Адель.
Ей он тоже пожал руку.
Марион сказала:
— Увидимся утром, дети. — И сказала матери: — В восемь утра, мисс Астер.[39]
Они остались в театре одни.
Белл сказал:
— Когда завтра утром придешь в Форт-Ли, увидишь человека, одетого индейцем. Дай ему роль, которая позволит ему постоянно быть рядом с тобой.
— Арчи Эббот?
— Он единственный, кроме Джо Ван Дорна, кому я доверил бы твою жизнь. Но никто не поверит, что мистер Ван Дорн, одетый индейцем, ищет работы актера в твоей фильме. А вот Арчи стал бы актером, если бы мать ему не запретила. Пока мы не убедимся, что Кэтрин Ди не замыслила ничего дурного, Арчи будет присматривать за тобой весь день. И я хочу, чтобы ночи ты проводила в «Никербокере».
— Незамужняя женщина одна в респектабельном отеле? Что скажет гостиничный детектив?
— Если он себе не враг, то скажет: «Спокойной ночи, мистер Белл. Добрых снов».
Исаак Белл снова вернулся на улицы. Он чувствовал — цель близка, так близка, что он постоянно носил в кармане сэндвичи, полагая, что человек, ведущий такой образ жизни, как Билли Коллинз, обрадуется возможности подкрепиться. Его видели еще два раза, и оба раза на Девятой авеню, там, где она неожиданно обрывается у Тридцать третьей улицы. Там, где вырыли гигантский котлован для строительства вокзала Пенсильванской железной дороги.
Одетый в потрепанную одежду, он шел к строительной площадке, высматривая высокого, худого человека, которого заметил между груд угля. Весь городской район — шесть акров домов, магазинов и церквей — исчез. Девятая авеню пересекала гигантскую дыру, превратившись в две наклонные временные эстакады, по которым проходили две трамвайные линии, дорога для автомобилей и тротуар для пешеходов. Еще выше над Девятой авеню на высоких опорах по-прежнему проходила надземка, поезда гремели над ямой, точно гигантские аэропланы из железа и стали.
Паровозный свисток возвестил окончание рабочего дня. Тысячи рабочих выбрались из ямы и устремились в город. Когда они ушли, Белл спустился по лестницам и временным деревянным ступеням, минуя несколько перерезанных газовых магистралей и чугунных водопроводных труб, электрических линий и кирпичных канализационных каналов. Спустившись на двадцать четыре фута, он увидел частично возведенный стальной виадук — ему объяснили, что виадук пройдет под Девятой авеню и окружающими ее зданиями. Белл прошел по нему в темноту, где изредка попадались горящие электрические фонари.
Он оказался на шестьдесят футов ниже поверхности земли, на дне котлована. Это было поле, усеянное каменным мусором и обломками взорванного гранита; поле пересекали узкие рельсы, по которым вывозили мусор и ввозили материалы для строительства. Стоял настоящий лес широких колонн, на которых держался виадук. Вверху сквозь этот лес виднелись голубые электрические искры, когда в небе проходили поезда надземки.
Белл бродил здесь целый час, ожидая встретить ночных сторожей. Раз или два спотыкался о неровности. В третий раз он упал, почувствовал сладкий запах, нащупал огрызок яблока. Осматриваясь, он увидел человеческое логово — смятое одеяло, еще несколько яблочных огрызков и куриные кости. Белл сел, приготовясь ждать, неподвижный, как глыба льда; шевелясь ровно столько, чтобы руки и ноги не затекли, и только тогда, когда поезда над головой маскировали его движения.
Он был не один. Бегали крысы, залаяла собака, а в ста ярдах от себя в темноте он слышал спор двух бродяг; спор завершился тяжелым ударом и стоном, который заглушил грохот проходящего поезда. С наступлением ночи стало тише, а поезда пошли реже. Кто-то развел костер в конце ямы у Тридцать третьей улицы, тени и отблески огня плясали на столбах, балках и грубых каменных стенах.
Белл услышал шепот:
— Здесь как в церкви.
У Исаака Белла пришли в движение только глаза.
В свете далекого костра он увидел длинное костлявое лицо, пустую улыбку. Человек был одет в тряпье. Руки пустые, глаза опухли, словно спросонья, и Белл решил, что он все время был здесь, просто спал бесшумно. Теперь этот человек удивленно смотрел на стальной скелет виадука, и Белл понял, что он имел в виду, говоря о церкви. Переплетающиеся балки, темное небо, усеянное звездами, и отблески костра создавали впечатление средневекового собора, освещенного свечами.
— Привет, Билли.
— А?
— Ты Билли Коллинз?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Ты когда-то якшался с Глазником О'Ши.
— Да… Бедный Глазник… Откуда ты знаешь?
— Мне сказал Томми.
— Жирный ублюдок. Он твой друг?
— Нет.
— Мой тоже нет.
Билли Коллинз, хотя он был, должно быть, примерно одних лет с Беллом, казался древним стариком. Волосы седые, из носа течет, а на опухшие глаза навернулись слезы.
— Ты друг Томми? — снова сердито спросил он.
— Что Томми сделал Глазнику? — спросил Белл.
— Томми — Глазнику? Ты шутишь? Этот жирный ублюдок и в свои лучшие дни ничего не мог сделать Глазнику. Ты друг Томми?
— Нет. Что случилось с Глазником?
— Не знаю.
— Мне говорили, что ты был с ним.
— Да. Ну и что?
— Так что случилось?
Билли закрыл глаза и пробормотал:
— Когда-нибудь я снова займусь поездами.
— Ты о чем, Билли?
— Поезда — это хорошие деньги, если правильно выберешь груз. Хорошие деньги. Я был богат, когда работал поезда. Потом они забрали мою малышку, и я не мог больше работать поезда. — Он посмотрел на Белла. При отблесках огня глаза у него были такие же безумные, как голос. — Работал. Ты это знаешь?
— Нет. Я не знал этого, Билли. Кем?
— Хорошая работа. Рабочий сцены в театре. А еще я был конюхом. Я даже чучелом работал.
— Что за чучело?
— Сигнальщик на железной дороге. Одиннадцатая авеню. Ехал верхом на лошади перед поездом. По Одиннадцатой авеню поезду нельзя было проехать без парня на лошади. Единственный раз, когда закон дал мне работу. Я ее не искал.
Он закашлялся. «Чахотка, — подумал Белл. — Этот человек умирает».
— Есть хочешь, Билли?
— Нет. Я не бываю голоден.
— Попробуй. — Белл протянул ему сэндвич. Билли Конноли принюхался, поднес сэндвич ко рту и спросил:
— Ты друг Томми?
— Что Томми сделал Глазнику?
— Ничего. Я тебе говорил. Томми ничего не мог сделать Глазнику. Никто ничего не мог сделать Глазнику. Кроме одного старика.
— Старика?
— Сильного старика.
— Ты говоришь о его отце?
— Отце? У Глазника не было отца. Старик. Вот кто добрался до нас. Ох и добрался!
— Что за старик?
— С Кларксон.
— Кларксон-стрит? — спросил Белл. — В центре?
— «Умбрия» уходила в Ливерпуль.
Линия «Кунард». Один из старых кораблей.
— Когда?
— В ту ночь.
— Когда Глазник исчез?
— Когда мы были мальчишками, — сонно ответил Билли. Он лег и посмотрел на очертания виадука.
