— Господи… — Лукас посмотрел на эксперта. — Удалось что-нибудь найти?
Тот кивнул.
— Тонну всякого дерьма: не думаю, что ковер когда-нибудь чистили, а положили его здесь лет пятнадцать назад. Потребуется чертова уйма времени, чтобы во всем разобраться.
— Ну, уже что-то, — сказал Лукас.
— Есть еще кое-что в спальне, — сообщила ему Коннел.
Лукас поднялся вслед за ней по лестнице. Спальня была почти пустой, здесь царил военный порядок, но постель Куп не сложил, и от нее пахло потом. Лукас сразу заметил на комоде «Опиум».
— Ты прикасалась к духам? — спросил он.
— Пока нет. Но это не важно.
— Иенсен сказала, что он забрал духи из ее спальни. Если на бутылочке остались ее отпечатки…
— Я ей звонила. У нее был флакон на пол-унции. Она всегда покупает «Опиум» на Рождество, и ей хватает на год.
Лукас мрачно посмотрел на упаковку — четверть унции.
— Она уверена?
— Да. Проклятье, я уже думала, что мы его поймали.
— Все равно надо проверить, — сказал Лукас. — Может быть, она ошиблась.
— Да, конечно, но она ни секунды не колебалась. Тогда возникает другой вопрос: почему «Опиум»? Может быть, Куп одержим именно этим ароматом? Возможно, он оказывает на него какое-то особое действие? Или убийца купил духи, чтобы они напоминали ему о Иенсен?
— Хм…
— Ну? Так дело в духах или в женщине? — Коннел посмотрела на него, словно рассчитывала, что Лукас сейчас вытащит кролика из шляпы.
Может быть, и вытащит. Лукас закрыл глаза.
— Дело в том, что Иенсен пользуется этими духами, — сказал он, подумав. — Куп в темноте беззвучно пробирается в квартиру, входит в ее спальню, и что-то оказывает на него необычное действие. Духи или само ее присутствие. Аромат позволяет ему пережить все вновь. Возможно, если Куп не в состоянии контролировать себя, он извел всю бутылочку, украденную у Иенсен.
— Ты считаешь, этого будет достаточно? Сбритая борода и флакон духов?
Лукас покачал головой.
— Нет. Нужно что-то найти. Хотя бы одну реальную улику.
Коннел сделала несколько шагов, остановилась в двух футах от Лукаса и посмотрела ему в глаза. Ее лицо было бледным, точно восковая свеча.
— Сегодня утром меня снова тошнило. Через две недели я не смогу ходить. Меня ждут новые сеансы химиотерапии, я начну терять волосы. И способность ясно мыслить.
— Господи, Меган…
— Я очень надеюсь поймать этого сукина сына, Лукас, — сказала она. — Я не хочу лежать в земле, в то время как Куп будет спокойно жить дальше и смеяться над нами. Мы оба знаем, что он убийца.
— И что?
— Нам нужно поговорить и что-то придумать.
Куп вышел из тюрьмы сразу после полудня и прищурился на ярком солнце. Позади шел адвокат и что-то говорил. Спортивную куртку он перекинул через плечо.
Куп подошел к самому краю. Он чувствовал себя так, будто у него в голове появилась большая трещина, очень скоро она разорвется на две половинки и влажный серый червь размером со шланг от пылесоса вылезет наружу.
Ему не нравилась тюрьма, совсем не нравилась.
— И помни, никому ни слова, — сказал адвокат и погрозил пальцем.
Он уже научился не делать этого перед носом у клиента: однажды ему чуть не оторвали указательный палец. Он повторял свое предупреждение, наверное, в двадцатый раз, и Куп в двадцатый раз кивнул, не слушая его. Он смотрел по сторонам и чувствовал, как уходит напряжение, как будто он освобождается от покровов, словно мумия.
Господи, голова выходит из-под контроля.
— Ладно.
— Беседы с полицейскими не принесут тебе ничего хорошего. Так что молчи. Если хочешь с кем-то поговорить, обращайся ко мне, и если это важно, я свяжусь с ними. Хорошо?
— Никаких сделок, — сказал Куп. — Я не желаю слышать ни о каких проклятых сделках.
— А есть хоть какой-то шанс найти парня, который тебе все это продал?
Адвокат был очень похож на почтальона, подсевшего на ангельскую пыль: вроде бы обычная внешность, но лицо слишком застывшее и напряженное. И хотя он четко произносил каждое слово, их было слишком много и говорил он слишком быстро — бесконечный поток «я думаю» и «возможно, так будет лучше всего». Куп быстро запутался и перестал обращать внимание на адвоката.
— Так как ты считаешь? Сумеешь его найти? Есть шанс?
Наконец Куп услышал его и пожал плечами.
— Может быть. И что мне делать, если я найду его? Позвонить в полицию?
— Нет-нет. Нет, нет и нет. Ни в коем случае. Ты позвонишь мне. Ты не должен говорить с полицейскими.
Глаза адвоката были блеклыми, как старые фишки для игры в покер.
Куп подозревал, что он не поверил ни единому его слову.
Куп рассказал адвокату, что он купил крестик с бриллиантами и сережки у белого парня, совсем мальчишки, подростка, одетого в гимнастерку солдата национальной гвардии Миннесоты и болтавшегося возле «Дак-инн», в Хопкинсе. У парня была копна темных волос и серьга. И еще Куп «признался», что купил все за двести долларов. Парнишка знал, что его обманывают, но понятия не имел, куда сбыть свой товар.
— А как мы объясним, что ты продал крестик и сережки Шульцу? — спросил адвокат.
— Проклятье, все знают Шульца. Полицейские называют его Самый Обычный Шульц. Если у тебя есть что-то на продажу, но тебе неизвестно, откуда оно взялось, иди к Шульцу. Будь я умным грабителем, как утверждают полицейские, то никогда бы к нему не обратился. Он же сотрудничает с ними.
Адвокат долго смотрел на него.
— Хорошо, хорошо. Очень хорошо, — пробормотал он. — Ты оказался не у дел, когда начался кризис, если не считать подработки в спортивном зале. Как только тебе представился шанс немного заработать, ты ухватился за него. Правильно?
Это вполне устраивало Купа.
Адвокат шел за ним от самой тюрьмы и все время что-то болтал. Куп не выдержал, поднял руки и сильно сдавил голову. Адвокат сделал шаг назад и спросил:
— С тобой все в порядке?
— Мне не нравится это место, — ответил Куп, оглядываясь через плечо.
Купу было плохо, у него ныли все мышцы. Он сумел сохранить спокойствие при аресте и стойко перенес первый допрос, но, когда его вели к камере, почувствовал, будто от всего тела отливает кровь. Полицейским пришлось подтолкнуть его, чтобы заставить войти туда. А когда он остался один и дверь за ним захлопнулась, страх начал сжимать его горло.
— Сволочи, — прошептал он, заглядывая в углы камеры.
Все было так близко. Все давило на него.
В тот момент он мог сорваться. Но Куп заставил себя делать приседания и отжимания, вставать на мостик, качать пресс и поднимать ноги. Он запрыгивал на койку до тех пор, пока хватало сил в ногах. Никогда в жизни Куп не тренировался так напряженно. Он не останавливался до тех пор, пока мышцы не отказались повиноваться. Потом сон сморил его; ему привиделись коробки с руками и зубастые пасти. Ему снились прутья решетки. Когда Куп проснулся, он снова взялся за упражнения.
На следующее утро его отвели к адвокату. Адвокат рассказал, что полицейские произвели обыск у него дома и в грузовичке.
— Тебе предъявят обвинение только в ограблении? Только в этом? Ты уверен? — спросил адвокат. Казалось, он в недоумении. — Копы со всех сторон. Они прямо накинулись на тебя. Это обвинение — так, ерунда. Мелочь.
— Больше я ничего не знаю, — ответил Куп.
Про себя он подумал: «Дерьмово. Может быть, они еще что-то пронюхали?»
Во второй раз он встретился с защитником в суде, когда ему предъявляли обвинение. По совету адвоката он отказался от предварительных слушаний. Вся процедура почти не заняла времени: пять тысяч долларов залога, поручитель тут же организовал залог под его грузовичок.
— И не вздумайте трогать мой пикап, — сказал поручителю Куп. — Я принесу наличные, как только они у меня появятся.
— Да, конечно, — презрительно ответил тот — он слышал это множество раз.
— Не прикасайся к нему! — прорычал Куп.
Поручителю не понравился такой тон, и он открыл рот, чтобы ответить что-нибудь остроумное, но заглянул в глаза Купа и понял, что от смерти его отделяет совсем немного.
— Можете не беспокоиться, — вполне искренне ответил он.
Куп отвернулся, и поручитель облегченно выдохнул. Он так и не понял, почему такое опасное животное выпускают из тюрьмы — ведь он у них в руках.
Куп не решил, что делать дальше. Ясность так и не наступила. Но он понял, что в камеру не вернется, просто не вынесет этого. Тюрьма для него означала смерть. И он не собирался заключать сделки, которые приведут его на нары.
Адвокат сказал, что у него остается отличный шанс получить оправдательный приговор, поскольку обвинение построено только на показаниях Шульца.
— Я удивлен, почему они тебя арестовали. Очень удивлен, — повторял адвокат.
