Могильщики воображаемого…
В первую очередь его насторожило стремление теоретиков маркетинга разворовать достояния культуры, искусства разных обществ… а потом исказить и присвоить их. Натану так и не удалось понять, как эта теория могла одновременно перекочевать из анналов прошлого в такое количество научных текстов в разных сферах. Больше всего его взбесила поразительная внешняя гладкость этих материалов. Он провел не один день, анализируя и сопоставляя их, текст за текстом.
Тогда связать их вместе было невозможно, но теперь все объяснилось.
«Иезавель была не в курсе».
Питер Дахан не посчитал нужным предупредить ее.
Это доказывает, что он никогда по-настоящему не доверял ей.
Запасной план.
Он бросает взгляд на Иезавель.
«Она только что поняла».
Сахар всегда на один шаг впереди.
Ив Дарман.
«Неужели этот подонок еще жив?»
«Мерседес» мчится к новому кампусу Адлерсхофа на юго-востоке Берлина. К суперсовременному отделению университета имени Гумбольдта, выросшему в 1991 году на развалинах авиационного завода и ориентированному на прикладную науку. То есть на производство. Ив Дарман стал здесь одной из ключевых фигур после выхода на пенсию.
«Ничто не было случайностью».
Питер Дахан с самого начала знал, что он делает, он — единственный и неизменный хозяин положения.
— Как ты узнал о профессоре Дармане?
— Я несколько раз имел с ним дело в начале карьеры. В то время он был уже на пенсии, но продолжал в качестве почетного гостя отравлять своим присутствием международные научные симпозиумы, особенно те, что связаны с вопросами психологической манипуляции и секса.
— Секса…
— Это тема моей докторской диссертации и с тех пор основное направление исследований.
— Связь…
— У меня нет никаких доказательств, но с начала девяностых — фактически с тех пор, как он вышел на пенсию, в Германии о Дармане поползли настойчивые слухи. Похоже, он выполнял функции поверенного в интересах частных лиц в многочисленных военных конфликтах последних сорока лет. Чили, Ливан, Афганистан, Ирак… Признаться, я никогда особенно не интересовался этим вопросом, да и не думаю, что мне удалось бы найти что-то стоящее. Но точно одно — Дарман любит деньги и не раз сотрудничал с производителями, которые хотели разработать новые техники продаж.
— Питер был в курсе всего этого.
— То, что раскопали мы с Бахией, косвенно подтверждает, что Дарман работал на твоего отца. Тогда я не провел параллели, но теперь, обдумывая это, понимаю, что связь с его теориями очевидна. Я знаю, что начиная с 1991 года он руководил отделением психоинформационных ресурсов в университете Гумбольдта. Изучал возможности применения наномашин и виртуальной реальности для лечения и контроля над фобиями. Особенно его интересовали фантазмы. Поначалу это был совсем незначительный проект: создание портативного аппарата и трех виртуальных миров — чтобы лечить тех, кто боится пауков, высоты и управления автомобилем. Он хотел разработать мультисенсорную систему, позволяющую лечить социальные фобии, и проверить ее в условиях клинической психологии. В частности, его команда рассчитывала освоить технологии телеприсутствия, когда врач в режиме реального времени вмешивается в виртуальную ситуацию, в которую погружен пациент. Чтобы направлять его и помогать контролировать эмоции. Вскоре эти исследования соприкоснулись с нейромаркетингом и методами убеждения. Профессор Дарман сконцентрировался на таких проблемах, как мужские половые расстройства и насилие. Тогда я с ним и познакомился.
«Связь между Сахаром и Дарманом».
— Совместными усилиями Дарман и другие лаборатории университета Гумбольдта разработали программы, с помощью которых протеин доставляется к кодирующим участкам генов, и благодаря микрочипам миниатюризовали подготовку образцов. Ценность этой технологии не только в том, что можно активировать связанные с фобиями рефлексы, но и в том, что их можно ассоциировать с любым предметом, каков бы ни был изначальный импульс.
«Опыты СЕРИМЕКСа в зале 120».
— Отсюда и название программы — «Зависимость»…
«Подчинение тел, но не какими угодно средствами».
— …проще говоря, это программный контроль, а значит, прогнозируемый и воспроизводимый неограниченное число раз, на любом человеке, без нарушения остальных функций его мозга. Управляемая зависимость кроется в иррациональной независимости.
«Иезавель и ее дочери…»
Результат этих исследований.
— Вот почему СЕРИМЕКС занимался нанобиоэлектронным вирусом… Черт, какая тупость, не пойму, как я мог до сих пор не догадываться — ведь все настолько очевидно… Я знаю, это не первая попытка объединить живое с неживым. В конце семидесятых ученым удалось имплантировать интегральные микросхемы насекомым и частично контролировать их передвижения. Но с вирусом связаны куда более амбициозные планы.
Иезавель, не отрывая взгляда от дороги:
— Например, создать микросхемы, способные внедряться в живой организм, не нарушая его функционирования… Умный микровирус, готовый размножаться в мозге и нервной системе.
«Иезавель, вынашивающая мать…»
— Официально Дарман трудился над проектами, которые подтолкнули развитие биотехнологий в европейских странах. За этим неизбежно последуют экологические катастрофы и разложение общества, что, в свою очередь, породит спрос на защиту окружающей среды, риск-менеджмент, лечение новых заболеваний и психотропные препараты, призванные облегчить страдания человечества от организованной дегуманизации… Гигантский рынок. С одной стороны, исследователи благосклонно предоставляют смехотворные паллиативы от ими же порожденных бедствий. С другой, типы вроде Дармана извлекают из этого предприятия финансовую выгоду.
Рука Иезавели скользит по его правой ноге, ногти впиваются в бедро.
Говорить дальше.
«Подопытный человек, только и всего».
Говорить дальше, чтобы все наконец прояснилось.
— Дарман — подонок, которого интересовали только выгодные исследования, затрагивавшие его специализацию… В ту пору я попытался объединиться против него кое с кем из коллег, но мой научный руководитель намекнул, что если я хочу защитить диссертацию, мне лучше заткнуться… и я предпочел забыть об Иве Дармане.
Ногти Иезавели впиваются сильнее, почти невыносимо больно.
— Что было дальше, мы знаем…
— Мне искренне жаль, Иезавель.
— Чего?
Повернув голову, она вызывающе смотрит на него.
— Того, что моя жизнь была лишь серией извращенных опытов? Или тебе стыдно, что ты поступил как трус, спасая собственную карьеру?
— Я…
Натан не находит, чем ее утешить.
— Не знаю, откуда, но Питеру было известно о твоей ненависти к Дарману… Поэтому он и отправил нас с Лоиком на твои лекции.
— Это довольно странно, раз уж Дарман на него работал.
— Питер — маньяк, перфекционист. Думаю, он хотел оценить пределы своей теории… или даже найти средство давления на Дармана. От него можно ожидать чего угодно.
— Только что-то не вяжется…
— Почему это?
— Знаешь, на самом деле любопытно было бы выяснить, не Дарман ли манипулировал твоим отцом…
Иезавель резко отдергивает руку. Натан сбрасывает газ и поворачивается к ней.
«Питер Дахан правил не всем».
Господство — это иллюзия.
— А может, проще всего предположить, что они работали вместе.
— Младенцы…
— …в надежном месте, у создателя.
Адлерсхоф промерз насквозь. Стекла «Мерседеса» покрыты инеем, я жду, пока Натан разведает, где находится лаборатория Дармана. Передо мной величественная лестница, ведущая в центр Эрвина Шрёдингера, больше двух часов я вглядываюсь в нее, надеясь, что Натан появится с минуты на минуту. Холод не властен надо мной уже долгие годы, однако мне кажется, что этой зимой чувствительность совсем пропала.
Вирус укореняется все глубже.
Боюсь оставаться в одиночестве.
Скоро он полностью подчинит нервную систему. Удовольствие от секса станет смутным воспоминанием. Один из виновных находится сейчас где-то в стенах этого здания.
Раздвоение личности.
Предположение Натана, столь уверенного в себе. Оно в точности сходится с поведением Питера. Его навязчивое отцовское чувство, длительные отлучки, страх, когда ей приходило время рожать, но главное — умышленное молчание о прошлом и знакомствах. Неожиданный переезд в Восточную Германию, переклички с Натаном и его работами, перевод младенцев в другое место четыре месяца назад. Как бы я ни старалась, не могу вспомнить, чтобы Питер когда-нибудь был ученым, в отличие от большинства его сообщников. Никогда не давал сложных пояснительных схем.
