Жажда власти, жестокость в каждом действии.
Шел по стопам Ива Дармана.
Пытаясь скрыть свое неведение.
Скрыть существование того, кто умнее.
И безумнее.
Борьба посредственностей, прислуживающих лабораторной крысе. Как ему удалось так долго скрывать от меня существование профессора Дармана? Как я могла быть так слепа?
Всемогущих людей нет, и Сахар такой же, как все.
Человек-в-черном — за спиной человека-в-сером.
Абсолютной власти не существует.
Тело женщины, душа ребенка.
Наивная, потому что всегда была в изоляции, в коконе, женщина — по воле тяжелых обстоятельств.
Положить этому конец.
Лелеять мысль о самоубийстве, словно проводя пальцем по лезвию острого меча. Верное решение, Натан поймет.
Уничтожить младенцев, а потом покончить со всем этим лицемерием.
Приглушенный хруст справа. Инстинктивно поворачиваю голову, но успеваю только зажмуриться, что-то темное обрушивается на дверцу машины и резко распахивает ее. В кабину врывается ветер, чья-то сильная рука хватает меня за плечо и кидает на землю.
Самозарядный пистолет!
В багажнике, под сумкой.
Слишком поздно.
Чувствую у виска ствол большого калибра, чье-то колено упирается в позвоночник, а возле уха раздается до боли знакомый голос.
— Тебе привет от папочки, Иезавель.
Ночной дежурный настоял на том, чтобы сверить данные Натана с центральной картотекой гостей, прежде чем разрешить ему войти в здание. Через полтора часа поисков он наконец-то обнаружил фотографию Натана, а также список лекций, прочитанных им здесь восемь лет назад. Еще двадцать минут понадобилось на то, чтобы выписать пропуска на имя Натана Сёкса и его помощницы Лоры Дахан, и только после этого Натан смог вернуться за Иезавелью к машине.
«Мерседес» пуст.
«Куда она могла деться?»
Оружие по-прежнему в багажнике.
Свободный электрон.
Натан ждет десять минут, потом решает оставить в машине записку и идти в центр в одиночку.
Оружие в багажнике. Он пожимает плечами.
«Я даже пользоваться им не умею».
Он захлопывает дверцу машины и во второй раз за эту ночь поднимается по лестнице, ведущей в центр Шрёдингера. В кампусе по-прежнему ни души. На часах 4.35.
Меньше чем через три часа тут будет полно народа. Иезавель и Натан окажутся в безопасности.
На посту дежурного никого.
Может, ей все-таки удалось войти?
Беспокойство.
Главный вход открыт. Четверть часа назад он был заперт.
«Почему ты не дождалась меня?»
Большая аудитория. Шаги отдаются эхом, как в соборе. Дверь, первый коридор, вторая дверь, лестница. Из освещения только пара дежурных лампочек. Тишина. Никаких следов Иезавели, хочется развернуться и отправиться обратно к машине, ждать ее.
Смутная тревога.
Лабиринт из узких коридоров и прямых углов и, наконец, ведущая вниз лестница.
Табличка: «Институт Ива Дармана».
Натан прислушивается к окружающему безмолвию. Осторожно толкает створку двери. Скрипят плохо смазанные петли, зловещий скрежет. Полумрак. Дверь захлопывается с резким стуком. Гул работающего двигателя, тихий, едва уловимый. Натан, потерявший ориентацию в темноте, поворачивает голову влево. Через пару минут он начинает различать очертания мебели, предметов.
Чье-то присутствие.
По спине пробегают мурашки. Он на цыпочках идет на шум двигателя. Дверь, он берется за ручку, немного успокоившись. Сзади слышится шорох ткани.
— Иезавель…
Громче.
— Иезавель?
Натан отпускает ручку, решив вернуться назад, но его вдруг останавливает нечто цилиндрическое, упершееся в спину. Над ухом раздается приглушенный бас Тексье:
— Открывай дверь и иди вперед, только тихо.
— Где…
Сильный удар по голове.
— Я скажу, когда можно раскрывать рот… Пошевеливайся!
Они попадают во вторую комнату, залитую слабым желтым светом.
— Приятно наконец-то снова с вами встретиться…
Зловещая усмешка.
«Вы?»
…Иезавель.
Попались.
«Мы знали, что так будет».
Это и не могло кончиться по-другому.
Тексье указывает Натану на третью дверь справа, за ней обнаруживается очередная лестница, которая приводит их в плохо освещенный подземный блок — ряд белых комнат, разделенных стеклянными перегородками. В одной из комнат, спиной к ним, стоит пожилой мужчина. У его ног скорчилась Иезавель. Она без сознания.
Натан бросается к ней, но Тексье хватает его раньше, чем он успевает переступить порог.
— Что вы с ней сделали?
«Она мертва?»
Он поднимает голову. Перед ним профессор Ив Дарман. Круги под глазами, морщинистое, изрытое оспой лицо, расширенные зрачки, но в них все тот же, столь свойственный ему нездоровый блеск. Руки в хирургических резиновых перчатках.
Он улыбается.
Вступление к научному ужастику.
«Мое предположение подтвердилось».
Натан чувствует укол только в тот момент, когда иглу уже вынимают из шеи.
Туман рассеивается. Один ремень, второй. С него сняли часть одежды. Правая рука пристегнута, левая тоже. В вены против воли вливают прохладную жидкость. Едва заметное ощущение, смешанное с наполняющим комнату теплом. Натан пытается разглядеть, что его окружает.
«Лаборатория, Тексье, Дарман, младенцы».
Он лежит на койке, сверху нависают, уставившись на него, два расплывчатых лица.
Крысиная нора.
— Ие… за… вель…
Гул в ушах. Чудовищно трудно сосредоточиться.
Прохладная жидкость, текущая по венам.
— Иезавель?
Откуда-то издалека:
— Натан… мне…
Очень издалека:
— Натан… мне жаль…
Это Иезавель.
— Я должна была все предусмотреть.
Две крысы, стоящие над ним.
«Профессор Дарман…»
— Сердце выдержит еще час или два.
Медленно тянутся минуты. Целая вечность. Очертания предметов становятся четче. За мордами двух крыс — резервуары. Тела в резервуарах, конец пути. Справа, в клетке, Иезавель, со слезами на глазах. У ее ног безжизненное тело ночного дежурного. Он мертв.
«Что они со мной сделали?»
Хочется сказать Иезавели, показав на резервуары:
«Видишь, мы отыскали их».
Замешательство.
— Вы меня слышите?
Он моргает.
— Вы меня видите?
Его запястья касаются чьи-то пальцы.
— Нам пришлось вколоть вам немного успокоительного, чтобы сделать инъекцию.
«Какую инъекцию?»
Объяснения, ответы, боль.
— Меньше чем через десять минут вы сможете нормально разговаривать… Ваше сердце прекрасно перенесло шок…
Он снова поворачивает голову к Иезавели. На ее губах читается мольба.
— Мне жаль.
Все продумать, рассчитать, найти выход, и быстро. Внутри клокочет ярость. Страх.
«Мы ведь не зря прошли весь этот путь».
— Что вы хотите с ним сделать?
Иезавель пытается выиграть время.
К ней подходит профессор Дарман:
— Рад наконец познакомиться с тобой, Иезавель. Все эти годы я мечтал о встрече с той, которая подарила жизнь моим семи чудесным малышкам.
Иезавель кричит во все горло.
— Что вы собираетесь делать с Натаном?
Дарман презрительно кивает.
— С этим?.. Я вколол ему вирус.
Он улыбается.
— Большую дозу.
Тексье уточняет:
— Смертельную дозу. Натан должен сдохнуть, но сначала профессор хочет с ним немного поиграть.
Она вскипает.
— А со мной?
— Тут все сложнее.
Тексье снова обрывает его.
— Сахар хочет, чтобы я убил тебя, но он, Дарман, говорит, что ты ему еще нужна.
Иезавель стойко сносит удар.
— Сахар не умер?
Молчание.
— Где он? В Ком-Бабелии, в Прива?
Ответа нет.
«Сахар жив, он продолжает влиять на ход событий».
— Какова ваша роль в моей жизни?
Ив Дарман подставляет к клетке стул. Мед в голосе, тонкие пальцы, длинные и узловатые, прямо как у ее отца.
— Иезавель… Вы столького не знаете…
— Начните с ответа на вопрос.
— …впрочем, думаю, все должно остаться как есть… время поджимает… Питер… ваш отец… очень нужный человек…
— Как вы с ним связаны?
— …но он не ученый. Все эти годы он развивал мистическое восприятие науки. Основанное не на рассудке, а на эмоциях. Я занимаюсь теоретической стороной, а он — практической, точнее, эмоциональной. Уже более сорока лет мы образуем некую провидческую пару. Когда мы встретились, ему не хватало технической базы. В его команде были одни бездари и ограниченные ученые, которые устраивали неудачные, а то и вовсе провальные эксперименты. Он постоянно стремился к тому, чтобы окружить себя власть имущими, заговорщиками, жестокими мужчинами и женщинами, такими же, как он. Его паранойя… первые признаки безумия. Поначалу мы довольствовались поверхностным общением, однако с годами между нами установилось заинтересованное доверие. Ты — плод этого доверия, или, скорее, его расцвет…
