Если очистить меня от шелухи, может быть, я такой и есть на самом деле.
— Страховку оплатите? — с надеждой спросила сотрудница прокатного агентства.
— Да, — ответил я.
Она дала мне белый полноприводный пикап «ниссан» с трехлитровым дизельным двигателем. Более экстравагантное средство передвижения, чем я хотел, но для моих целей сойдет. Самое главное, он не такой заметный, как «ауди».
— У вас есть карта местности?
Она принесла мне карту. Я изучил ее и понял, что она мне не поможет, — на ней были обозначены только асфальтированные дороги Лоувельда. Тем не менее я поблагодарил ее и взял карту.
В аэропорту я нашел маленький книжный магазин, в котором продавались карты. Я выбрал крупномасштабную, на которой были нанесены все грунтовые и бетонные дороги. Правда, она была так затейливо сложена, что, если ее развернуть, потом ни за что не удастся сложить так же красиво. И заголовок соответствующий: «Путешествуйте по Лоувельду!»
Я сел в «ниссан» и внимательно изучил все возможные маршруты. Я хотел попасть в Марипскоп, не проезжая мимо моей фермы, но понял, что это невозможно. Была только одна дорога, и она проходила мимо ворот «Мотласеди».
За первые десять месяцев 1986 года Якобус Леру стал мужчиной.
Ребенком он страстно восхищался чудесами природы, находил очарование и прелесть в миллионах самых мелких божьих созданий, невинно и упорно-решительно верил в то, что мог их всех защитить.
На практике он попал во взрослый жестокий мир. Он ходил по ночам в таких местах, где естественные, природные хищники были так же опасны, как и хищные представители рода человеческого. Днями он отлеживался где-нибудь в укромном месте, на сорокапятиградусной жаре, когда уснуть никак не удается, во рту противный привкус от полусырой еды и тепловатой, затхлой водички из бутылки. Проведя пять дней в вельде, он насквозь пропах дымом костра, по́том и испражнениями. Он очутился в замкнутом, опасном мире вдали от уюта и спокойствия родного богатого пригорода.
Он убивал людей. Он внушал себе, что идет война и он сражается на стороне добрых сил, но в полуденный изнуряющий жар, ворочаясь на спальном мешке, в поисках сна, он снова и снова видел, как они падают, вспоминал собственную ужасную оцепенелость в те минуты, когда он стоял на коленях над трупом, освещаемым пламенем костра. Якобус понял, что он — не прирожденный солдат и что с каждым убитым врагом в нем самом что-то отмирает, хотя убивать с каждым разом становилось чуточку легче.
Якобус рассказывал мне историю своей жизни, а мне стало ясно, в чем состоит разница между им и мной. Но на раздумья не было ни времени, ни желания. Хотя сейчас, пока я ехал по дорогам между плантациями у подножия горного массива, включив кондиционер, внутренний голос уже готов был обвинить меня. Я избил человека до смерти, но больше всего мучился из-за того, что оказался способен на такое. Якобус Леру, брат Эммы, уроженец африканерской элиты — из какой бы скромной семьи ни происходили их предки — мучился из-за того, что не смог поступить так, как я.
Правда, сейчас все вопросы нравственности отошли на второй план.
Якобус был уверен в том, что в 1986 году убил семерых браконьеров. В июле того года ему дали двухнедельный отпуск, и он поехал домой. В первую неделю он не мог спать на мягкой постели, а от больших порций еды, которыми угощала его мать, его тошнило. Отец заметил, что сын как-то притих, но говорить о своем состоянии он не мог. Сестренка не замечала в нем никаких перемен; она боготворила его, как всегда.
Физически он находился в городе, но душой он пребывал в другом месте. Мать познакомила его с девушкой, Петро. Она училась в университете на факультете связей с общественностью. Она была хорошенькой, ей очень шли легкие летние платья; еще Якобус помнил, что губы у нее были накрашены розовой помадой. Она рассуждала о вещах, в которых он ничего не смыслил. Студенческая жизнь, музыка, политика. Он кивал, но не слушал ее.
— Что ты делаешь в заповеднике? — спросила она, хотя его мать подробно рассказывала ей, чем занимается ее сын.
— Мы патрулируем территорию, — ответил Якобус. — А ты чем хочешь заниматься, когда закончишь учебу?
Она говорила о своих мечтах, но он слушал ее вполуха — его отвлекали собственные мысли. Он вспоминал мертвеца в рваной красной рубашке, которого, наверное, где-то ждут родные…
Тогда отец сфотографировал детей — Якобуса и Эмму — в гостиной их линденского дома. Они сидели рядом на диване, сестренка обнимала его за шею, положив голову ему на грудь. Снимок получился замечательный — его лицо спокойное, она смеется от радости. Отец послал ему фото по почте, и он постоянно носил его с собой в нагрудном кармане, заложив в маленькую армейскую Библию. Носил, несмотря на все испытания, которые ждали его впереди, носил долгие годы — вплоть до одного дня, когда он сунул снимок в фотоальбом и спрятал на потолке в своем домике в «Могале», откуда время от времени вытаскивал его и любовался им. Напоминая себе, что все это было на самом деле.
Но за те две недели тот мир, в котором жили его родные, стал для него странным и чужим. В буквальном смысле. Как сон. В родном доме он казался себе незваным пришельцем. Якобус понимал, почему так происходит, но ничего не мог поделать. Через много месяцев и лет он будет обвинять себя в том, что не старался, не проткнул мыльный пузырь и не обнял их.
Потому что больше он своих родных никогда не видел.
На проселочных и грунтовых дорогах легче было заметить слежку. Названия деревень, мимо которых я проезжал, были незнакомыми. Дуноттар, Версаль, Тсвафенг — всего лишь несколько хижин или сельский магазин. Попав на земли племени буланг, я повернул налево. Дорога стала хуже, а плантации по обе ее стороны заросли лесами. На развилках не было никаких указателей. Однажды я свернул не туда и никак не мог развернуться, потому что сосны росли прямо посреди дороги. Пришлось где-то с километр ехать задним ходом. В одиннадцать я наконец прибыл на место. От земли поднимались волны жара, отчего воздух до самого горизонта подрагивал.
Здесь я повернул налево и поехал в гору, в сторону лесничества Марипскоп. Я проехал мимо ворот моего временного жилища. Ворота были закрыты. Все тихо. Они были там — где-то в лесу или в доме.
В лесничестве дежурили двое. Они заявили, что дальше мне ехать нельзя, потому что у меня нет специального пропуска. На вершине находится радарная установка; чтобы попасть туда, нужен особый пропуск.
Где я могу его получить?
В Полокване или Претории.
Но я просто хочу прогуляться. Спуститься вниз по склону.
Для этого тоже требуется пропуск.
Можно мне купить пропуск здесь, на месте?
Возможно.
Сколько это будет стоить?
Около трехсот рандов, но у них нет квитанционной книжки.
— Нет, — сказал второй. — Четыреста рандов. Триста было в прошлом году. А сегодня — второе января.
— Ну да. Совершенно верно. Четыреста рандов.
Я принес из «ниссана» бумажник. Обошел машину со стороны пассажирского сиденья, чтобы они не видели, что я засовываю за пояс под рубашку «глок» и охотничий нож.
Перед тем как отдать лесникам деньги, я их расспросил. Где находятся тропинки, которые ведут вниз? Тропинки, по которым в 1864 году поднимались мапулана, когда напали на импи короля Мсвати.
— «Импи» — это зулусское слово, — неодобрительно заметил один лесник.
— Извините.
— Молабани — один солдат. Балабани — солдаты. Это слова на языке сепеди. Люди мапулана победили балабани свази!
— Я запомню.
Получив деньги, они стали гораздо приветливее:
— Вы знаете историю «Мотласеди»?
— Немножко.
— Немногие белые знают ее. Пошли. Я покажу вам тропинки.
— Можно, пока я буду гулять, оставить машину здесь?
— Мы присмотрим за вашей машиной. Не волнуйтесь.
— Но, может статься, я заберу ее только завтра.
— Не проблема.
Лесник пошел вперед, обошел здание лесничества, прошел мимо костра, на котором кипел большой горшок, вышел в полуразвалившиеся ворота. Мы оказались на опушке. Он показал пальцем:
— Идите вон туда; держитесь все время прямо. Вы доберетесь до другой тропинки, которая спускается с горы. Поверните направо, и попадете на тропу, которая спускается к подножию.
— Спасибо.
— Берегитесь сепоко — привидений! — Мой проводник расхохотался.
— Ладно.
— Сепела габотсе. Счастливого пути!
— Счастливо оставаться.
— Надо говорить: «сала габотсе».
— Сала габотсе, — сказал я и углубился в прохладный туннель под сенью листвы.
Я напился из ручейка, бегущего по камням, и подставил голову под струи ледяной воды. Когда голова, шея и спина достаточно охладились, снова стало возможно дышать.
