В конце концов Грейс разрешила им остаться. В последний раз семья собралась вместе. Эмма плакала, Макс сидел тихо, упорно глядя в кафельный пол. Что-то кольнуло сердце, и Грейс ощутила, что Джек ушел навсегда.
Похороны слились в одно большое мутное пятно. Грейс обычно носила контактные линзы, но в тот день сняла их и не надела очки. В мире нерезких граней и расплывчатых форм воспринимать происходящее оказалось легче. В церкви Грейс сидела на первой скамье и думала о Джеке. Сцены на винограднике и пляже отошли на второй план. Лучше всего она помнила — и очень берегла это воспоминание, — как Джек держал новорожденную Эмму, как его руки трепетно обнимали маленькое чудо, словно боясь, что она сломается, страшась причинить ей боль, и то, как он повернулся к Грейс и уставился на нее с благоговейным страхом.
Все остальное, что она знала о прошлом мужа, стало неважно.
На похоронах была Сандра Ковал. Она скромно села на заднем ряду, извинившись за отца — он стар и болен. Грейс сказала, что понимает. Они не обнялись. Пришли и Скотт Дункан, и Стью Перлмуттер, и Кора. Грейс не считала, сколько народу было на похоронах. Ей было почти все равно. Она выдержала траурную церемонию, обнимая своих детей.
Через две недели дети вернулись к школьным занятиям. Естественно, не все шло гладко. Эмма и Макс тосковали по папе. Грейс провожала их до дверей школы и приезжала до того, как звенел звонок с последнего урока. Они страдали. Такова цена, которую платишь за то, что тебе достался добрый и любящий отец. Эта боль никогда до конца не проходит.
Между тем настало время разобраться с некоторыми вопросами.
Вскрытие тела.
Кто-то решит, что отчет о вскрытии, когда Грейс прочла и осмыслила его содержание, лишил ее душевного равновесия. На деле он стал лишь еще одним подтверждением того, что Грейс уже знала. Джек был ее мужем. Она любила его. Они прожили вместе тринадцать лет, у них родилось двое детей. У него были тайны, но существуют факты, скрыть которые человек не в силах.
Некоторые события обязательно оставляют видимые или осязаемые следы.
Поэтому Грейс знала.
Она знала тело Джека. Она знала его кожу. Она знала каждую мышцу на его спине, и ей не требовалось отчета патологоанатома. Ей не нужно было знакомиться с результатами полного внешнего осмотра, чтобы узнать то, что она давно знала.
У Джека не было крупных шрамов.
А это означало, что, несмотря на рассказ Джимми Экса и признание Маккензи, сделанное Ларю, Джек никогда не был ранен.
Прежде всего Грейс съездила в «Фотомат» и поговорила с Джошем — Бородатым Пушком. Затем поехала в Бедминстерский кондоминиум, где жила мать Шейна Олуорта. После этого Грейс не без труда получила юридическую оценку трастового фонда, принадлежавшего семье Джека. Знакомый юрист из Ливингстона работал спортивным агентом на Манхэттене и открывал много трастовых фондов для своих богатых спортсменов. Просмотрев бумаги, он объяснил Грейс достаточно, чтобы последние кусочки пазла встали на место.
И наконец, когда все факты выстроились в логичную и законченную цепочку, Грейс поехала к Сандре Ковал, своей дражайшей невестке, в нью-йоркский офис фирмы «Бертон и Кримстейн».
На этот раз Сандра Ковал не встречала Грейс на входе. Грейс рассматривала фотогалерею, снова задержавшись у снимка Маленькой Покахонтас, когда женщина в блузке в этническом стиле пригласила следовать за ней. Перейдя по коридору, они вошли в тот самый конференц-зал, где Грейс говорила с Сандрой впервые — целую вечность назад.
— Миз Ковал скоро придет.
— Замечательно.
Женщина вышла. Комната осталась такой, как была, за исключением того, что теперь на столе перед каждым стулом лежали желтые линованные блокноты и ручки. Садиться Грейс не хотелось. Прихрамывая, она ходила по залу, в сотый раз прокручивая в голове события. Зазвонил ее сотовый. Грейс коротко ответила и нажала отбой, но в карман телефон класть не стала, решив на всякий случай держать его поближе.
— Здравствуйте, Грейс!
Сандра Ковал ворвалась в комнату подобно ураганному атмосферному фронту. Первым делом она подошла к мини-холодильнику, открыла дверцу и заглянула внутрь.
— Что-нибудь выпьете?
— Нет.
Не поднимая головы, Сандра спросила:
— Как дети?
Грейс не ответила. Сандра Ковал отыскала перье, отвинтила крышку, присела.
— Так что случилось?
Попробовать воду мыском или прыгнуть с разбегу? Грейс выбрала второе.
— Вы узнали об Уэйде Ларю не из-за меня, — без предисловий начала она. — Вы сделали его своим клиентом, потому что хотели быть к нему поближе.
Сандра Ковал налила перье в стакан.
— Гипотетически это не лишено некоторой логики.
— Гипотетически?
— Да. В гипотетической ситуации я, может, и взялась бы представлять Уэйда Ларю с целью защитить члена нашей семьи. Но даже в этом случае я бы делала все для скорейшего освобождения моего клиента.
— Двух птиц одним камушком?
— Вроде того.
— А этот член вашей семьи… Вы брата имели в виду?
— Возможно.
— Возможно, — повторила Грейс. — Но ведь на самом деле все было не так. Вы защищали не брата.
Взгляды женщин встретились.
— Я знаю, — просто сказала Грейс.
— Неужели? — Сандра отпила глоток. — Не просветите ли на предмет того, что вы знаете?
— Вам было сколько, двадцать семь? Закончили юридический и работали адвокатом по уголовным делам?
— Да.
— Вы были замужем. Вашей дочери было два года. Перед вами открывалась перспективнейшая карьера, и тут родной брат все разрушил. Вы были в ту ночь в «Бостон-Гарден», Сандра. За сцену проникли две девушки, и одной из них были вы, а не Джери Дункан.
— Так-так, — отозвалась Ковал без тени волнения. — И как же вы это установили?
— Джимми Экс помнил: одна из девушек была рыжей. Это Шейла Ламберт. Вторая, которая подначивала Джека, была жгучей брюнеткой. У Джери Дункан волосы были светлые. А у вас, Сандра, как раз черные.
Ковал рассмеялась:
— И это ваше доказательство?
— Само по себе — нет. Я даже не знаю, важно ли это. Джери Дункан, наверное, тоже там была. Не исключено, что именно она отвлекала Гордона Маккензи, пока вы за его спиной проскользнули за кулисы.
Сандра Ковал неопределенно махнула рукой:
— Все загадочней и загадочней…
— Хорошо, я сразу перейду к делу.
— Будьте любезны.
— И Джимми Экс, и Гордон Маккензи утверждали, что в ту ночь ваш брат был ранен.
— Был, — подтвердила Сандра. — И провел три недели в больнице.
— В какой?
Сандра без малейшего колебания, не дрогнув, не отводя глаз, ответила без запинки:
— В Центральной больнице штата Массачусетс.
Грейс покачала головой.
— Уж не хотите ли вы сказать, что проверили все больницы в Бостоне и пригородах? — В голосе Сандры явственно слышался сарказм.
— А зачем? — язвительно осведомилась Грейс. — Шрама-то нет.
Повисла пауза.
— После пулевого ранения в любом случае остался бы шрам, Сандра. Логично? Ваш брат был ранен. У моего мужа не было шрамов. Есть лишь одно объяснение такому несоответствию. — Грейс положила руки на стол. Они заметно дрожали. — Я никогда не была замужем за вашим братом.
Сандра Ковал молчала.
— Вашего брата, Джона Лоусона, застрелили в тот вечер. Вы с Шейлой Ламберт в общей суматохе вынесли его со стадиона, но рана оказалась смертельной. По крайней мере надеюсь, что это так. Иначе придется думать, что вы его убили.
— С какой стати мне его убивать?
— Потому что, отвези вы его в больницу, они бы сообщили в полицию об огнестрельном ранении. Если привезти в больницу труп, даже если просто бросить его на улице, начнется расследование и кто-нибудь узнает, где и как человек был застрелен. Вы, молодой талантливый юрист, пришли в ужас. Шейла Ламберт наверняка тоже. Все пошло кувырком после той Бостонской давки. Прокурор округа — да что там, сам Карл Веспа вместе с осиротевшими семьями требовали крови. Поймай вас кто-то за руку, загремели бы под арест, а то и чего похуже.
Сандра Ковал ничего не ответила.
— Вы позвонили отцу и спросили, что делать? Или кому-то из бывших клиентов-преступников — с просьбой помочь? Неужели вы сами избавились от тела?
Сандра нервно засмеялась:
— Ну и воображение у вас, Грейс. Можно задать вам вопрос?
— Конечно.
— Если Джон Лоусон умер пятнадцать лет назад, за кого же вы вышли замуж?
— Я вышла замуж за Джека Лоусона, — сказала Грейс, — которого прежде звали Шейном Олуортом.
Эрик Ву не держал в подвале двоих заложников. Там был один. Тот самый, который пожертвовал жизнью, чтобы спасти ее, Грейс. Тот, кто, считая себя обреченным, хотел рассказать правду единственным доступным ему в тот момент способом — нацарапав на бетоне свое имя.
