Поэтому к домам Полина не подходила, она металась по улицам, разыскивая укрытие, однако укрытия не было. Солнце с любопытством выглянуло из моря. Оно уронило первые золотистые лучи на Полину – и на три темные фигуры, спешившие к поселку со стороны леса.
Преследователи увидели ее, тут и сомневаться не приходится. Лес на возвышенности, оттуда весь поселок как на ладони. Они точно знают, где она, и они злы, больше отвлекаться не будут…
Полина размышляла об этом, когда к ней все-таки подошли. Из своего двора выбежала Лайла – только проснувшаяся, взлохмаченная, в длинном платье и наспех повязанном платке. Она наверняка узнала Полину, иначе не высунулась бы.
– Что происходит? – испуганно спросила она. – Что за грохот? Ты почему здесь?
– Сейчас на это нет времени, – прошептала Полина. – Иди к себе, закройся, вызови полицию… Меня хотят убить! Скажи, что меня хотят убить охранники отеля.
– Что?.. Зачем это им? Это какая-то шутка?
– Это не шутка, Лайла, беги! Закрой дверь на все замки!
Уже то, что Лайла решилась выйти, захотела помочь, многое говорило о ней. Но жертвовать собой она не собиралась. Она побежала прочь, Полина проводила ее тоскливым взглядом, но следом не пошла.
Они не спрячутся в том старом доме вдвоем, слишком легко сломать ветхую дверь. И уж конечно, они не справятся с тремя сильными мужчинами. Теперь Полине даже скрываться нельзя, она должна была остаться на виду, чтобы увести преследователей подальше от Лайлы.
Ну а Лайла… Она, конечно, вызовет полицию, если этого еще не сделали местные, которые первыми проснулись от звука выстрелов. Но по-настоящему ценным станет лишь то, что она сообщит про охранников. Тогда, может, и получится восстановить справедливость… Однако посмертная справедливость Полину не вдохновляла.
Полина побежала к морю, к причалу, у которого сонно подпрыгивали на волнах рыбацкие лодки. Она выигрывала время, сама не зная, для чего – полиция не успеет, никто не успеет. Но не принимать же неизбежное – эту вечную пустоту, забирающую все, отнимающую ту робкую надежду на счастье, которую девушка только-только себе позволила. Полина, недавно отчаявшаяся, вдруг остро почувствовала, что можно еще любить, как раньше, на разрыв, охватывая весь мир, вбирая его в себя и отдавая другому… Можно, глупости это, что время крадет такую возможность. Лишь бы не было вечной темноты, и тогда получится!..
Почему она раньше не понимала этого?
Полина добралась до причала и замерла на выцветших, изъеденных солью досках. Бежать здесь было некуда. Охранники приближались, и она хотела объяснить им, как ей важно остаться в живых, как это нужно, что она ничего больше так не хочет…
Они не собирались с ней говорить. Они были слишком злы, они рисковали, оставаясь в поселке, хоть и старательно прикрывали лица. Им нужно было со всем покончить как можно скорее, а потом уже требовать у заказчика компенсацию за этот кошмар.
Поэтому ближайший охранник выстрелил, не обращая внимания на смиренно поднятые Полиной руки. Не попал просто потому, что было еще далеко, а он от злости не сумел толком прицелиться. Не из-за сомнений так точно, эти люди уже ни в чем не сомневались.
Значит, оставался только один путь: в воду. Даже если плыть некуда, спастись, пожалуй, нельзя – но и смерть там не гарантирована.
Полина сделала глубокий вдох и шагнула с причала в мутные зеленоватые волны.
* * *
Морю надоело убивать.
Оно годами, веками, тысячелетиями было смертью, способной перемолоть все вокруг. Но оно же было жизнью, началом начал, порождающим все, что существовало теперь за его пределами. Для моря не было разницы между жизнью и смертью, потому что конец одного становился продолжением пути для другого, питавшегося им.
И то, и другое забавляло. Море играло со смертью, а потом ему наскучило, как наскучивает любое повторяющееся действие. Слишком много в последние дни, непривычно даже… Шторм прилетел за своей кровавой данью, и это было ново. Потом появились тела, принесенные с глубины. Но исчезли люди, до этого привычно плескавшиеся в волнах, затихли голоса, пропало разнообразие. Морю приелась и эта тишина.
Жизни снова хотелось больше, чем смерти. Поэтому море не спешило уволакивать на дно человека, опустившегося в воду. Оно просто наблюдало. Смешной человек. Белый, как дельфин. С длинными черными волосами, расплывающимися и извивающимися, как водоросли. Редко и будто с сожалением отпускающий в воду пузыри воздуха, хранящего в нем жизнь. Безобидный…
Поблизости появились и другие люди, но они не опустились в море. Они подняли крик, спугнувший чаек. Они начали что-то запускать в воду – маленькое и очень быстрое, летевшее ко дну, как камушки. Человек, нырнувший в воду, шарахнулся от этого, и море течением подтолкнуло его под причал, а к тем людям подогнало лодку, чтобы они перестали тревожить воду.
Смешной человек вырвался к поверхности, чтобы добыть себе побольше воздуха, и море скрыло звук его вдоха шелестом волн. Оно снова играло.
Правда, игра получилась недолгой. Скоро со стороны суши донесся протяжный вой – не людей и не зверей, чего-то еще. Этот звук не удивил море, оно слышало всякое от железных машин, которыми наполняли его люди.
На берегу тоже появились железные машины, маленькие, зато переливающиеся разноцветными огнями. Их красота почему-то напугала людей, метавшихся по причалу. Они швырнули в воду нечто металлическое, изогнутое, тяжелое, а сами подняли руки. Другие люди набросились на них, бить не стали, но скрутили и увели.
Вот тогда смешной человек выбрался из своего укрытия. Новые люди определенно нравились ему больше, чем старые. И этот смешной человек нравился людям: они помогли ему подняться, закутали во что-то, увели к сияющим железным машинам.
В море снова наступил покой.
* * *
Сначала Марата поместили в общую палату, и это было не слишком удобно. Не из-за других пациентов даже, с ними он легко нашел общий язык. Беспокоили его в основном русские туристы, которые каким-то непостижимым образом пронюхали, что в турецкой больнице застрял сам Марат Майоров. Они прорывались к нему всеми правдами и неправдами, многословно сочувствовали, а потом просили автограф и совместное фото. Это утомляло.
Потом ему позвонила Катрин, привычно сообщила, что он придурок – если он вдруг расслабился и забыл. Но главное, она выбила для него место в палате на одного, и стало легче. А чуть позже и вовсе хорошо – потому что к нему пришла Полина.
В первые дни она не могла навестить его, только звонила. Ей самой нужна была помощь, потом Полина давала показания. Большое ведь дело – задержать гражданина другой страны, да еще по такому серьезному обвинению! Но отступать никто не собирался, и оставшееся лечение Александру Зотову предстояло получать уже под охраной.
Тогда все сложилось: у Полины появилось больше времени, а у Марата теперь была собственная палата.
– Ты неплохо устроился, – улыбнулась Полина. – Кто бы мог подумать, что ты везде найдешь номер класса люкс?
Марат ничего не отвечал, не мог просто, ему хотелось смотреть на нее… только смотреть, убеждаясь, что она жива, с ней все будет хорошо. Телефонный разговор – это все-таки не то, голос есть, но не хватает взгляда, улыбки, и голос кажется иллюзией.
Зато теперь она была настоящей. Глядя на нее, он четко понимал, что сделал правильный выбор. Не только когда решил вмешаться там, на руинах, рискуя всем. В аэропорту – тоже, когда заставил себя не отказываться и не покидать ее. Никакое торжество гордыни не искупит то, что однажды ты уехал навсегда, когда мог и хотел остаться.
Но какой смысл печалиться о несделанных ошибках? Нет, когда Полина села рядом с ним, Марату куда приятнее было думать о будущем. Он протянул к ней руку, и девушка мягко пожала его пальцы.
– Как ты? Очень больно?
– Вообще не больно, – отозвался Марат. – Нога останется при мне, и это тот минимум, который я с удовольствием увожу домой из туристических поездок.
