видела – Хоупман положил ее в ящик своего стола.
– Ты с ума сошла.
– Я напишу в предсмертной записке, что запасная пробирка с ядом хранилась в этой комнате, так что опасаться тебе нечего.
– Я не позволю тебе умереть. Даже не мечтай.
– Я уже все равно что мертва, – спокойно возразила Эрика. – Но, если ты не выполнишь мою просьбу, агония растянется на долгие годы. А так все закончится очень быстро. Ты станешь свободным и сможешь снова жениться, завести детей…
– Нет. – Роберт яростно помотал головой. – Я не возьму такой грех на душу.
– Тогда придется выпутываться самой.
– Что ты имеешь в виду?
– Пока ничего конкретного. Но можешь не сомневаться – выход я найду.
Роберт сел на кровать, обхватил голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь утишить терзавшую его боль. Совершенно некстати мелькнула мысль о том, что отель теперь придется продать, и вряд ли удастся выручить слишком много, ведь слухи разнесутся очень быстро, а у отеля и без того дурная слава… Роберт ужаснулся чудовищности своих мыслей и застонал от бессилия, ярости и горя.
– Скажи, что ты нашел в тот день в бассейне? – донесся до него спокойный голос Эрики.
– В бассейне? – тупо повторил Роберт.
– Помнишь тот день, когда мы только приехали в отель? Ты спрыгнул в чашу бассейна, увидел там что-то среди мусора и поднял, но мне не показал.
Лицо Роберта исказила гримаса боли.
– Ладно, какой смысл теперь скрывать… – нехотя проговорил он. – Это был мумифицированный детский плодик. Маленький, сантиметров пятнадцати в длину. Наверное, у женщины, которая в тот момент находилась в бассейне, неожиданно случился выкидыш.
– В то утро, когда…
– Да. – Роберт поднял голову и посмотрел на Эрику. – Думаю, именно в то самое утро. Эта несчастная просто не смогла выбраться… не успела. Потом воду слили, а что там плавало на дне, просто не заметили: не до того было. Отель ведь очень быстро законсервировали.
– Теперь ты сам видишь, Роберт, какое я чудовище. – Я не имею права жить.
– Имеешь или нет – решит суд присяжных.
– Я только одного не могу понять: почему ты мне не верил? Я ведь пыталась до тебя достучаться, но в погоне за прибылью ты сделался глухим и слепым!
– Глухим и слепым, – медленно повторил Роберт. – Да, так и есть. Я ведь должен был насторожиться еще в тот день, когда агент привез меня сюда, чтобы показать выставленный на продажу отель. Оба корпуса стояли заброшенные, и знаешь, что меня поразило? Внутри все осталось нетронутым. На заправленных постелях лежали пожелтевшие от времени покрывала, на распахнутых окнах колыхались полуистлевшие занавески, в ресторане столы были накрыты к завтраку – всё, как полагается: скатерти, стаканы, ножи и вилки. На стойке ресепшн лежали рекламные проспекты, на журнальных столиках – кипы газет двадцатилетней давности. Я спросил агента, что это значит, и он понес какую-то чушь, явно застигнутый врасплох моим вопросом. Мне бы разузнать, что и как, но глаза мне застила стоимость – смехотворно низкая, даже с учетом предстоящей модернизации. Понимая, что это его первый и последний шанс продать отель, агент еще сбросил цену процентов на десять, и это решило дело. Я подписал бумаги и уплатил задаток. Безумец, слепой осел, глупец!..
– Ты ничего мне не рассказывал об этом.
– Да, потому что в глубине души мне это сильно не понравилось, и я побоялся, что если ты узнаешь, то начнешь задавать вопросы, на которые я не смогу ответить.
– Ну что ж, зато теперь все прояснилось. – Эрика улыбнулась. – Не казни себя, Роберт. В сущности, ты был замечательным мужем. Жаль, что я оказалась тебя недостойна.
В дверь просунулась голова охранника:
– Кирие Трейси, здесь полицейские. Артур Хоупман просит вас спуститься в его кабинет.
Роберт подошел к Эрике, быстро поцеловал ее в уголок губ и пробормотал:
– Будь стойкой, милая. Я что-нибудь придумаю. Обещаю.
Когда дверь за ним захлопнулась и в замке повернулся ключ, Эрика пробормотала:
– Ты действительно глупец, Роберт Трейси. Не прошел последнюю проверку. Теперь я знаю, что на самом-то деле ты ни капельки меня не любишь.
Она прошла в ванную, открыла кран и налила воды в стакан для зубных щеток. Заперла дверь на защелку, вынула из кармана крохотную колбу, отвинтила крышку и вылила прозрачное содержимое в стакан. Разболтала, немного подумала и забралась в ванну. Прислонилась спиной к прохладной спинке, вытянула ноги и удовлетворенно вздохнула.
На миг Эрика испугалась боли, которую ей предстояло испытать, прежде чем все закончится. Но потом она вспомнила о детях, которым наверняка было гораздо больней, и о женщине, потерявшей ребенка прямо в бассейне, и в два глотка осушила стакан.
Вначале она ничего не почувствовала. Прошла минута, вторая, но ничего не происходило. «Неужели я ошиблась? – в панике подумала Эрика. – Неужели с годами ядовитые свойства капсаицина разрушаются?..». Но в следующее мгновение ее губы загорелись огнем, нестерпимый жар охватил гортань, раскаленной лавой спустился в желудок, и от дикой боли потемнело в глазах.
Стиснув зубы, чтобы не закричать, Эрика крепко ухватилась руками за бортики ванны в ожидании первой неизбежной конвульсии. Ее тело внезапно выгнулось, обессиленно опало и выгнулось вновь. Кто-то уже ломал дверь, и Эрика торопилась поскорее уйти. Она не хотела, чтобы ее увидели в таком состоянии, или, хуже того, попытались реанимировать.
В ее мозгу мелькнула последняя осмысленная вспышка, а потом всё погрузилось в темноту.
В этот момент Роберт, наконец, выломал дверь.
Метакса – греческий крепкий алкогольный напиток, смесь виноградного бренди и вина.
Кирие – вежливое обращение к мужчине в Греции.
Риджент-стрит – известная улица в лондонском Вест-Энде, важная городская магистраль.
Узо – анисовая греческая водка.
Рецина – греческое вино с ароматом и привкусом смолы.
Сувлаки – традиционная греческая закуска, мясные шашлычки на деревянных шпажках.
Название вымышленное.
Название вымышленное.
Гаридес саганаки – популярное греческое блюдо: креветки, тушенные в помидорно-сырном соусе.
Перефразированная цитата из романа братьев Стругацких «Гадкие лебеди».
Харли-Стрит – улица в Лондоне, на которой сосредоточены частные медицинские клиники премиум-класса.
Бодрум
