И она покинула зал.
Неискушенный человек очень удивился бы тому, как сильно перемена хода краткого судебного слушания повлияла на стратегию правительственных юристов. Силверстин и Родс прямо источали улыбки и протягивали руки.
— Лэнг, мы готовы изменить обвинение с владения с целью распространения на просто владение, — сказал Силверстин. — От восемнадцати до двадцати четырех месяцев, сокращение срока за участие в программе профессиональной переподготовки, за хорошее поведение еще десять процентов долой, и ваш клиент не успеет сесть, как выйдет на свободу.
— Шутите, — возразил Лэнг. — Неплохо задумано, учитывая то, что ваш агент-орнитолог шатался по владениям моего клиента, но дело не выгорит. И то, что одно агентство что-то отыскало, а второе возбудило дело, тоже ничего не даст. Это яблоко даже не гнилое, а ядовитое. Обыск без ордера остается незаконным вне зависимости от того, кто его проводит, ФБР или местное почтовое отделение. Разве что вы сможете доказать крайнюю необходимость таких действий, но вам это не удастся. Если вы думаете, что судья Карвер поддастся на ваши россказни о прогулках любителя природы, то можете заодно впарить ей и здание законодательного собрания. Особенно в свете формулировки из этой сводки. Как там написано? Ах да, «межведомственное сотрудничество»…
Силверстин растерял всю свою обходительность:
— Вы никак не могли законным путем узнать о содержании этой сводки. Откуда вы знаете?
— У меня был приватный разговор с маленькой птичкой.
Раздался странный звук, который редко доводится слышать в судах, — это Ларри захихикал и поспешно стиснул зубы.
Силверстин покраснел, на шее вздулись жилы:
— Вы не… Если я только узнаю, что вы незаконно добрались до этих документов…
— Если вам и удастся когда-нибудь это доказать, вы будете тогда слишком заняты другим доказательством — того, что их не существует. И разбираться с жалобами — после того, как общество узнает о методах работы УБН.
Лэнг испугался, что прокурор задохнется от бешенства.
— Вы не…
— Когда я в последний раз открывал Конституцию, Первая поправка еще была в силе. Уверен, что СМИ по достоинству оценят эту историю.
Силверстин тяжело вздохнул:
— Ладно, ваша взяла. Предлагаю такое решение — ваш клиент отправляется домой, а вы забываете о существовании этой проклятой сводки.
— Сколько времени вам потребуется на то, чтобы оформить возврат залога и отпустить моего клиента на все четыре стороны?
— Я сделаю это прямо сейчас.
За спором они не заметили, как судья Карвер вернулась на свое место:
— Он в своей одежде, так что ему не нужно будет возвращаться в тюрьму, чтобы переодеться. — Она улыбнулась и добавила, словно хотела пояснить что-то важное: — Вы же понимаете, что правительство не может раздавать тюремные комбинезоны на память своим бывшим подопечным.
Оба представителя прокуратуры принялись укладывать свои портфели.
— Мистер Силверстин, мистер Родс, задержитесь немного. Суд хочет сказать вам несколько слов.
Судя по тону, в предстоящей беседе их не ждало ничего хорошего.
Через час оформление необходимых документов закончилось. Все это время Ларри был способен лишь на бессвязные, почти бессмысленные радостные восклицания, словно ребенок на рождественском утреннике.
— Поверить не могу, что все это закончилось! — Он схватил Лэнга за руку и крепко стиснул. — Сохранится память и о нас — о нас, о горсточке счастливцев, братьев[43].
Лэнг отнюдь не был уверен в том, что его победу можно сравнивать с разгромом, который король Генрих учинил французам при Азенкуре. К тому же ему вовсе не улыбалось обрести брата в лице Ларри, фермера, возделывающего марихуану и знающего наизусть Шекспира и невесть сколько еще старинных поэтов.
Ну а тот с неиссякающим энтузиазмом продолжал болтать:
— Нет, Лэнг, не понимаю, как вы это устроили. Чес-слово, не понимаю.
— А это важно?
— Наверное, нет. Знаю только, что когда мне в следующий раз понадобится адвокат, я буду знать, кому звонить.
Лэнг успел сдержать стон:
— Думаю, вам будет приятно узнать, что судья Карвер сейчас, несомненно, снимает стружку с Силверстина и Родса и преподает им такой урок конституционного права, что они его не скоро позабудут. — Рейлли показал пальцем: — К машине — туда. Я отвезу вас на ферму. — Он вынул из кармана смартфон: — Не хотите позвонить жене?
— Я уже позвонил. Она велела поцеловать вас от ее имени.
Это было совсем уж ни к чему.
— Пусть лучше она сделает это сама.
Они прошли уже почти полпути до стоянки, как Ларри вдруг встрепенулся:
— Еще одно. Судья сказала, что вы устроили это совещание, чтобы отклонить доказательства, ну, насчет марихуаны. Но ведь она была. Как это вообще возможно?
— Если власти добыли доказательства нелегальным путем — как, например, в вашем случае, с помощью обыска без ордера, — то их нельзя использовать. Раз они не смогли использовать марихуану, то не могли и доказать, что вы ее выращивали и даже что она вообще там была.
Ларри кивнул; вне всякого сомнения, он сейчас полностью одобрял мудрость закона, оставившего для него спасительную лазейку.
— Но ведь это же ФБР…
— Это мы и называем гнилым или отравленным яблоком. Доказательства, добытые нелегально, нельзя легализовать, кто бы этим ни занимался.
— Но…
Смартфон пискнул. Можно надеяться, что под этим предлогом удастся прервать лекцию о доказательстве в юриспруденции.
Фрэнсис прислал электронное письмо.
«Получил интересующую вас информацию. По крайней мере, все, что рассчитывал получить».
X
Клуб конников «Пьемонт»,
Пьемонт-авеню, 1215,
Атланта, Джорджия
Через три часа
Вплоть до сдачи позиций под натиском политкорректности в 1990-х годах Клуб конников был наиболее закрытой из всех общественных организаций Атланты. Он возник в конце девятнадцатого века как место, где джентльмены, олицетворяющие собой сливки городского общества, могли вдоволь покататься в своих колясках, запряженных четверкой лошадей, не выезжая на пыльные и шумные городские улицы. Теперь здание клуба оказалось чуть ли не в самом центре города, и из окон были видны только высоченные жилые и офисные здания. В том, что среди членов клуба оказался священник в воротничке, не было ничего необычного; правда, на принадлежавшем клубу поле для гольфа, расположенном южнее аэропорта, священников можно было встретить куда чаще. Кухня здесь была далеко не перворазрядной, зато желающие поесть в уединении могли воспользоваться одним из многочисленных отдельных кабинетов, предусмотренных основателями клуба и строителями его здания.
Эти кабинеты оставались для Лэнга одним из последних немногочисленных достоинств клуба. Сейчас он сидел за столом, накрытым идеально белой льняной скатертью, ковырялся вилкой в салате «кобб» и слушал Фрэнсиса, который заканчивал короткий и удивительно малосодержательный пересказ того, что ему удалось узнать.
— …И оба человека, паспорта которых отобрала Герт, давно живут в Ватикане: один — двенадцать, а другой — восемь лет.
Лэнг перевернул половинку крутого яйца и, немного подумав, вонзил в него вилку:
— Нам известно, что у них имелись ватиканские паспорта. Но кто они такие? Священники?
Фрэнсис потыкал ножом в рыбу (он заказал жареного морского окуня), отыскивая кости:
— Похоже, какие-то важные персоны. Мне сказали, что они вернутся в Рим, как только министерство иностранных дел договорится с нашими властями о том, чтобы их отпустили.
— Отпустили? Я думал, что они будут сидеть в нашей тюряге до суда. Готов поручиться, что похищение людей не относится к мелким правонарушениям.
— Они утверждают, что у них не только были ватиканские паспорта, но и что они находились в это время в дипломатической поездке. И папское министерство иностранных дел это подтверждает.
Лэнг отложил вилку с наколотым на нее яйцом:
— Дипломатический иммунитет?
Удостоверившись, что рыбу можно есть без больших опасений, Фрэнсис откусил небольшой кусочек.
— Похоже на то.
— Вы хотите сказать, что папа закрывает глаза на похищение людей и покушение на убийство?
— Ничего подобного. Я уверен, что министерство иностранных дел доложило ему о случившемся. И, конечно, он приготовил для них свое собственное наказание.
— Какого же рода? Что-то я не слышал, чтобы в последние годы впавших в грех священников сжигали на кострах.
Фрэнсис пожал плечами и наколол на вилку кусочек рыбы побольше:
— Боюсь, что пресвятой отец не станет делиться со мною своими планами.
