Выехав на бульвар Ла Шапель, Кальдрон опять выключил мигалку с сиреной, которые задействовал у Шатле. Машина ехала быстро, но не обращая на себя внимания.
Мистраль обернулся к Дальмату:
— Поль, в полиции все просто. Берем убийц, отдаем под суд, а сами никого не судим. Вы понимаете, о чем я?
— Совсем не понимаю.
В центральном участке Девятого округа трое молодых полицейских с тоской ожидали, когда им закончат мылить шею. Их бригадный командир разбушевался. Он только что узнал, что Оливье Эмери, проходивший по делу о шуме в квартире и выдающий себя за полицейского, несколькими днями раньше был задержан этим патрулем за то, что мочился на улице. Он позвонил в свой штаб, а тот передал информацию в штаб криминальной полиции.
01.15. Оливье Эмери вышел из метро и направился к своей башне. Помня, что с ним сегодня было, он шел осторожно, присматривался к редким прохожим на улице. Несколько раз убедился, что бритва хорошо держится на шнурке и готова к бою.
Среда, 27 августа 2003 года.
01.15. Сторожа в башне нет. Фамилии Эмери на почтовых ящиках нет. Посовещавшись с Мистралем и Кальдроном, полицейские сели в лифт, доехали до последнего, двадцать девятого этажа и пошли пешком вниз, проверяя таблички на дверях там, где они имелись.
Мистраль, Кальдрон и Дальмат отошли от подъезда в сторонку поговорить с двумя девушками, которые вечером видели, как человек, совпадающий по описанию с Эмери, выходил из башни. Девушки все время хихикали от смущения и вертели в руках мобильники. Как возвращался тип с изуродованным лицом, они не видели. Два вечера подряд он проходил мимо их компании, и парни говорили, что мужик больно наглый: смотрит, не отводя глаз.
Девушки ушли. Кальдрон стал следить по рации за медленным продвижением группы по этажам. Квартиры без табличек они помечали, чтобы установить их владельцев, когда спустятся.
Подъехала машина. Из нее вышли трое парней лет двадцати и громко попрощались с оставшимися. У подъезда их встретили трое полицейских. У одного из парней лицо было обмотано бинтами.
Кальдрон показал ребятам удостоверение, хотя и знал, что смысла в этом нет: те и так понимали, что он из полиции. Ребятам дали фоторобот.
Они переглянулись.
— Этот? Видали, ага.
— Здесь?
— Ага, тут, в башне. Живет он тут дня три. Два раза видали.
— На каком этаже живет?
— А не знаю. Жуткий мужик, непростой! Вон, сегодня кореша моего порезал. Идем себе, да? Радио слушаем. Навстречу нам этот ублюдок. Взял и толкнул моего кореша, да? Мы ему говорим: «Извинись, да? Так не делают». А он сразу раз — бритвой! Мы даже не видели, как он ее достал, да? И прямо ему по лицу. Пятнадцать швов на лице ни за что, да? Как раз из больницы приехали. Ну и все.
— Надо в полицию заявить. Если все так и было, если можете подтвердить, — посоветовал Кальдрон.
Парни немного замялись и не решались смотреть друг на друга.
— Ну да, верно… надо в участок… да куда торопиться, до завтра подождет… Сейчас спать хочется… А вы зачем его ищете?
— Разговор есть. У вас документы при себе? Будем вас вызывать как свидетелей.
Парни боязливо дали Кальдрону свои документы, а тот переписал данные в блокнот. Парни вошли в башню. Полицейские по рации доложили, что закончили осмотр двадцать пятого этажа.
* * *
01.30. Не зная, возвращался ли Оливье Эмери домой, полицейские отошли метров на тридцать от башни и спрятались за пикапом. Через стекла машины им было прекрасно видно, кто проходит мимо, а мимо в такой поздний час практически никто и не проходил. Кальдрон продолжал вести переговоры с отрядом в здании, из предосторожности надев наушники.
Оливье Эмери уже несколько минут наблюдал за подъездом. Все казалось спокойно. Он пять раз потер затылок и глаза: приступа от удара не случилось, но и боль не унималась. Глубоко вдохнул, выдохнул и шагнул из своего укрытия. Дорогу пересек мелкими перебежками. До подъезда башни оставалось метров двадцать. Все было тихо, и сам он бежал по-прежнему молча. Десять метров осталось Эмери до подъезда. У самой двери он резко остановился: не попасть бы в капкан в этом самом месте. Подъезд был освещен парой лампочек, которые еще не успели разбить. Прежде чем войти, он осмотрелся. Внутри — никого.
Он еще больше насторожился, оглянулся в последний раз. Свет подъездной лампочки осветил его лицо, и трое полицейских тотчас его узнали.
Оливье Эмери вошел в здание. Когда он скрылся из виду, Мистраль, Кальдрон и Дальмат бегом бросились следом. Эмери ничего не подозревал. Вбежав в холл, Кальдрон заметил, что все шесть лифтов стоят на первом этаже. Он поскорей нажал на кнопки. Двери лифтов раздвинулись — никого. Мистраль с Дальматом осторожно открыли дверь пожарной лестницы и прислушались. Кто-то бегом поднимался по лестнице — были слышны шаги.
Мистраль поспешно подозвал Кальдрона:
— Венсан, немедленно сообщите ребятам на этажах, что Эмери в башне, поднимается по пожарной лестнице. Пусть бесшумно пойдут ему навстречу и определят, на каком он живет этаже.
Мистраль с Дальматом бросились вдогонку за Эмери по винтовой лестнице. У того была фора этажей пять. Перила кое-где были сломаны, стены и потолок все исписаны, изрисованы, почти все выключатели выдраны или разбиты. На площадках повсюду громоздились велосипеды с детскими колясками. Мистралю казалось, он пробирается через хаос по какому-то туннелю.
Полицейские спешили, перепрыгивая через ступени. Кое-где еще оставалось аварийное освещение. Видимость практически нулевая — меньше метра. У Мистраля началась одышка, в боку кололо, ноги отваливались. Собственное тело внезапно призвало его к порядку. Он остановился.
— Вам нехорошо?
— Нет-нет, все в порядке, просто слушаю, далеко ли отстаем.
Дальмат даже не обратил внимания на ответ Мистраля: и так было понятно, что здоровье не позволяет ему продолжать погоню.
Хлопнула дверь парой этажей выше. Мистраль и Дальмат опять побежали. Комиссар открыл дверь девятого этажа. На площадке темным-темно. Он медленно пробирался вперед, тараща глаза, напрягшись всем телом, обеими руками сжав револьвер. Длинный коридор перед ним был освещен только аварийными лампочками. Никого, пусто. Мистраль и Дальмат кинулись на лестницу — Дальмат впереди. Они поднимались молча, медленней прежнего, затаив дыхание, стараясь почуять какой-нибудь звук, который мог издать Эмери. Мистраль совсем запыхался, сердце колотилось, револьвер он из предосторожности опустил к ноге дулом вниз. Дальмат поднимался в шаге перед ним.
Оливье Эмери вдруг встал. Тревога!
Закрыв глаза, задержав дыхание, он смутно расслышал еще далекий звук шагов, спускающихся по лестнице. В такую позднюю пору это могла быть только полиция. Охота подходила к концу — зверь попал в загон. Эмери понимал: если он затаится в квартире, его обнаружат не позже чем через сутки. Значит, это не вариант. Оставалось одно: бежать по лестнице, рискуя нарваться на группу встречающих, что наверняка ожидают его у лифта.
В тот же час Жан-Пьер Бриаль проснулся весь в поту, в отчаянии. Сердце его колотилось, как будто ему сию минуту грозила опасность. Он поднялся и стоял неподвижно посреди комнаты. В башне была западня, и там в одиночестве бился Франсуа.
Дальмат, держа в руке револьвер, на бегу открыл дверь на одиннадцатый этаж. Там тоже было темно. Мистраль у него за спиной спрятал оружие и включил вместо фонарика свой мобильный. Слабый свет позволял им видеть на несколько метров перед собой.
Полицейские медленно шли вперед. Поперек длинного коридора стояли коляска, детские четырехколесные велосипеды, тележка из супермаркета, стиральная доска — должно быть, на выброс. За ними и прятался Эмери. Вдруг он встал прямо перед полицейскими, метрах в восьми. Руки на затылке. Дальмат, готовый стрелять, наставил револьвер, целя в голову Эмери. Мистраль заново включил телефон: его свет ослаб. Они разглядывали Эмери, а тот их. Эмери анализировал ситуацию: «Шеф с семинаристом перегораживают коридор, остальные заходят сверху. Шанс есть. Медлить нельзя. У семинариста револьвер, но стрелять он все равно не решится — начну с него».
Дальмат медленно заговорил:
— Подойди сюда, Жан-Пьер, надо поговорить.
— Не смейте так меня называть! — в истерике завопил Эмери. — Вы не имеете права!
— Жан-Пьер — два тела, одна душа, так ведь? Один отражает другого в зеркале — верно?
— Молчать, сука! — закричал Эмери, совсем потеряв рассудок и контроль над собой.
Он шагнул вперед, руки все так же на затылке.
«Не могу больше слышать эту гниду! Не могу!»
Дальмат доверчиво опустил револьвер. Мистраль, припомнив, что говорили парни на улице, заорал:
