— Я человек язвительный. У литераторов вообще, я тебе скажу, нет ничего святого. А знаешь почему? В немалой степени потому, что вас, читателей, очень трудно расшевелить, заставить страдать и искренне плакать. Вот нам и приходится спекулировать самыми святыми вещами, нагнетать человеческие страсти до немыслимых размеров, сочинять образцы коварства и благородства, фальсифицировать жизнеописания грешников и святых. Я думаю, ты на меня не обидишься, если я тебе прочитаю одно из своих, как я выражаюсь, ранних стихотворений. Я, конечно, тоже был влюблен. И не один раз. И вот после очередного разочарования я написал такую штуку. — Геродот потер виски, поднял руки над головой, словно пытаясь расслышать в многоголосии рифм именно те, которые ему сейчас требуются, и начал:
Пустота похолодела,
Напряглась до черноты,
Распрямилась до предела
И спросила: «Это — ты?!»
Ты был весел до вопроса,
Ты шалил с самим собой.
Твой мирок, как ты курносый,
Жил беспечною судьбой.
Пустота заговорила
И руками обвилась:
Из нее, как из горнила,
Струйка пламени взвилась.
Запалила край одежды,
Ты почуял, что горишь.
Вспомнил где-то, что-то, между…
И не понял, что творишь.
— Нормально. — В руках Уздечкина возникла пачка сигарет. Он крутил ее, мял и поглаживал, очевидно собираясь в итоге распаковать. — Ты еще не все дослушал. Когда я вернулся, включаю как-то телевизор: экран еще не засветился, а я уже слышу голос, и это ее голос! Представляешь? А потом и ее показывают, мою единственную любовь. И кто она, как ты думаешь? Лолита Руссо!
— Звезда голубого экрана! — Геродот в ответ только прикрыл глаза и помотал головой. После этого он тяжело вздохнул и с возможным пониманием посмотрел на друга. — Интересно, она сейчас одна или с кем-то?
— Мне почему-то это тоже интересно. — Еремей вдруг насторожился, вытянул мускулистую шею и указал в окно длинными, но загадочно изящными по сравнению с вызывающе грубым телосложением пальцами. — Позырь, что это за бивень к нам мчится?
— По-моему, это Марик. А с чего он вдруг врубил пятую передачу? — Геродот стал внимательно следить за перемещением Клептоняна. — Он смешно бегает: ножки маленькие, будто колеса у «Оки». Ты, если хочешь, возьми эту тетрадь. В ней мои рукописи. Почитай, когда настроение образуется. Потом свое мнение выскажешь. Обрати внимание на сценарии «Пушная ферма» и «Дом лесника». Я думаю, из них могут получиться неплохие сериалы. Уверен, народ такие вещи будет поглощать запоем!
— Спасибо. Будет время, обязательно полистаю. Сэнсэй мне тут галчил, что он через день по двадцать пять километров пробегает, а по выходным, на даче, — по пятьдесят. — Уздечкин закурил и протянул другу разверстую пачку. — А я думаю, что он мне уши трет, так же как со смертельными боями.
— Я пока еще от Марика о таких сновидениях не слышал. — Сидеромов вдохновенно затянулся и скосился на урну, которая за время их дежурства оказалась полностью забита упаковками от сигарет и полиэтиленовыми бутылками из-под напитков. Отработанной друзьями жвачкой были заклеены бесчисленные головы бойцов ВОХРа, образцово-показательно выполняющих на картонных плакатах всевозможные уставные действия.
Да якобы его ученики бодаются за балабаны в каком-то закрытом клубе, пока один из бойцов не выстречится, а то и дуба, в натуре, не врежет. — Еремей сжал веки, явно борясь со сном. — Сейчас бы телку клевую помять или заземлиться до утра, даже не знаю, что бы и выбрал?
— А-а-а… — протянул Геродот и вдруг заорал во весь голос: — Сэнсэй, рэй!
Дверь распахнулась, и на пороге предстал непривычно порозовевший Клептонян. Уздечкин воспрял от мгновенно окутавшего его сна и тотчас заулыбался, готовя для вошедшего традиционную шутку.
— Пацаны, там уже бойня началась! — Марк серьезно запыхался, и выпаленная им фраза получилась вдвойне неразборчивой. Впрочем, коллеги уже привыкли различать его быструю речь и, не теряя веселости, стали собираться. Клептонян тоже хранил свой, как он выражался, «анатомический» оскал. — Была команда соскочить со всех постов и обеспечить личную безопасность Засыпного и Сидеромова! Не тебя, Геродот, а твоего высокопоставленного папаши. Ты — следующий!
— Спасибо, что сказал! — с подчеркнутым безразличием буркнул Сидиров. — Непонятно только, кому он нужен?
— Наших-то уже всех положили? — с видимым участием спросил Еремей. — Гера, у нас пивца не завалялось?
— Естественно. А меня чуть не взяли в заложники. — Марк запрокинул могучую голову, которая, казалось, способна перевесить его миниатюрное тело, и, словно полоща горло, засмеялся, что походило на стук дятла в лесу. — А Старый не прибегал? Я все время видел впереди его спину, а потом она выпала из поля моего зрения.
— Муфики! Вы что, обалдели?! — Рашид ворвался в помещение и тотчас стал вращать глазами, словно пытаясь обнаружить здесь нечто для себя крайне необходимое. — Там уже волынами мафут, а вы тут байки травите.
Речь Мясигина из-за отсутствия по крайней мере половины зубов была еще менее доступна, чем у его предшественника, тем более что Рашид к тому же просвистывал буквы «ж», «з», «с», «ф», «ц», «ш» и, естественно, «щ». Это, кстати, было одним из излюбленных мотивов Еремея для инсценировок на тему Рашида.
— Старый, ты нас не понял. — Клептонян склонил голову набок, посмотрел вниз, словно изучая свои детские ботинки на очень высокой подошве, и направился к выходу. — Мы просто выходим на низкий старт.
Марк действительно покинул караульную избушку. Ребята перемигнулись и отправились следом. Клептонян уверенно засеменил вдоль ковша и стал маневрировать между судов, водруженных на стапелях. Вскоре Марк свернул к огромному темному пятну одного из цеховых зданий. Рашид сопел, но не оспаривал лидерства Сэнсэя. Геродот и Еремей пользовались моментом, когда оказывались вне зоны видимости своих напарников, и пародировали их быстрыми выразительными жестами. Вскоре охранники заметили стаю из десяти-двенадцати собак, которые с молчаливой решимостью двигались следом.
— Интересно, сии братья меньшие с нами или за нами? — Геродот сгримасничал, усугубив и без того заметную асимметрию лица. Он не рассчитывал на зрителя, а просто привык использовать выразительную мимику.
— Они схавают того, кто споткнется, — выдохнул Еремей и тотчас засмеялся возможному содержанию юмора в своих довольно случайных словах. — Держите баланс, мужики!
Пробежав вдоль цеха, группа устремилась вслед за своим вожаком в лабиринт, образованный разнокалиберными контейнерами, и вскоре вновь оказалась на берегу ковша, только с другой его стороны. Клептонян вдруг мгновенно замер, словно окаменел, рискуя быть сбитым остальной командой, не рассчитывавшей на такой маневр.
— Ты чего тормозишь, как обшабашенный?! — громко, но не злобно, а, как всегда, словно играючи закричал Еремей. — Хорошо с нами еще Тарана нет, а то бы он тебя точно с разбегу запрессовал!
— Пацаны! — Марк с самурайским бесстрастием боролся с одышкой и пытался сделать вид, что он сохраняет равновесие своего сэнсэйского духа вопреки непредсказуемой, нервозной обстановке. — Когда они нас увидят, вы должны делать вот такой жест, как будто хлопушку поправляете. — Клептонян прижал левую руку к кожаной куртке и провел ладонью по груди. — Или резко суйте руку за пазуху и сурово осматривайтесь, будто прикидываете, хватит ли у вас на всю орду свистулек.
— Чуфь это, Марик! — Рашид также испытывал сложности с дыханием, отирал лицо платком и прыскал над верхней губой из карманного дезодоранта. — Только ты руку в карман фунефь, тут они тебя и фамакфают!
— А почему вы решили, что они вооружены? — Геродот достал сигареты и предложил компании присоединиться. Рашид с готовностью принял угощение, а некурящий Клептонян отстранил миниатюрной рукой воображаемую отраву. — Мне кажется, все это какой-то блеф, а нас сюда прислали, чтобы капусту со здешнего начальства состричь.
— Наша контора всегда классически разводит, — поддержал друга Еремей. — С барыг снимут десять косарей зеленых, а нам смену по сто пятьдесят деревянных закроют!
— Господа, вы, наверное, во многом правы, но нам надо спешить. Мы уже у цели. Нас с нетерпением ждут. — Марк повернулся, очевидно по ошибке, в обратную сторону и резво потрусил по колее между ребристыми контейнерами. — Подтягивайтесь!
— Ё-мое! — гикнул Еремей и указал рукой с незабываемо огромной кистью в сторону законсервированного подо льдом водоема. — Да там мужички подледным ловом озабочены! Мы, бывало, с батяней тоже такое дело практиковали.
На свежем снегу, покрывшем лед, словно поролон фанеру, скопище темных контуров напоминало уютно рассевшихся медведей. Во всей композиции было невозможно уловить хоть какое-либо движение. Все выглядело незыблемо, как на чьей-то весьма убедительной картине.
