— Когда вы с ним снова встречаетесь?
— Через неделю с прошлой пятницы. В эти выходные он занят. У него работа.
«О нет, — сказала себе Ева. — Уж я постараюсь оставить его без работы».
— Она не следующая в очереди, — сказала Ева. — Он тянет время, разыгрывает партию. Разведенка — это еще на пару этапов впереди. Он эту партию разыграл бесподобно. Изменил внешность, образ… Молод, но не слишком молод, игрив, но не вульгарен, интересуется тем, что интересует ее. Главное, знает, что ее интересует.
— Она никому о нем не рассказывала, потому что рано еще, рассказывать нечего, — вставила Пибоди. — И она чувствовала себя немного глупо, готовясь завести роман с человеком на двадцать лет младше.
— У него нет домашнего телефона: так он ей сказал. А мобильник у него сломан. Он все никак не соберется его заменить. Ну, понятно: он не хочет, чтобы она ему звонила. Нет, ему надо держать ее в подвешенном состоянии: пусть поволнуется. У него есть власть над ней. Но она не следующая.
— Но кто-то еще у него уже намечен. — Озабоченно нахмурившись, Пибоди принялась изучать фотографии потенциальных жертв, которые Ева выложила на экран на дальней стене. — И, похоже, операция намечена на эти выходные.
— Больше он никого не получит. Давай следующим номером возьмем начальницу Детской службы, а потом заместителя прокурора.
Ева жадно пила кофе в перерыве между разговорами и дала Пибоди двадцатиминутный перерыв, чтобы та тоже смогла перехватить бутерброд. Она уже видела последовательность, этапы, историю, развернувшуюся двадцать лет назад, и подумала, что начинает понимать игроков, их роли, их выбор.
— Она пожертвовала собой ради него, — заключил Рорк. — Он ее на это толкнул, точнее, даже завлек. Убедил во время того разговора по телефону, о котором она попросила полицейских. «Ты же понимаешь, детка, мы не можем оба загреметь в тюрьму, а то кто будет заботиться о ребенке?»
— Да, похоже, — задумчиво проговорила Ева. — К тому же он однажды уже отсидел срок. Его отпечатки есть в базе. Они бы здорово прищемили ему зад на подделке удостоверений, если бы она признала, что он замешан. За вторую ходку он получил бы куда больше, чем полтора года. Наверняка он это использовал. «Ты отсидишь год, моя сладкая, а я буду тебя ждать. Если они возьмутся за меня, это лет пять-семь».
— Это ты верно подметила, — кивнул Рорк. — Он рисковал куда больше, чем она.
— И ему нужно было, чтобы она сразу созналась. Быстро и чисто, не создавая никаких проблем для полиции и прокурора. Никакой суеты, никакого шума, чтобы не привлекать лишнего внимания к нему.
— Но и это еще не все. Мне кажется, если бы они оба сели, не осталось бы никого, кто мог бы поддерживать их аферу с удостоверениями. Он мог и на эту кнопку надавить. Вся сердцевина просядет, если некому держать. Их разоблачили бы как аферистов. На кону стояло нечто большее, чем полтора года отсидки. К тому же это ведь она попалась, разве не так? Это ведь она подставилась, она лопухнулась. Почему же они должны все терять, если проще ей отсидеть за свою оплошность?
— Вот и я так думаю, — согласилась Ева. — Он уже отсидел срок, и назад ему не хотелось. Будь у нее время поторговаться, обговорить для себя сделку, она могла бы отделаться годом и часть срока, может, даже большую часть, провести в «доме на полпути», в больничных условиях. Пройти обязательный курс реабилитации. А вот для него это было бы рискованно. Чем быстрее она пойдет ко дну, тем лучше для него. Безопаснее. Но мне кажется, что и это еще не все.
Машинально сунув руки в карманы, Ева обошла крутом комнату — иллюзорную, но все равно такую знакомую.
— Насчет матери я почти ничего точно не помню. Все расплывчато, лишь несколько ярких вспышек. Но я знаю… знала… что она меня ненавидела. Сам факт моего появления на свет. И все-таки она меня родила и прожила со мной достаточно, чтобы у меня сохранилось кое-что в голове. Кое-какие воспоминания.
— Думаешь, у Дэррина Паули тоже есть воспоминания детства?
— Может, есть, а может, ему внушили, что они у него есть. Но дело не в этом. У него все совсем по-другому. Я точно знаю, что не была дочерью для своих родителей. Я была для них товаром, потенциальным источником дохода. Но я не знаю: они оба сразу об этом условились? Или одному из них пришлось уговаривать другого? Я никогда не найду ответа на этот вопрос. И это не имеет значения. — Для себя Ева твердо решила не придавать этому значения. — Но в данном случае это может оказаться важным.
— Почему они решили родить и сохранить ребенка, — продолжил за нее Рорк.
— В этой команде она — игрок, мозг, форвард. Он манипулятор, любит показуху. Это она научила его всему, что он знает и умеет. Секс, наркота — это дешевые деньги, тут нет ловкости, нет блеска. Быстро и жадно, как ты сказал, — напомнила Ева. — А у нее была ловкость. Ведь сумела же она целый год водить за нос Винсента Паули. А ребенок? Он должен был стать обузой, она могла бы и должна была бы сбросить этот балласт. Но она этого не сделала. Значит, или она хотела ребенка, или она хотела Вэнса Паули. Может, обоих. Ребенок не был для нее товаром. Может, прикрытием, но даже это натяжка.
— Проще передвигаться, смешиваться с толпой, крутить аферы, когда не надо ухаживать за ребенком, — возразил Рорк.
— Когда Вэнс Паули вышел, они могли бросить ребенка на попечение Винни и испариться, — предположила Ева.
— Но он забрал обоих: женщину, которую Винни любил, и ребенка. Даже не зная, его ли это ребенок. Это жестоко.
— Но это вписывается в его почерк. Она не баловалась наркотой и была здорова, и у них был хороший загашник — то, что они украли у Винни. А через пару лет она уже сидит на «дури» и ловит «папиков» на улице. А он заправляет бизнесом, судя по всему.
— Легкие деньги, — глубокомысленно заметил Рорк. — Он руководит, она работает.
— Похоже, Вэнс Паули был ее слабым местом. Она ради него шлюховала и «дурь» толкала, и на каком-то этапе вдруг оказалось, что он руководит бизнесом, ищет легких денег, да побольше, чтобы блеснуть, пыль в глаза пустить. К тому времени, как она отбыла свои полтора года и они переехали в Чикаго, он уже всем заправлял. — Ева замолчала, что-то обдумывая, а затем продолжила: — Вот и у меня так было, насколько мне помнится. Вот такими я их запомнила. Воспоминания отрывочные, отдельные вспышки, но все именно так: она — шлюха и наркоманка, а он всем заправляет. Может, я опять проецирую на себя?
— Я так не думаю.
Ева покачала головой:
— Отложим это на потом. Может оказаться полезным. Нам надо вернуться в настоящее. Давай вызовем обратно Пибоди и возьмем судью.
Но сначала Рорк подошел к Еве и обхватил ее лицо руками.
— Что бы ты там ни вспоминала, что бы ни думала, ты должна знать одно: какими бы они ни были подонками, за свою жалкую жизнь они сумели кое-что стоящее сотворить. Они создали тебя, кем бы они ни были, это они не смогли уничтожить. Они не смогли тебя остановить, не смогли помешать тебе стать собой.
Судья Сиринити Мимото, миниатюрная женщина, изящная, как статуэтка, внимательно изучила фоторобот Дэррина Паули на экране.
— Он похож на своего отца.
— Вы помните его отца?
Мимото перевела пристальный взгляд на Еву. Удивительные у нее были глаза: неярко-голубые, а кожа смуглая.
— Я порылась в записях, освежила память, когда мне позвонили из вашей конторы. Детали дела помню хорошо. Обвиняемая через своего адвоката заключила сделку с прокурором. Она признала вину по всем пунктам обвинения. Прокурор рекомендовал полтора года тюремного заключения. Принимая во внимание ненасильственный характер правонарушений, отсутствие предыдущих судимостей, сотрудничество со следствием и признание вины, я такой приговор и вынесла. Полтора года в отделении общего режима в Райкерс. — Мимото кивнула на экран. — И я помню его, этого ребенка на руках у отца, помню, как он плакал и звал мать. Я разрешила им попрощаться. Она взяла ребенка на руки — всего на секунду! — и передала его адвокату, а сама обняла мужчину. Я тогда еще подумала: значит, она не может дать утешение сыну, но сама ищет утешения у мужа.
— После суда вы их больше не видели? Мужа или сына?
— Нет, не видела. Если мне выпадет слушать дело этого молодого человека, когда вы его арестуете, мне придется взять самоотвод из-за нашего с вами разговора и того давнего дела. Поэтому я спрашиваю вас, лейтенант: у вас достаточно улик для ареста?
— Думаю, да, но будет еще больше.
Судья Мимото наклонила голову набок.
— Вы надеетесь, что я смогу дать вам кое-что из этого «больше».
— Да, я на это надеюсь. И тем самым вы поможете уберечь от него кого-то из ваших близких. Это вы вынесли приговор, отправивший его мать в тюрьму. Через полгода после освобождения — к тому времени она и ее напарник успели несколько раз поменять имена и при этом, я полагаю, продолжали крутить мошеннические аферы, приведшие к ее аресту и тюремному сроку, — она была многократно изнасилована и убита тем же самым способом, что и две жертвы, чью смерть я расследую.
