Глава 24
Хьюго Мэсситер стоял перед огромным выпуклым стеклянным глазом, надзирающим за лагуной. Трое Арканджело молча сидели за старым обеденным столом в окружении адвокатов. Его. Своих. Что, впрочем, не имело значения. Мэсситер знал юристов куда лучше, чем любая увядающая местная династия. Публика эта, на его взгляд, делилась на две категории: тех, кто стремится к соглашению, и тех, кто его оттягивает. В зависимости от обстоятельств он пользовался услугами как одних, так и других. Но к переговорам по судьбе острова англичанин привлекал лишь первых. Причем они выступали не только на его стороне, но и благодаря принятым мерам на стороне Арканджело. Откровенно говоря, в благоприятном исходе дела – благоприятном, разумеется, для него самого – Мэсситер никогда не сомневался.
Он бросил презрительный взгляд на собравшуюся внизу толпу. Смокинги и вечерние платья – свиньи, привлеченные бесплатным угощением и возможностью потрогать его новое, императорское облачение. Никто уже не вспоминал ни о событиях карнавального вечера, ни о смерти двух представителей семейства Арканджело, как будто с тех пор минула вечность. У таких людей короткая память. Пока он шагает вверх, они будут цепляться за его фалды и славить его имя. Значение имеют только деньги и успех. С такими можно поступать как заблагорассудится. По своему разумению.
Внимание его привлекла сутолока у двери – Эмили Дикон пробивалась сквозь плотную массу гостей с застывшим на приятном личике озабоченным выражением. На мгновение он решил отодвинуть в сторону практические вопросы и проанализировать свои чувства к ней. Если не кривить душой, прошедшая ночь откровенно разочаровала. Ему нравились два типа женщин: увлеченные, пылкие и недотроги. С каждой приходилось сражаться, и необходимость борьбы была обязательной составляющей удовольствия. Эмили же этим требованиям не соответствовала. Она оказалась женщиной долга, а долг, обязательства всегда претили ему.
И тем не менее ее стоит выслушать. Получиться может забавно.
Он с улыбкой отвернулся от окна с открывающимся из него великолепным видом, оглядел собравшихся и даже одарил улыбкой несчастного, притихшего Микеле с его неподвижным стеклянным глазом и замороженной щекой.
– Ну и ну! Какие печальные лица! В чем дело? Вы же добрались до моего волшебного сундучка. Вы богаты. У вас теперь миллионы. – Мэсситер подошел к столу, покровительственно покопал по плечу Микеле. – И не только миллионы. Теперь у вас есть магазинчик в городе, где вы можете сбывать туристам свои безделушки. Чего еще желать?
– Не подталкивайте меня, – проворчал Микеле.
Англичанин вернулся к своему месту во главе стола, месту хозяина, и еще раз оглядел сидящих, взвешивая, оценивая каждого. Несчастного, раздавленного Микеле. Потерянного, спрятавшегося в себя Габриэля. И женщину, Рафаэлу, державшуюся отстраненно и безучастно, готовую принять любое, самое унизительное решение при условии, что оно позволит семье выжить.
– Я подталкиваю вас к богатству, – лениво ответил Мэсситер, – которое в здешних краях приравнивается к счастью Могли бы и поблагодарить. И еще один знак моей признательности…
Он кивнул в сторону висящего над камином огромного портрета. Анджело Арканджело, покойный патриарх, сердито и с горечью наблюдал за происходящим.
– Можете захватить с собой, когда будете съезжать, – добавил англичанин. – Плохое искусство оскорбляет мой вкус. Не хочу, чтобы этот жуткий старик таращился на моих гостей.
Наступившее молчание нарушил осторожным кашлем один из адвокатов Мэсситера.
– Гостей? – спросила наконец Рафаэла.
– Гостей. – Он произнес это с удовольствием. – Хотя вас это уже не касается. Через год здесь будут отель и ресторан, которому позавидует сам Чиприани. Через два года откроется галерея, которая затмит славу музея Гуггенхайма. Скромный, изысканный торговый центр для нескромных и неизысканных покупателей. Номера-люкс. Апартаменты. Все необходимое. Вот что такое современный мир. Мимолетная радость для масс. Миг счастья и – проходите дальше. Это, а не… – Мэсситер невольно нахмурился – невозможно смотреть, как люди упускают возможности, которыми он мог бы воспользоваться, – жалкие попытки заработать гроши, занимаясь стеклом только потому, что так было всегда.
Микеле опустил глаза, в последний раз вглядываясь в собственное отражение в старом полированном столе.
– Злорадство – нехорошая черта, синьор Мэсситер, – спокойно, с твердой уверенностью сказала женщина.
– А я нехороший человек, – мгновенно парировал англичанин. – Что заметили бы многие, не будь они так ослеплены собственной жадностью.
В дверь постучали.
– Посетители. Откройте, Габриэль. Будьте так добры.
Младший брат даже не колебался, хотя Микеле и пробормотал что-то злобно себе под нос. Он поднялся и впустил Эмили Дикон и молодого полицейского, того самого, с которым она якобы разругалась, чему Мэсситер, разумеется, ни на секунду не поверил. Сейчас оба выглядели неуверенными и, похоже, немного напуганными.
Англичанин мгновенно поднялся, шагнул к Эмили, быстро поцеловал в щеку и пожал руку молодому человеку.
– Надеюсь, вы не принесли неприятных новостей? – сделанной озабоченностью спросил он. – Не хотелось бы портить такой день.
– А вы ждете неприятностей? – вопросом на вопрос ответила она.
Мэсситер пожал плечами, мельком взглянув при этом на полицейского.
– Мне очень жаль, что наше короткое знакомство переросло в нечто более личное, агент Коста. Очень жаль. Да, личное и, – он улыбнулся, показывая, что ставит точку, – бессмысленное. То, что вы взяли сегодня утром с моей яхты…
Подробности случившегося его люди выбили из служанки, после чего девчонку выбросили на улицу. Какая любительщина!.. Он ожидал от Эмили чего-то большего, но она и здесь его разочаровала.
– Оно не имеет для вас никакой практической пользы. Даже в Италии есть законы, определяющие порядок получения доказательств. Нельзя добывать уличающие доказательства, отправляя привлекательную молодую женщину искать их в постели мужчины.
Сделав это заявление, Мэсситер с удовольствием отметил, как напряглось лицо римлянина.
– О, извините. Вы не знали. Или, точнее, знали, но предпочитали делать вид, что не знаете. Самообман – вредная привычка, от которой следует избавляться. Тем более офицеру полиции.
Он взглянул на часы. Посмотрел на шумную толпу гостей. Уже звучала музыка. Ее Мэсситер выбрал сам. Та самая пьеса, из-за которой пять лет назад его едва не упекли за решетку. Тогда сам организовал и оплатил первое исполнение, приписав авторство Форстеру. Сочинение не вызывало у него особенного восторга, как, впрочем, и музыка вообще. В музыке нет ни денег, ни славы. По крайней мере той, которую он ценил. Выбор объяснялся просто: Мэсситер хотел еще раз показать, что при желании может делать все, что угодно.
– Меня ждут, – продолжал он, заметив у двери немолодого незнакомца в темном костюме. – Если вы не против, давайте на этом закончим. Что вам нужно?
– У нас для вас подарок, Хьюго, – объявила, выступив вперед, Эмили. – Нечто особенное.
Англичанин рассмеялся:
– Неужели? – Он сделал широкий жест рукой, включив в него комнату, стеклянный глаз над лагуной и город за ней. – И что же такие, как вы, могут мне дать?
В следующий момент он увидел и замолчал, не веря своим глазам.
Они оба были грязные. Оба в крестьянской одежде. И даже в чертах проступало что-то сельское. Наверное, из-за долгого пребывания на солнце и тяжелой физической работы. Какой же ужас он, должно быть, нагнал на Лауру Конти и Дэниэла Форстера, если они обрекли себя на столь жестокое наказание. Мысль эта, впрочем, пришла и ушла, и уже в следующий момент к Мэсситеру вернулось обычное самообладание, а вместе с ним и нарастающее ощущение триумфа, абсолютной, полной победы.
– Кто эти люди? – Он подошел к ним, пощупал грязные одежды, заглянул в испуганные лица. – Дэниэл? Ты? Лаура?
Форстер, выругавшись вполголоса, подался назад. Мужчина в темном костюме шагнул вперед и, встав между ними, показал удостоверение со знакомым значком карабинеров.
– Синьор Мэсситер, я майор Дзеккини. У нас есть основания считать задержанных людьми, которые несколько лет назад выдвинул и против вас ложное обвинение и тем самым причинили ущерб вашей репутации. Нам нужно сейчас же побеседовать вами. Я понимаю, что вы заняты, но, пожалуйста…
Мэсситер попытался заглянуть в ее ясные, полные ужаса глаза Лаура, отдернувшись, упрямо смотрела в окно, туда, где лежал ее потерянный мир.
– Зачем? – спросил он. – И почему именно сейчас?
Карабинер нервно переступил с ноги на ногу.
– У нас есть отпечатки пальцев Форстера. Мы знаем, что это он. Но на женщину нет ничего. Необходимо провести идентификацию личности. Мы учитываем ситуацию, так что много времени это не займет. Дело лишь в формальной процедуре. У нас здесь катер.
