Это заняло не много времени. Хассель понимал, что остается всего несколько минут. Держа пистолет в руке, он приблизился к Бергену сзади.
– Пожалуйста, штандартенфюрер, положите оружие! – медленно произнес он.
Берген резко обернулся, его удивление сменилось злостью.
– Да я вас расстреляю! – прошипел он.
Хассель насмешливо улыбнулся. Постоянные угрозы Бергена расстрелять его больше не действовали. Оба пленника прекратили работу, не понимая, что происходит. Хассель снова повторил свое требование.
Остальное произошло очень быстро. Меткас вдруг бросился к Бергену с поднятой над головой лопатой. Скорее всего он решил, что это его единственный шанс уцелеть, и воспользовался им, почти не раздумывая. Берген начал поднимать пистолет, но лопата опустилась раньше и, ударив его по плечу, выбила из руки пистолет. Берген пронзительно вскрикнул от боли, а Меткас бросился к его пистолету. Хассель понял, что если тот успеет схватить оружие, то не будет выбирать между одним и другим немецким офицером. Помедлив только долю секунды, он принял единственно возможное решение – он выстрелил.
Пуля попала Меткасу в спину. Он застонал, падая на землю, и затих. Второй пленник, замерший от неожиданности, понял, что сейчас настанет его черед. Он отбросил лопату в сторону и кинулся К лесу. Хассель позволил ему убежать. Держа пистолет направленным на Меткаса, он подошел к нему. Тот еще дышал. Опустившись на колено, Хассель пощупал пульс на его горле. Пульс оказался очень слабым. Капитан оглянулся, разыскивая пистолет Бергена, но не увидел его. Он подумал, что, вероятно, Меткас упал на него, однако, услышав движение позади себя, понял свою ошибку.
Ствол пистолета коснулся его головы, но выстрела Хассель так никогда и не услышал, – пуля прошла сквозь мозг, уничтожив переднюю половину черепа.
В заключение Шмидт рассказал, что случилось после его возвращения на «Антуанетту». Берген приказал, чтобы корабль оставил залив и двинулся в сторону материка, но, едва они поравнялись с мысом, в машинном отделении раздался взрыв. «Антуанетта» сразу пошла на дно, но Берген и оставшиеся в живых солдаты успели пересесть в шлюпки. Штандартенфюрер приказал следовать указанным курсом. На следующий день их подобрал немецкий корабль, шедший из Патраса, но к тому времени Берген уже был мертв. Ночью, когда он заснул, Шмидт задушил его шнурком от ботинка и выбросил труп за борт.
Когда спасший их корабль потопили самолеты союзников, Шмидт оказался в воде, покрытой слоем нефти, и поплыл, спасая свою жизнь. Среди воплей и криков тонущих он плыл в сторону берега, куда его, полуживого, наконец вынесла волна. Потом он украл кое-какую одежду и избавился от военной формы. Для него война закончилась.
Лишь много позднее он узнал, что был единственным с «Антуанетты», кто сумел уцелеть. По окончании войны он вернулся в Германию, присвоив себе документы погибшего солдата, позже стал работать строителем, женился, у него родились трое ребятишек, но, когда они были еще маленькими, жена ушла от него. К старости Шмидт обозлился и разочаровался в жизни, начал пить, для него наступили тяжелые времена. Иногда он вспоминал о том, что случилось во время войны, и тогда по ночам ему снились кошмары. Он помнил о ящиках, закопанных пленниками, но не сомневался, что спасшийся грек наверняка вскоре вернулся и выкопал сокровища, которые должны были там находиться.
Шмидт случайно прочитал о том, что в Швейцарии обнаружена необычная коллекция предметов искусства, и узнал их на фотографии. Он вспомнил о статуе, которую видел на «Антуанетте». Он догадался, что скорее всего молодой пленник продал содержимое тех ящиков в Швейцарию, – это объясняло, каким образом коллекция оказалась именно в этой стране. Но судьба статуи многие недели не выходила у него из головы. Он снова и снова задавал себе вопрос, находится ли она по-прежнему на затонувшей «Антуанетте». Если статую нашли, почему об этом молчат? В конце концов он решил достать денег и поехать в Грецию. А когда прочитал, что коллекцию вернут в музей в Аргостоли, то решил направиться туда.
Там-то он и познакомился с моим отцом. Тот понял, что стихи, о которых рассказал ему Шмидт, – ключ к месторасположению храма. Из рассказа Шмидта он заключил, что древний храм Афродиты находился где-то вблизи Платритиаса – теперь там, на невысоком холме, стояла церковь, – а два моря – это пролив между Итакой и Кефалонией и собственно Ионическое море, раскинувшееся до самого материка.
Отец понял также, что спасшийся молодой пленник – это Алкимос Каунидис. На вырученные деньги он купил грузовое судно, которое и положило начало его судоходному бизнесу.
Теперь разъяснилась загадка и той ямы на мысу. Выкопав ящики, Каунидис похоронил Хасселя и Меткаса, но не удосужился закопать яму целиком. Он знал, что сюда редко кто приходит, а если кто и наткнется на нее, то к тому времени природа скроет все следы.
Я закрыл журнал. Элени все еще лежала на полу. Я приказал ей встать. В ее глазах горела злоба. Интересно, о чем из прочитанного мной она знала и почему она и ее муж так преданы Каунидису. Вероятно, они что-то задолжали ему. Еще одна кровавая связь, тянущаяся из времен войны.
Наконец, я никак не мог понять, почему Каунидис сообщил ложные сведения о месте затопления «Антуанетты». И зачем он описывал Хасселя таким же негодяем, каким был эсэсовец Берген? Ведь Хассель спас ему жизнь! Мой взгляд снова упал на фотографии Юлии Заннас на полке, и я понял ответ.
Бросив журнал на стол, я молча прошел мимо Элени.
Возле дома стоял пикап, принадлежавший, как я понял, слугам Каунидиса, которые, готовясь к отъезду, уже упаковывали свои вещи. Ключ оставался в зажигании, поэтому через несколько минут я уже ехал на север по прибрежной дороге. В Ставросе я свернул на горную дорогу. На высоте стало заметно прохладнее. Когда я подъехал к монастырю, кругом царила тишина, только вдалеке слышалось позвякивание козьих колокольчиков.
Я остановился у закрытых ворот. На дороге внизу грузовик спускался с горы от деревни Аноги; шум мотора подниматся и стихал на поворотах, постепенно становясь все слабее.
Через металлические штанги на воротах была пропущена цепь, но висячий замок отсутствовал. Во внутреннем дворе никого не было, дверь в церковь стояла открытой, в голове неприятно шевельнулась мысль, что меня там ждут. Я распахнул ворота и сразу почувствовал, что за мной наблюдают невидимые глаза. Звук шагов гулко отражался от стен.
В церкви мерцал только тусклый свет от лампад и было по-прежнему безлюдно. Тишина давила. Мне вспомнилась часовня в школе, где я учился, – там даже кашель, казалось, оскорблял торжественность, которой пропитались сами камни. С противоположного конца центрального прохода, оканчивавшегося апсидой, на меня из своей ниши смотрела Панагия. Скрипнула дверь в проход, соединявший церковь с главным зданием, и появился Каунидис. Он вел Алекс, держа у нее за спиной пистолет. В ее глазах мелькали неуверенность и страх. Остальных не было видно, но я понял, что они заперты где-то в подвальных помещениях монастыря.
Каунидис насмешливо посмотрел на меня, словно удивляясь тому, что мне хватило глупости явиться сюда. Выглядел он не слишком озабоченным.
– Похоже, вы меня ждали, – сказал я.
Он достал из кармана мобильный телефон:
– Я надеялся, что вы передумаете. Естественно, Элени предупредила меня.
Я не понял смысла его первого замечания, но чуть не рассмеялся, когда такой символ современности, как мобильник, возник здесь, где все дышало древностью прошедших веков.
– Элени сказала вам о вашем шофере? Боюсь, у него какое-то время будет болеть голова.
– Вообще-то он мертв.
Известие поразило меня, не столько потому, что я убил человека, сколько потому, с каким безразличием Каунидис сообщил мне об этом. Он улыбнулся, видя мою реакцию:
– Не расстраивайтесь, Роберт. Я уверен, что вы не хотели убивать его. Не более, чем я собирался убить вашего отца. Поверьте, его смерть действительно была несчастным случаем.
– Он лжет, Роберт, – вмешалась Алекс. – Он убил Эрика Шмидта и убил твоего отца – не хотел, чтобы выплыла правда о том, где он достал деньги для своего бизнеса.
– Да, мне было неинтересно, чтобы ваш отец нашел «Антуанетту», – сказал Каунидис, – но я не убивал его. Просто уговаривал не ворошить прошлое. Но он ничего не хотел слушать. В то утро мы поспорили. Он схватился за грудь. Вероятно, это был сердечный приступ. И тут же он упал в воду. Я ничем не мог помочь ему. Роберт, верите вы мне или нет, но я говорю правду. Мы дружили с вашим отцом на протяжении многих лет.
– А как насчет Шмидта? Тоже несчастный случай? – язвительно спросил я.
– А вот здесь меня совесть не мучит! – презрительно отмахнулся Каунидис. – Когда у вашего отца случился инфаркт, Шмидт пробовал шантажировать меня. Говорил, что, если я хорошо заплачу ему, он уедет и никто ничего не узнает.
