— И что вы там обнаружили?
— Счет был закрыт семнадцатого июня в 9.32 утра, после снятия десяти тысяч долларов.
Эмма делает выразительную паузу.
— Вы случайно не помните, какой это был день недели?
— Пятница.
— Позвольте уточнить. Подсудимый снял со своего счета десять тысяч долларов за день до визита к дочери?
— Верно.
— Как опытный следователь, вы сочли это важной деталью?
— Разумеется, — кивает ЛеГранд. — Это послужило первым доказательством того, что Чарлз Мэтьюс заранее спланировал похищение дочери.
У Рубио Грингейта на голове целое змеиное гнездо. Причудливо переплетенные мелкие косички свисают до самого пояса. Два передних зуба из цельного золота, черные мешковатые штаны и жилет дополняют образ современного пирата. Он, сгорбившись, восседает на свидетельском месте, а Эмма Вассерштайн расхаживает перед ним взад-вперед.
— Мистер Грингейт… — начинает она.
— Называй меня Рубио, детка.
— Вот это вряд ли, — отшивает его прокурорша. — Какое вы имеете отношение к рассматриваемому делу?
— Увидел в новостях — и говорю себе: эй, да я же знаю этого парня!
— Чем именно вы занимаетесь, мистер Грингейт?
Он широко улыбается.
— Я занимаюсь переименованием, детка.
— Будьте добры, объясните присяжным, что вы имеете в виду.
Он откидывается на спинку кресла.
— За достойную плату я помогаю людям получить новое имя.
— И где вы берете эти имена?
Он пожимает плечами.
— Ну, сначала читаю некрологи. Иду в паспортный стол, представляюсь родственником усопшего или говорю, что потерял мамино свидетельство о смерти. Всегда можно придумать, как обдурить чиновников и получить у них то, что нужно.
— А что вы делаете потом, когда получите необходимые документы?
— Люди сами меня находят. Хотят испариться — пожалуйста. У меня своя машинка для ламинирования, свой печатный станок, фотостудия, а уж набивных досок больше, чем в Казначействе.
— Когда вы познакомились с обвиняемым?
— Очень давно. Двадцать восемь лет назад, если быть точным. Тогда у меня бизнес еще не был так хорошо отлажен. Я прятался от полиции, работал на чердаке одного притона в Гарлеме. Ну и вот однажды пришел этот парень, спросил меня…
— Вы сами заметили, что с тех пор прошло немало времени. Откуда у вас уверенность, что это был именно он?
— Потому что с ним был девочка. Мои клиенты редко приводят детей.
— В котором часу это происходило?
— Ну, заполночь уже. Я только после полуночи и открывался.
— Как он к вам попал?
— Ну как… Поднялся по лестнице и спросил, где я.
— И что в это время происходило на лестнице? — спрашивает Эмма.
— Это же притон… Как вы думаете, что там происходило? Кто-то ширяется, кто-то курит, кто-то дерется. Весь набор.
— Значит, он привел в это место свою дочь… И как развивались события дальше?
— Сказал, что ему нужно стать другим человеком.
— Вы не спросили зачем?
— Я уважаю личную жизнь своих клиентов. Но у него с собой был вполне нормальный комплект документов. Нормальный тридцатилетний папаша с четырехлетней дочкой. Я сделал ему номера социального страхования, и свидетельства о рождении, и даже водительские права.
— Какая у вас была такса за эти услуги?
— Полторы тысячи. Ему я сделал скидку и за ребенка взял только тысячу.
— Сколько вам понадобилось времени?
— Где-то с час.
— Как он заплатил?
— Наличкой.
— А девочка вам чем-нибудь запомнилась?
— Она плакала. Ну, думаю, поздно уже и все такое…
— И что в этой связи предпринял ее отец?
Грингейт ухмыляется.
— О, это было прикольно! Он стал показывать фокусы. Вытаскивал у нее из уха монетку и все такое.
— А девочка что-нибудь говорила?
Он на секунду задумывается.
— После того как мы все подписали и он мне отбашлял, он сказал девочке, что они играют в такую игру. И теперь у всех новые имена. Сказал, что ее теперь будут звать Делия. А она спросила, когда они позвонят маме.
Пока Эмма держит очередную драматическую паузу, я пытаюсь представить себе ту девочку. Ту девочку, которой я некогда была и которую не успела узнать. Я примеряю слова, брошенные Рубио, на собственном языке. Но сейчас я запросто могла бы стать членом суда присяжных: я ничего не помню, и все, что он говорит, звучит впервые.
Почему какие-то воспоминания исчезают в небытии, а другие остаются за семью замками?
— Мистер Грингейт, вы неоднократно представали перед судом. В вашем «послужном» списке имеется несколько краж, а однажды вас арестовали за подделку документов.
Он разводит руками.
— Профессиональный риск!
— Вы сидели в тюрьме или находились в камере предварительного заключения двадцать восемь лет назад, когда Бетани Мэтьюс пропала без вести?
— Нет, я работал.
— В данный момент, мистер Грингейт, вам инкриминируют мелкое хищение персональных данных в штате Нью-Йорк.
— Ага.
— Находились ли вы под стражей до прибытия сюда?
— Да.
— Вам были обещали какие-либо послабления за дачу показаний на сегодняшнем суде?
Он улыбается.
— Прокурор сказал, что мне скостят срок.
— В свете этих обстоятельств, мистер Грингейт, объясните, пожалуйста, суду, почему мы должны вам верить.
— Я знаю об этих мертвецах то, что в некрологах не печатают, — говорит он. — Мне нужно было заверить копии свидетельств о рождении, когда мне за них заплатили.
— Мистер Грингейт, — Эмма подносит ему бумагу, — вам это знакомо?
Грингейт присматривается к бумаге.
— Это копия настоящего свидетельства о рождении. Того, что я смастерил для девочки.
— Вы могли бы прочесть вслух выделенные строчки?
Он кивает.
— Корделия Линн Хопкинс, — читает он. — Расовая принадлежность: афроамериканка.
В обеденный перерыв я говорю Эрику, что мне нужно съездить выпустить Грету, но вместо этого оставляю машину на парковке и иду пешком на восток. На каждом перекрестке я, как она и велела, задерживаю дыхание, а завидев тень, закрываю глаза.
Первым водоемом на моем пути оказывается канал, идущий через весь Феникс из реки Колорадо. Я вспоминаю слова Рутэнн: каналы в городе проложили еще индейцы пуэбло, а пользуются ими до сих пор. Это кажется мне добрым знаком, поэтому я разуваюсь и сажусь на берегу.
В руке я сжимаю крохотный мешочек mojo. Внутри него щепотка белого перца, немного шалфея, тертый чесок и стручок острого перца, а также крошки табака, иголка кактуса и камень «тигровый глаз». Мама говорит, что последние четыре ночи все это лежало у нее под подушкой, но для достижения нужного эффекта поработать должны мы обе.
Между пальцами моих ног просеивается мутная вода. Я попеременно поворачиваюсь на все четыре стороны света. «Если ты там, Рутэнн, — думаю я, — мне сейчас пригодилась бы твоя помощь».
— Беспорочная Святая Марта, — говорю я, чувствуя себя круглой идиоткой, — убей дракона этой напасти.
Я раздираю швы на мешочке — и его содержимое летит по ветру, прежде чем осесть на поверхности воды. Камень идет ко дну, а вот дальнейший путь порошка проследить труднее.
Но я смотрю, пока не исчезает последнее пятнышко, — таково было указание. Затем складываю кусочек красной ткани и прячу его в лифчике, где он и пролежит, пока луна не попросит его вернуть.
Закончив с mojo, я обуваюсь и иду пешком обратно к зданию суда. Не то чтобы я верила, нет. Просто, как это часто случается, я не могу позволить себе роскошь безверия.
По окончании слушания Эрик едет в офис готовиться к завтрашнему процессу. Фиц идет со мною забирать Софи из садика и предлагает после этого где-нибудь перекусить. Но я боюсь оставаться с ним наедине, не знаю, как себя вести.
— Давай как-нибудь в другой раз, — говорю я нарочито беспечно и тороплю Софи к выходу, пока Фиц не успел ничего возразить.
И тут же напарываюсь на засаду репортеров. Звездопад вспышек ослепляет меня. Этого оказывается достаточно, чтобы я поняла, что в данный момент больше всего на свете хочу оказаться в нашем розовом трейлере.
На обед я делаю бутерброды с арахисовым маслом и джемом. Поев, Софи принимается рисовать синих китов, русалок и прочих обитателей морского дна, а я засыпаю.
Снится мне, что на шее у меня ошейник, а Грета держит меня на поводке. Она хочет, чтобы я что-то нашла, но я понятия не имею, что мы ищем.
Проснувшись, я в кои-то веки думаю не о папе. Солнце уже наполовину вышло из-за горизонта, и трейлер залит жутковатым оранжевым светом, как будто, пока я спала, Софи выкрасила стены и потолок. На полу я вижу разбросанные картинки, но ее нет.
— Соф! — зову я, приподнявшись.
