— Соф! — зову я, приподнявшись.
Открываю дверь в ванную — и там ее нет. Проверяю спальню.
— Софи?
Я заглядываю под кровать, в плетеную корзину для белья, в кухонные шкафы, в холодильник — во все места, где ребенку может вздуматься сыграть в прятки. Выйдя на улицу, я слышу лишь отдаленный рокот машин, да еще кое-где изредка гавкнет пес.
— Софи Изабель Тэлкотт, — кричу я, чувствуя, как бешено бьется сердце, — немедленно выходи!
Взгляд мой падает на темный трейлер Рутэнн, где Софи так часто бывала в последний месяц.
Грета вылазит из-под крыльца, где пряталась от солнца. Она поднимает голову и скулит.
— Ты знаешь, где она?
Я стучу в двери соседям, с которыми не удосужилась даже познакомиться, и спрашиваю, не видели ли они Софи. Я снова проверяю все укромные уголки розового трейлера. Я опять выхожу во двор и что есть мочи выкрикиваю ее имя.
Ведь совсем несложно забрать маленькую девочку, оставленную без присмотра.
Я внезапно слышу голос своей матери, вопрошающей со свидетельской трибуны: «Но вот вы… вы можете не кривя душой сказать, что ни разу в жизни не совершали ошибок?»
Я дрожащей рукой вытаскиваю из сумочки мобильный и набираю номер Эрика.
— Софи с тобой?
Я по голосу слышу, что отвлекаю его от важных дел.
— Да что ей делать в офисе?
— Она пропала, — говорю я, глотая слезы.
Он, видимо, отказывается мне верить.
— Как это пропала?
— Я заснула, а когда проснулась… ее нигде не было.
— Вызывай полицию! — приказывает Эрик. — Я еду домой.
Полицейские спрашивают, какого Софи роста, сколько она весит. В синей она была футболке или в желтой. Помню ли я, какой фирмы у нее кроссовки.
Их вопросы затягиваются петлей у меня на шее. Я не знаю правильных ответов. Я не помню, когда она носила голубую футболку — сегодня или на прошлой неделе. Я давно не измеряла ей рост и не взвешивала ее. Я знаю, что кроссовки у нее розовые, а вот какой фирмы — вылетело из головы.
Подробности, в которые я могу их посвятить, не помогут найти пропавшего ребенка, но они вытатуированы у меня на сердце. Ямочка у Софи только на одной щеке. Между передними зубами у нее щербинка. На спине — родинка. Я помню голос, которым она зовет меня среди ночи; помню, как сверкает на солнце камень, который она всегда носит в кармане. Насчет роста я могу сказать одно: когда она сидит у меня на плечах, то достает до дверной коробки. Вес ее — ровно столько, сколько не хватает сейчас в моих объятиях.
На все вопросы отвечает Эрик. Галстук он снял, но костюм, в котором он пришел в суд, еще на нем. Я замечаю соседей, наблюдающих за нами в окна и с крылец своих трейлеров. Знают ли они, кто мы? Понимают ли, насколько это горькая ирония судьбы?
Детектив, беседующий с Эриком, откладывает блокнот.
— Ожидайте, мистер Тэлкотт, — говорит он. — Мы немедленно разошлем ориентировки. Вам лучше оставаться на месте — на случай, если Софи найдет дорогу домой.
Он передает по рации полученную от нас информацию. Я слышу вдалеке вой сирен. Наверное, мама чувствовала себя точно так же, когда поняла, что я исчезла. Как будто из нее вырвали сердцевину, как будто планета стала гораздо больше, чем прежде.
Я не могу доверить поиски своего ребенка полиции. Я вообще никому не могу доверять.
Дождавшись, пока детектив уйдет опрашивать соседей, я свистом подзываю Грету.
— Готова поработать, девочка моя? — спрашиваю я, поглаживая ее за ушами.
— Делия, что ты задумала? — беспокоится Эрик.
Вместо ответа я цепляю поводок к ошейнику Греты. Мне плевать, что я буду наступать на пятки полицейским, которых даже не знаю; мне плевать на приказ оставаться дома. Важно одно: это я уснула, я допустила промах. В том-то и состоит различие между мной и моей матерью: я свою дочь буду искать дольше и усерднее, чем кто бы то ни было.
Сообразив, что предстоит кого-то искать, Грета начинает дрожать всем телом.
— Я ее мать, — говорю я Эрику, потому что в идеальном мире это бы все объяснило.
Если Софи увезли на машине, поиски мои не увенчаются успехом: запах останется только в том случае, если окно было опущено. Но стоит мне поднести подушку Софи к морде Греты, как она тут же рвется вперед. Кружит по двору, где Софи играла целый месяц. Принюхивается к кактусам, которые она раскрасила под руководством Рутэнн. Намотав несколько кругов, один шире другого, Грета наконец находит дорожку, которая выводит нас из трейлерного парка.
Пока она елозит носом по тротуару, я перебираю в уме возможные помехи: пустынный ветер мог разметать частицы, раскаленный ноздреватый асфальт мог заглушить запах Софи своим — черным и горьким, воздух мог перенасытиться выхлопными газами. Собака направляется к шоссе, откуда мы сегодня возвращались, и я, хотя и стараюсь об этом не думать, беспокоюсь, не увлек ли Грету старый след.
Я пытаюсь вспомнить статистические данные: сколько детей ежедневно пропадает в Америке; с каким ускорением уменьшаются шансы найти ребенка с течением времени; сколько человек может продержаться в пустыне без воды.
Не проходит и получаса, как Грета останавливается у магазина и разворачивается. Я бегу за ней с криками: «Софи, Софи!»
И тут слышу в ответ: «Мама?..»
Не веря своим ушам, я спускаю Грету с поводка. Она забегает за угол бетонного здания и начинает прыгать вокруг Софи, едва не касаясь лапами ее плеч.
Я падаю перед Софи на колени, захлебываясь рыданиями и силясь обхватить как можно больше ее, пока у меня есть возможность. В левой руке она держит мороженое-рожок и искренне не понимает, из-за чего я расплакалась перед ней.
— Я думала, ты потерялась, — бормочу я в душистую кожу ее шейки, — я не знала, куда ты ушла…
— Но мы же оставили тебе записку, — отвечает Софи, и только тогда я понимаю, что она не одна.
Перед кафе стоят Эрик, детектив и Виктор Васкез.
— Я бы тебе позвонил, — говорит Эрик, — но ты так спешила, что забыла взять мобильный.
Виктор смущенно шагает мне навстречу.
— Вы спали, а мне не хотелось будить вас после всего, что случилось сегодня… Поэтому мы с Софи оставили вам записку.
Детектив показывает ее мне — она написана цветным мелком на обороте рисунка Софи. «Поехали с Софи за мороженым. Вернемся через полчаса. Виктор».
— Она попала под диван и застряла там, — поясняет детектив. — Должно быть, сдуло вентилятором…
Я в ужасе беру злосчастную записку и бормочу:
— Простите, мне очень жаль… Я подняла шум понапрасну…
Детектив качает головой.
— Это наша работа. И поверьте, мы очень рады, когда все хорошо заканчивается.
Пока Эрик благодарит детектива, Софи берет меня за руку и говорит:
— Ты предупреждала, что нельзя уходить с незнакомцами, но с Виктором-то мы знакомы.
— Я должен был догадаться… — еще больше смущается Виктор.
— Нет-нет, я сама виновата.
— Смотри, что мне Виктор принес!
Софи тащит меня к кованому столику на летней площадке кафе. На столике лежит птичье гнездо с обломками скорлупы в мелкую крапинку.
— Он сказал, что детки там больше не живут, и подарил его мне.
Виктор кладет ладонь на макушку Софи.
— Я подумал, что в сложившихся обстоятельствах новый друг ей не помешает.
Я киваю, пытаясь выжать из себя благодарную улыбку. Я ощущаю на себе жар взгляда Эрика, жар его немых вопросов: почему я не обыскала трейлер тщательнее? Не отнимает ли этот суд слишком много сил? Чтобы избежать этой беззвучной дискуссии, я переключаю внимание на подарок Софи и вполуха слушаю, как она тараторит о птенцах, улетевших в далекие края. Когда она осторожно кладет мне на ладонь яичную скорлупу, я изображаю восторг, хотя на самом деле вижу лишь осколки чего-то, что раньше было целым.
«Предубежденным свидетелем» называют того свидетеля, который настроен враждебно к адвокату или его подопечному. В нашем случае вызывать меня придется стороне обвинения, чтобы попытаться показать, какой ущерб был мне нанесен. Но я с большей вероятностью начну защищать отца, чем упрекать, а потому в интересах прокурора задавать мне наводящие вопросы, чего она обычно делать не вправе. С этой целью она и попросила судью признать меня свидетелем предубежденным.
Действительно ли я предубеждена? Очерствела ли я? Обозлилась ли? Изменит ли меня этот суд сильнее, чем поступок отца?
Сегодня утром Эрик напутствовал меня, напомнив, что, как бы ни старалась Эмма Вассерштайн, давать за меня показания она не может. После вчерашнего исчезновения Софи я как никогда собрана и настроена десять раз подумать, прежде чем что-то сказать. Вряд ли этой прокурорше удастся меня облапошить.
— Доброе утро, — говорит она.
Нас разделяет ледяная стена противоположных намерений. Я стараюсь избегать ее взгляда.
