К полуночи выпотрошенный, измученный Сидней погрузился в потное забытье, оставив Ника сидеть в полутемном салоне, слушать его прерывистый храп. На борту было лишь несколько других пассажиров: стайка гиперактивных детей, на которых бурное плавание абсолютно не отражалось, горстка мрачных овощеводов, улегшихся на запятнанном полу на надувных матрасах и в спальных мешках. Качка, кажется, ослабела, будто судно проплыло сквозь шторм, выйдя из него с другой стороны, и на темной палубе воцарилась атмосфера тихого, но содержательного утомления.
Неспособный заснуть, несмотря на слабость и усталость, Ник покинул Сиднея и выполз на палубу. Дождь еще шел, было темно, хоть глаз выколи, но, когда глаза привыкли к ночи, стали видны слабые фосфоресцирующие вспышки, летящие мимо промокшего корпуса. Вот, подумал он, настоящее сердце тьмы. В такую ночь можно перелезть через поручень и навсегда исчезнуть, вынырнув в шоке и брызгах в кильватере, видя, как в темноте исчезают навигационные огни и светящаяся желтая рубка парома. Глядя вниз на шипевшее море, он гадал, долго ли придется ждать смерти в этом ледяном черном ужасе. Минуту? Час? Сколько б ни было, все же гораздо скорей, чем не прыгнув. Он медленно пошел по палубе, скрипя кроссовками по мокрой стали, мимо одиночных курильщиков с призрачно светившимися в темноте лицами, потом снова вошел внутрь. Внутри все было как в его старой жизни: тепло, светло, защищено от стихий. А снаружи как в новой: темно, холодно, непредсказуемо. Предпочтительно находиться внутри, решил он, гадая, не свидетельствует ли боль в ногах о подхваченном гриппе. Зашел в туалет умыться и наткнулся на Ленни, сушившего руки.
— Глупый старый сукин сын, — проворчал Ленни, сливая в унитаз кварту светлого пива.
— Кто?
— Эль Сид.[11]
Ник улыбнулся. В отличие от Никеля Эль Сид — прекрасный пример таланта Ленни подыскивать прозвища, хотя Ник ему этого не сказал.
— По-моему, старик хотел переправиться во Францию, вместо того чтобы слушать тебя и садиться на этот паром, — заметил он.
Ленни вытер руки об штаны и принялся рассматривать в зеркале собственный нос.
— Угу, только фургон мой, и главный тут я, а не он. — Он придвинулся ближе к грязному стеклу, исследуя поры. — Пускай считает себя боссом, пока это соответствует моим целям.
— А какие у тебя цели?
Ленни оглянулся, подмигнул налитым кровью глазом:
— Ленни знает, Никель. Ленни Нос.
Ник сдержал вздох. Это раздражающее присловье было первым, что он услышал от Ленни два года назад в камере Бедфордской тюрьмы. Оглядываясь назад, он всегда видит тут сходство со сценой из «Овсянки» — анемичный Ник-Годбер прибывает в жилище Ленни-Флетча, — ничего забавного. Усатый охранник с грязными подмышками и зловонным дыханием представил их друг другу, и Ленни, растянувшийся на нижней койке в пропотевших серых подштанниках, презрительно покачал головой.
— Ленни знает, — фыркнул он, вытаскивая из-за уха самокрутку и стуча себя по носу. — Ленни Нос.
Наряду практически со всеми своими коллегами-заключенными Ленни был невиновным, получив четыре с половиной года за преступление, которого не совершал. Прибывшего Ника он принял так, как Птицелов из Алькатраса[12] принял бы раненую ворону, — учил новым трюкам и одновременно повышал самооценку, сочетая полный собачий бред с практическими советами. Ленни был хорошо знаком с «крайслерами» — само собой разумеется, — умел подделать свидетельство о техосмотре с помощью тормозной жидкости и сушилки для волос; вел дела с колумбийцами — особенно интересна невероятная встреча с Медельинским картелем[13] в уютном «Белом льве» за игрой в криббидж, — знал, как извлечь максимальную выгоду из любой степени нетрудоспособности. Ник скучал по Ленни после его освобождения и с изумлением обнаружил бывшего сокамерника поджидающим в «глории» у тюремных ворот, когда через шесть недель вышел сам.
Только через несколько дней он понял, почему Ленни за ним вернулся: внутри шла безопасная, теплая, предсказуемая жизнь, Ленни был деятелем консервативного крыла, Ник всегда подчинялся мудрости великого человека — отчасти из страха, а главным образом из-за ощущения, что так надо, что их соответственные роли предписаны симбиозными взаимоотношениями. После условно-досрочного освобождения Ленни Ник чувствовал себя потерянным и одиноким, но не догадывался, что это чувство взаимное — хвастливая самодовольная громогласная доверительность сокамерника частично покоилась на его плечах. Снаружи, в квартирке на двоих с максимальными льготами, вдалеке от покинувшей его семьи, Ленни обнаружил, что жизнь стала мрачной, холодной, прихотливой. Старые друзья разъехались, новых нелегко завести в маленьком городке, где репутация умирает с трудом. В долгом пути домой от Бедфорда Ленни объяснил Нику, что просто будет за ним присматривать, пока он снова не встанет на ноги, хотя истина была не столь альтруистичной. Последнему сроку удалось сделать то, чего не удавалось всем прежним отсидкам Ленни, — подорвать самооценку, лишить самоуверенности, прежде чем снова выкинуть наружу. Не имея ни работы, ни дома, ни семьи, Ленни должен был сделать самый легкий выбор — обеспечить себе другой долгий срок, однако вместо этого он привез маленький кусочек тюрьмы к себе и устроил в комнатке напротив.
Судно качнулось, бросив Ника на поцарапанную электрическую сушилку для рук. Он глубоко вдохнул, сдерживая тошноту, прислонился к стене.
— Что скажешь об этом деле с завещанием? — спросил он.
Ленни выдавил на носу угорь, размазал об зеркало.
— Без подписи не стоит листка, на котором написано. Просто чтоб держать нас на веревочке. — Он высунул язык и выпустил газы.
— Думаешь, хочет нас привязать?
— А то. Ты действительно веришь, будто он приведет нас к горшку с золотом? Очнись, Николас. Мы в реальном мире.
— А как насчет монет, которые он нам дал?
— Может, купил в какой-нибудь антикварной лавке.
— Тогда что мы тут делаем?
Ленни закурил, высоко вздернул брови.
— Доставляем старику великую радость. Немножко покатаемся по Испании, будем останавливаться в симпатичных отелях, выпивать, может быть, познакомимся с сеньоритами. Потом отвезем его домой чай пить.
— А потом?
— Потом я пошлю к нему своего приятеля Эдди Законника оформить завещание по всем правилам, потом будем сидеть в ожидании неизбежного. Больше меня не спрашивай, что потом, почему и зачем. Ты тоже в деле, хотя, Бог свидетель, просто жалкий сукин сын.
Ник покачал головой:
— Что-то не сходится. Зачем тащить нас в Испанию, если нет резона?
Ленни вздохнул. До Ника еще далеко не дошло и не скоро дойдет.
— Я не говорю, что резона нет. Я говорю, что золота нет. Может, кого-то из его приятелей там убили на Второй мировой войне и он хочет взглянуть на могилу в последний раз. Может быть, у него там какая-то птичка, не знаю. У него есть резон, и он хочет, чтобы мы составили ему компанию, а этого можно добиться единственным способом — подвесить у нас перед носом кролика.
— Морковку, — поправил Ник, — а Испания не участвовала во Второй мировой.
— Я имел в виду Первую мировую войну.
— В Первой тоже.
Ленни вскинул брови и наставил палец.
— Загляни в историю, сынок. В мировой войне весь мир воюет. Каждый участвует. Иначе она не называлась бы мировой. В любом случае, — продолжал он, меняя тему, пока Ник не успел возразить, — кто говорит, что дело в войне? Тут может быть любая причина…
— В том числе и чертовская куча золота, о которой он нам говорит.
— Кроме золота. Выйди на палубу, Никель. Почувствуй на своей шкуре холодный дождь, жгучий ветер. Это реальный мир, а не пушистый волшебный мир Ника Крика. Ты ничему не научился внутри? Если хочешь подобру-поздорову выйти наружу, надо всем угождать за счет кого-нибудь другого. Сейчас Сидней получает свое за наш счет, потом мы возьмем свое за его счет. Такое тут редко случается — называется амбициозные отношения.
— Симбиозные, — поправил Ник.
— Все равно, — кивнул Ленни. — Пойду в бар. — Выходя из туалета, он задержался, прислонился спиной к двери. — И еще одно: ваше с ним воркование вовсе не означает, что ты должен кишки перед ним выворачивать.
— В каком смысле?
Ленни постучал себя по носу:
— Ленни знает. У него чуткий нос. Не хочу, чтоб ты завоевал симпатию, используя свое тюремное заключение.
Ник взбесился.
— Пошел в задницу! — крикнул он, брызнув слюной.
Ленни снова постучал себя по носу:
— Пока мы договорились на этот счет. Ленни Нос.
Чем больше он пил в пустом баре, тем лучше понимал, что в течение ближайших дней за Ником надо хорошенько присматривать. Маленький гаденыш номинально уже получил пятьдесят процентов имущества Сиднея, и Ленни ясно видит, как он сматывается со своей долей, если не проявить предусмотрительность. Ленни крайне редко в жизни совершает ошибки, но, взяв с собой Ника, подорвал прежнюю непогрешимость. Откуда ему было знать, что старик решит выложить карты на стол именно в ту ночь, когда он явился с помощником? Несомненно, Сидней давно оценил способности и надежность Ленни и выбрал тот вечер, чтобы рассказать ему о воображаемом золоте. За каким хреном он привлек к делу Ника — тайна, покрытая мраком. Допустим, тридцать три процента несуществующего сокровища погоды не делают, но с завещанием полная чертовщина. Старый сукин сын знает Ника меньше недели и отдает жалкому неудачнику половину своего имущества. Если бы Ленни не была обещана другая половина, он усомнился бы в здравом уме Сиднея Стармена, но в сложившейся ситуации лучше, пожалуй, подыгрывать. Подобную ситуацию надо точно и тонко улаживать, а тонкость — одно из мощнейших орудий в арсенале Ленни. Он подмигнул барменше — пухлой крошке француженке с ореховыми глазами и прыщами, — а та в ответ нахмурилась, стараясь держаться как можно дальше. Ленни многие завидуют, но эффект, который он производит на женщин, — еще одно проклятие кровей кокни. Запив пиво очередной рюмкой водки, он поднялся со стула, возобновив атаки на игральный автомат. Когда закончит, барменша будет на том же месте, никуда не денется.
