— Только когда она на экране.
За дверью шел какой-то разговор на повышенных тонах; молодая ассистентка «обменивалась мнениями» с сотрудником, до сих пор не доставившим портативную систему спутниковой связи для корреспондента, отправляющегося в Южную Африку, туда, где шла война. В редакциях новостей потеря сотрудника рассматривается, как гибель солдата на гражданской войне, только там раненых не добивают штыком в грудь.
— Иза — хороший корреспондент, — продолжал Грабб. — Возможно, ей пора иметь собственную программу. Собственно… — Он чуть было не ляпнул, что именно это собирался сделать Айра Вейс, предшественник ЭП, но Айра был человеком вчерашнего дня, и имя его смешали с грязью.
ЭП, следя за цифрами на экране, поднял брови.
— Ей скоро сорок.
На самом деле Изидоре Дин было тридцать семь, но Грабб не собирался спорить с Хаги.
— Хочу быть откровенным с тобой, Элдред. Полагаю, нам следует ориентироваться на более молодые лица, а не беспокоиться, как бы у нашего собкора не случился климактерический прилив. Ты не согласен?
Грабб понял, что пора включаться в игру. Он восхищался Изой, ею трудно было не восхищаться, но любить ее не любил. Грабб считал Изидору Дин слишком снобкой, она не ложилась под кого попало. По крайней мере, не под него. Если новое руководство хочет поставить под сомнение чью-то работу, то пусть выбор падет не на него. Он задумчиво потер порезанные щеки.
— Конечно, Хьюго, материнские обязанности мешают ей. Нет, она никогда не жаловалась. За исключением того отпуска, ни разу не пропустила работу, сославшись на свинку, корь или еще что-нибудь.
Грабб хотел быть справедливым. Так его предательство будет выглядеть чуточку менее мерзко.
— Она настоящий профессионал. — Шеф отдела помолчал. — Но она женщина. Знаешь, Хьюго, это нелегко. Для нас, я имею в виду, для агентства. Нам ведь приходится посылать людей в самые горячие точки, в гущу военных действий, туда, где происходят революции, катастрофы, ну и тому подобное. Иза никогда не уклонялась, во всяком случае, на моей памяти. Мы даже поручали ей самые трудные задания — в секторе Газа, в Боснии, в Колумбии — там даже обстреляли ее машину, ранили, — чтобы посмотреть, проверить, достанет ли ей твердости, мужества для такой работы.
Грабб смотрел прямо в глаза ЭП, пытаясь вычислить настроение директора.
— Но это было до того, как она возвела себя в ранг избранных. Представь себе, как мы будем выглядеть, если пошлем ее в зону военных действий, она схватит шальную пулю, и нам придется нести ответственность за то, что дети остались без матери. — Он спохватился: — Сын остался без матери… Это так все осложняет… — Он взмахнул руками.
— Одну беременность можно счесть случайностью, недоразумением. Вторая означает, что Изидора Дин поступила так сознательно. Конечно, я за равные возможности, — Хаги всегда употреблял точно выверенные юридические термины, как будто боялся, что в его кабинете может быть установлено подслушивающее устройство, — но лезть в пекло, когда на шее у тебя грудной младенец, вряд ли на это способна даже самая эмансипированная женщина.
Последовало короткое молчание.
— Так чего же ты от меня хочешь? — спросил наконец Грабб.
— Ну, Элдред… Я хочу, чтобы ты послал ей пожелания скорейшего выздоровления и выразил надежду, что один из наших лучших зарубежных корреспондентов в скором времени приступит к работе.
— А если нет?..
ЭП нажал несколько кнопок, и экран компьютера замерцал.
— В текущем квартале ваш отдел уже вышел из бюджета. Денег, чтобы послать кого-то вместо Дин, нет, да и на нянек тоже. — Директор оторвался от экрана. — Так что, если нет, Элдред, тебе придется принять печальное и очень болезненное решение.
Иза добралась до своего любимого места в книге, где воздушный шар вот-вот врежется в вершину африканской горы и великое приключение обернется катастрофой и смертью.
Ока полюбила Жюля Верна с самого первого раза, прочла его девочкой, лежа в постели с ветрянкой, и обнаружила, что нестись вокруг света за восемьдесят дней вместе с отважным исследователем викторианской эпохи и его странными компаньонами гораздо занимательнее, чем ходить в школу. Где-то дома у нее сохранился зачитанный томик в переплете из ткани с ее именем, написанным на титуле аккуратным школьным почерком: «Изидора Дин. 10 3/4 года».
Врачи просили ее пойти еще дальше, вернуться к тому, что казалось важным, чтобы с прочного фундамента начать расставлять по местам разрозненные фрагменты раненого сознания.
О катастрофе и о том, что происходило сразу после нее, в памяти не осталось ничего, кроме черной тьмы, куда проникали отдельные вспышки света, но они гасли прежде, чем она успевала распознать ускользающие образы. Почему она приехала сюда, в Дорсет? Может быть, потому, что ее дедушка родился в этой части Англии, где-то в Эссексе, во времена Томаса Харди, но она не была в этом уверена. Даже воспоминания о днях после выхода из комы, были отрывочны и смутны.
Больше всего Изу пугало, что она не может вспомнить важные моменты своей жизни: имя крестника, последний визит домой… Что она подарила Бенджамену на его день рождения? Совсем ничего о Бэлле…
Процесс восстановления был мучительным; она находила какой-то кусочек мозаики, а он ускользал от нее и она хватала руками пустоту. Происходили и курьезные вещи. Например, вчера она позвонила своему продюсеру в Париж и узнала от его жены, что он давно не ее продюсер. Разве она забыла, что он оставил обе ноги на горной дороге к Сараево, когда наступил на сербскую мину, спросил, обвиняя, дрожащий женский голос.
И воспоминания нахлынули на нее: чувство вины, раздробленные кости, крики, его мужество, шутка о том, что он мог попасть под машину и на Елисейских Полях… Изе хотелось бы, чтобы некоторые воспоминания не возвращались совсем.
Одна картинка преследовала ее, оставаясь в тени, отказываясь выйти на свет. Она пыталась догнать чей-то образ, но он прятался все дальше в тень. Когда Иза в изнеможении отступала, призрак вновь подкрадывался к границе своего круга, дразня, издеваясь. Привидение. Пустые глаза. Пересохшие губы.
Девушка. С Бэллой на руках. Всегда вместе. Образ смерти.
Изе принесли видеоплейер, и каждое утро одна из сестер приносила ей кассету с новостями «Уорлд Кейбл ньюз» за вчерашний день. Это помогало быстро складывать многие кусочки мозаики, но очень утомляло, и Изидора просила выключить телевизор. Новости напоминали, что где-то существует мир, люди работают, ведут войны, любят, ненавидят. Без нее. Заверения ее нового продюсера, что все под контролем и ей не следует волноваться, имело прямо противоположный эффект: ей стало труднее бороться с депрессией, которая наваливалась на нее, словно колдовской туман.
Ей говорили: все идет нормально, этого следовало ожидать, идет процесс восстановления сил после серьезного повреждения мозга, побочный эффект действия лекарств, — но ее это не убеждало. Главным было чувство вины.
— Вам нужно позвонить домой, — сказал ей Уэзерап. Он сидел в ногах ее кровати, уже не в отделении интенсивной терапии, а в обычной палате. — Нельзя замыкаться в себе, попробуйте разделить вашу боль с близким человеком.
Иза хотела сообщить все мужу сама, но не была готова сделать это сейчас.
— Я… — начала она и спрятала лицо в подушки. Что-то удерживало ее. Беспокоило, мучило…
— Послушайте, Иза. Я знаю, это будет трудно, но подумайте о том, что у вас осталось. Бенджамен. Ваша семья. Любимая работа. Так много хорошего впереди.
Но слова врача не доходили до ее сознания.
— Смогу… смогу ли я продолжать?
— Работать или жить, быть матерью? — спросил он.
— И то, и другое.
Невропатолог улыбнулся и дотронулся до ее руки.
— Вы прекрасно справляетесь. Всего три дня как вышли из комы и уже читаете, смотрите телевизор, интересуетесь жизнью, восстанавливаете силы. Вам не о чем беспокоиться.
— Доктор, — Иза потянула его к себе, прося нагнуться поближе, так, чтобы она могла прошептать ему на ухо: — Черт бы все это побрал!
Он посмотрел на нее долгим оценивающим взглядом.
— О'кей, Иза. Я думаю, вы достаточно сильны, чтобы выслушать правду. Истина заключается в том, что никто ни в чем не может быть уверен. Ваш мозг сильно пострадал, иногда последствия сказываются очень долго. Какие-то воспоминания могут вообще не вернуться. Вы будете эмоционально возбудимой, раздражительной. Возможно — маловероятно, но возможно, — что у вас могут начаться эпилептические припадки, но это лечится. Какие-то участки мозга могли погибнуть, но человеческий мозг — самая потрясающая самонастраивающаяся система на свете и сумеет компенсировать все функции. Вы в прекрасной физической форме, выздоравливаете удивительно быстро. Я ничего не могу гарантировать, но, если бы вы были лошадью, я поставил бы на вас в «Гранд Нэшнл».
