Единственного человека, который мог бы просветить тебя на этот счет, уже давно жрут черви. (Ты знаешь, что такое ОЗЗЧ? Общество защиты земляных червей, и меня избрали в члены-дарители этого общества.) И потом, если ты будешь задавать такие вопросы, я ведь узнаю, кто ты, не правда ли? (Нужно все ему сказать, этому шпиону.)
Во всяком случае, это хорошая новость. Теперь-то я сведу счеты с этой грязной маленькой недотрогой!
Кстати, Дженни, а что ты сделала с деньгами и цацками? Спрятала? Удачного дня!
Дневник Дженни
Ну и везет же мне — забастовка на транспорте! Я пошла наверх убирать комнаты, и мне попалась газета, в которой говорилось о забастовке. Я позвонила на автовокзал, и мне ответили, что не могут сказать ничего определенного, что весь транспорт стоит, к тому же вчера были стычки с полицией, и теперь все дороги заблокированы. Я смотрю на свой чемодан и не знаю, что делать. Мальчишки уехали на своей машине, все четверо. Доктор поехал кататься на велосипеде. Он говорит, что нужно поддерживать форму. Наверняка та бабенка считает, что ее ангелочек слегка обрюзг… Раз уж мне никуда отсюда не деться, пойду хотя бы посмотрю, есть ли продолжение у моего занимательного чтива. Старуха внизу, занимается цветами.
Схожу в ее комнату и вернусь.
Час от часу не легче! Черт возьми, это же немыслимо! «Спрятала цацки!» Ну да, спрятала — в широкий карман мистера Бобби! «Встретимся завтра в 12.30 в „Шератоне“. Побрякушки я захвачу с собой, так надежнее». Да уж. Я проторчала в «Шератоне» до четырех часов! А Бобби уже давно свалил куда подальше. Рассказывайте мне после этого о любви! Когда я собралась уходить, меня задержал портье, приняв за шлюху. Сплошное невезенье!
Начал идти снег. Грязно-серый снег, который все укроет и заглушит звуки — но, может быть, по крайней мере, помешает девчонкам шляться по ночам.
Плохое время для убийц.
Я раздумывала над последней записью в дневнике этого маньяка. На сей раз Дженни, как примерная девочка, не была пьяна и спокойно все обдумала. И вот что я себе сказала: вряд ли я осмелюсь навестить по отдельности каждого из братцев и прошептать им на ухо: «Это ты, дорогой, хотел бросить Шерон в паровой котел?» — поскольку я рискую быть искромсанной на куски и разбросанной по всему коридору. Но зато я наверняка смогу поговорить об этом с самой Шерон. Кто был тот умерший человек, который дал бы мне нужные сведения? Свидетель? Да, скорее всего. Боюсь, у меня есть все шансы разделить его судьбу.
В брошюрке написано, что сумасшедшие очень любят говорить о себе. Часто таким образом вычисляют убийц. Нужно вызвать их на откровенность. Анонимность их угнетает, они жаждут славы. Возможно, я смогла бы сыграть на этом. Нужно поразмыслить. Кажется, это слово встречается у меня чаще всего.
«Толстушка». Вот еще! Я им покажу «толстушку», этим вечно жующим безмозглым верзилам! Четверо огромных младенцев, лопающихся от мяса и денег, четверо грязных хнычущих ковбойчиков… В бога вашу мать!.. а если Бог чем-то недоволен, пусть напишет мне: Дженни-Которой-Все-Это-Осточертело, дом № 0, улица Надежды в Городе Дерьма, Северный Полюс. Такой адрес легко запомнить. Я жду!
Забавно, но с тех пор как я узнала, что не могу уехать, я чувствую себя смирившейся. Я не верю в судьбу, но, может быть, разоблачить убийцу — в этом мое предназначение? И что потом? Убить его? Я не смогу этого сделать. Но, возможно, придется… Сейчас возьму сигарету и спущусь вниз за спичками.
Дневник убийцы
Итак, толстуха Дженни все еще здесь. Должно быть, она нас очень любит. Я подумал было, что у нее хватит ума убраться отсюда, но нет. Она осталась. Может, побоялась, что полицейские схватят ее за задницу? А учитывая размеры ее задницы, они уж точно не промахнутся. Но как же она не подумала, что с таким же успехом они могут явиться за ней сюда? Очень даже легко. В конце концов, кто здесь станет ее защищать? Им достаточно увидеть газетную вырезку… Но кто до этого додумается? Здесь ведь живут только приличные мальчики. И одна гадкая Дженни.
Ладно, оставим это, дневничок. Сейчас идет снег. Красивый снег, белый, как борода Санта-Клауса… Я так люблю подарки. Я счастлив, заполучив Шерон в качестве подарка на Рождество.
Сегодня у меня закружилась голова. Впервые. Я лежал в постели и думал обо всем таком — о Карен и о девушке из Демберри, а потом поднялся, чтобы взять пуловер, и тут почувствовал головокружение. Все вокруг поплыло. Я ухватился за кровать, и оно прекратилось. Но мне это не понравилось. У такого человека, как я — сильного, уверенного в себе, как-никак профессионала — не должно быть всяких девчоночьих хворей.
Теперь шпион может быть доволен — он узнает обо всех наших недомоганиях. Видишь, шпиончик, я о тебе забочусь. Но поскольку я знаю, что ты не можешь ничего со мной сделать, что никто не может ничего со мной сделать, то зачем мне от тебя что-то скрывать?..
Я люблю тебя, шпиончик, я так тебя люблю — тебя, каждый день лихорадочно читающего мой дневник, спрятавшись здесь, в маминой комнате, уткнувшись носом в ее юбки… Мерзкий шпион, ты читаешь быстро, еще быстрее, а тем временем — вот сейчас, сейчас, пока ты склоняешь голову — я поднимаюсь по лестнице… И не с пустыми руками, ты это знаешь… Я останавливаюсь за дверью, ты оборачиваешься так резко, что голова у тебя едва не слетает с плеч… Теперь ты не осмелишься читать дальше… Убирайся! Убирайся вон!
Я убью тебя. Я так решил. Когда мне надоест играть с тобой, я тебя убью. Я найду что-нибудь, способное сделать тебе больно — действительно очень больно. За то, что ты осмелился противостоять мне. Нужно быть сумасшедшим, чтобы противостоять мне.
А пока я буду сообщать тебе некоторые свои приметы. Славные лакомые приманки, которыми ты сможешь вволю насладиться у себя в комнате. Кстати, заперта ли она на ключ, твоя комната? Ха-ха-ха! Ты слышишь мой бумажный смех? Итак, очень важная примета: я единственный из всех, кто любит репу. Пока!
Дневник Дженни
Сегодня днем я думала, что умру от страха. Этот гаденыш написал, как он поднимается по лестнице, и я на мгновение в это поверила. Я поверила, что, обернувшись, увижу, как сверкает топор — именно топор пугает меня больше всего, — и представила, как он разрубает меня пополам!
Сегодня я приготовила жаркое из ягненка. Все вышло как нельзя лучше — другой еды не было, доктор разозлился, остальных тоже надо было видеть! Когда они уехали, я тут же отправилась к Старухе и спросила: «Не приготовить ли сегодня на ужин репу?»
Она как-то странно посмотрела на меня — может быть, потому, что от меня немного пахло вином? Не знаю. «Репу? — спросила она, усмехнувшись. — Странная идея. Вы что, решили похудеть, а заодно и нас посадить на диету?» — «Нет, мэм, но у себя дома я часто ее готовила, и мои братья были в восторге», — ответила я с самым идиотским выражением лица.
Она слегка улыбнулась натянутой, фальшивой улыбкой, и у меня по спине пробежал холодок. «Мои сыновья ее не любят». — «Ни один?» — «Ни один. Я никогда не могла заставить их ее есть». И она снова вернулась к вязанию очередного кошмара, желто-голубого (на сей раз для Старка).
Отсюда я заключила, что мальчишка меня дурачит. Это немного ободряет.
Позвонила на вокзал: по-прежнему ничего. Как бы то ни было, обещают снежную бурю. Думаете, я удивилась? Нисколько. Мне все это уже осточертело.
Но зачем же ему понадобилось писать про эту гребаную репу? Может быть, это какой-то символ? «В подсознании больного репа символизирует поникший пенис отца, кем он восторгается, — вот почему он, заняв место матери, убивает бедняг, подозреваемых в том, что те им обладают». В широком смысле плоды репы символизируют мужчин, и, значит, этот псих, который не просто псих, а господин Убийца, — гомосексуалист.
Браво, Дженни, брошюрка тебе и в самом деле помогает. Я дочитала ее сегодня вечером.
Надо будет купить еще одну.
Дневник убийцы
Привет, Дженни.
Я видел тебя во сне.
И то, что ты делала, было не слишком-то порядочно.
Постыдилась бы!
Сука!
Сука! Сука! Сука! Я взвинчен и разгорячен. Не надо продолжать эту игру, Дженни, слышишь? Слышишь, дочь шлюхи? Думаешь, я не знаю, чем занималась твоя мать? Не стоит меня недооценивать, Дженни. Я не ребенок, я мужчина. Настоящий мужчина. И я покажу тебе, что это значит, самодовольная шлюха! Папа всегда говорил, что есть такие потаскухи, которых надо учить багром. «Багром» — почти как «топором», да? Потаскушки вроде Карен и ей подобных.
Я весь в поту, рука прилипает к бумаге — не думай, что это слезы. Я никогда не плачу. У меня нет времени плакать. Слишком много нужно сделать. Столькими шлюхами надо заняться! Сейчас я постоянно употребляю грязные ругательства, и мне это нравится, хоть это и плохо. В городе, когда люди со мной разговаривают, я улыбаюсь, а про себя произношу всякую похабщину, и они об этом даже не догадываются.
