Она засмеялась и шутливо ткнула меня кулаком. — Прекрати. Я серьезно.
— Серьезно? О чем?
— О Санте. Санта-Клаус. Как думаешь, что он тебе подарит?
Такое вообще возможно? Возможно, чтобы человек проживший на этом свете уже двадцать три года все еще верил в Санта-Клауса? Я снова взглянул на нее. Хм. Похоже возможно.
Этот вопрос не из тех, что приходят на ум в обычной беседе. Мы были знакомы шесть лет, из них три года уже были вместе, но у меня даже в мыслях не было спросить ее верит ли она в Санта Клауса. Конечно, я интересовался, что бы ей хотелось получить на Рождество, но думать не думал узнавать от КОГО она хочет это получить. Тогда я как-то не придавал этому значения.
Но теперь мы были женаты.
С минуту я размышлял не позвонить ли мне ее родителям и поподробнее разузнать об их религиозных верованиях, но потом передумал. Какого черта, у каждого из нас свои тараканы. Вот я, например, боюсь темноты.
Поэтому я просто решил ей подыграть. — А как думаешь, что он подарит тебе?
Она улыбнулась и приложила палец к губам. — Я не могу сказать.
— Почему?
— Потому что если скажу, то желание не сбудется.
Я пожал плечами и вернулся к елочным украшениям. Бога ради. Если моей жене так хочется верить во всю эту чушь, я не собирался ее что-то доказывать.
«Это же какими упоротыми должны быть ее родители, чтобы их дочь до сих пор верила в сказки?» — удивлялся я, укрепляя звезду на макушке ёлки. Мне они всегда казались вполне нормальными. Да, немного консервативными, но это было в порядке вещей, если живешь в округе Ориндж.
Надо как-нибудь расспросить ее о них поподробнее.
Мы закончили наряжать елку, подмели пол, и принялись украшать гостиную. У Пэтти было несколько вертепных композиций [8], стопка рождественских календарей и вырезанный из картона олененок Рудольф в натуральную величину. А еще гирлянда, склеенная из листов зеленой бумаги с какой-то непонятной надписью.
— Ва-ху-воорис-да-ху-доорис [9], — прочитал я. — Это на каком?
Она рассмеялась.
— Это же из «Гринча». Ну, та песенка, которую пели ктовичи. Я сама сделала эту гирлянду когда мне было двенадцать. «Гринч» — моя любимая рождественская сказка.
Я не помнил эту песенку, да и сам мультфильм в последний раз видел, наверное, лет восемь назад. Надо бы освежить память.
— А что у тебя? — спросила она.
Я протянул ей свой единственный вклад — стеклянный шар заполнен водой и бутафорным снегом, который падал на маленькие пластмассовые сосенки, если его встряхнуть.
Она поставила его на стол в гостиной и покачала головой.
— Мне тебя жаль. Правда жаль. В тебе нет ни капли духа Рождества. — Она поцеловала меня в нос. — Но я все равно тебя люблю.
— Я тебя тоже. — сказал я, возвращая ей поцелуй.
Зима была холодной, стояли просто ЛЮТЫЕ МОРОЗЫ, и большую часть декабря мы провели, кутаясь в плед у камина. Это был наш медовый месяц, поэтому нам без труда удалось отбиться от многочисленных гостей и приглашений. Чему я был несказанно рад. Ненавижу всю эту возню. А, если честно, мне больше всего не хотелось, чтобы мои друзья узнали о том, что я женился на девушке, которая все еще верит в Санту. В рождественские праздники все разговоры только о Рождестве, и кто-нибудь обязательно задал бы такой вопрос.
Итак, мы остались праздновать дома. Болтали, читали, смотрели телик, пили горячий чай и много трахались. В постели она была хороша. Чертовски хороша. По-правде сказать, она была лучшей из всех, кто был у меня до нее. Вытворяла иногда такое, от чего волосы вставали дыбом.
Однажды я спросил о ее сексуальном опыте до знакомства со мной, и она удивила меня, сказав, что у нее его не было. На мой вопрос откуда-же тогда ей столько известно, Пэтти улыбнулась. — Все приходит как-то само собой.
Вместе с тем как долгий день подходил к концу, моя жена становилась все более возбужденной. Стала насвистывать и напевать рождественские песенки себе под нос. Все время улыбалась. Лепетала что-то.
Стоит признаться, глядя на нее такую я тоже начал слегка нервничать.
Вечер Рождества мы провели у телевизора. Пэтти крутила видеофильмы: «Гринч», «Рудольф» и еще что-то из ее любимого. В основном детские сказки. Она хихикала и хлопала в ладоши каждый раз так, словно не видела все это уже раз по сто.
До полуночи оставалось еще время, и я хотел было поставить какой-нибудь фильм, но Пэтти настояла, чтобы мы перебрались в постель.
— Санта не придет, пока мы не будем крепко спать, — заявила она.
В принципе, меня это устраивало. Я загодя накупил на двадцатку всякой мелочи, которую планировал засунуть в ее рождественский чулок, и чем раньше она уснет, тем скорее я смогу это сделать.
Она была слишком взволнована, чтобы заняться сексом и все мои любовные поползновения были встречены ее шутливыми отмашками и хихикающим «не сейчас». Так что пришлось оставить ее в покое. Через десять минут, она спала как убитая, приоткрыв свой сексуальный рот, и тихонько посапывая. Я выполз из-под одеяла, достал подарки из заначки под раковиной и высыпал их в чулок Пэтти. Парочку кинул в свой собственный, висящий рядом, чтобы она думала, будто это и вправду был Санта. Все что мы делаем, мы делаем ради любви, как пелось в какой-то песенке.
Потом вернулся в кровать, залез под одеяло, и прижался к ее теплой мягкой заднице.
Разбудил меня какой-то странный звук.
Я сел на кровати и взглянул на Пэтти. Она все так же мирно посапывала. Синие цифры электронных часов над ее головой показывали два часа ночи.
Опять этот звук. Словно кто-то отстукивал палкой на крыше нашего дома. «А еще это похоже на топот оленьих копыт», — сказал голос из глубин моего подсознания.
Стук раздался снова на этот раз прямо над моей головой и стал перемещаться в сторону гостиной. К камину.
Сердце мое застучало сильнее. Откуда-то ко мне было известно, что это не простой стук. И точно не грабитель. Там наверху был тот, о ком я даже боялся подумать. Тот, с мешком и в красно-белом костюме.
Но это же безумие. Санта Клаус не существует. Это миф, сказка, придуманная взрослыми на потеху своим маленьким детям, а после грамотно раскрученная маркетологами для выколачивания бабла из родителей. Он — вымышленная фигура, персонаж мультфильмов. Как Поль Баньян или Багз Банни [10]. Я пытался успокоиться. Это всего лишь мое воображение, разыгравшееся после того разговора с Пэтти.
По крыше простучало снова.
Нет, не воображение.
Господи. Это и вправду было похоже на топот оленьих копыт. Самый желанный звук, который, затаив дыхание, мы ждем на протяжении всего нашего детства. Звук приходящего праздника. Но сейчас мне отчего-то было не до веселья. Я просто хотел, чтобы он исчез. Потому что, это начинало пугать меня до усрачки.
Мне хотелось залезть под одеяло, зажать уши руками и лежать так пока не взойдет солнце. Страх словно желчь расползался по телу, покрывая его мурашками от пяток до темени. Меня начало трясти, не просто трясти, колотить.
Под одеяло я прятаться не стал. Вместо этого соскочил с кровати, подбежал к выключателю и зажег в спальне свет. Потом замер, прислушиваясь. Пэтти по-прежнему спала.
Резкий скрежет заставил меня подскочить на месте. Что-то проехало с крыши по каминной трубе прямо в гостиную. Я был в шоке.
— Пэтти! — зашипел я. — Пэтти!
Она даже не шелохнулась.
В голову пришла мысль позвонить в полицию, но я быстро отказался от этой идеи.
Кто бы там ни был, он определенно уже в доме. Я слышал его шаги, тяжело протопавшие из гостиной на кухню. Дверца холодильника открылась, потом захлопнулась снова.
Шаги переместились обратно к камину. Что-то посыпалось на пол гостиной и захрустело у него под ногами. Затем раздался свист. Боже, теперь он еще и насвистывал себе что-то под нос! Я напряг слух — это была какая-то нелепая пародия на популярный рождественский гимн.
