– Все так поначалу говорят. И в суде, и даже на зоне.
– Но я, в самом деле!..
Полковник с досадой поморщился.
– Раз тебя упаковали, значит, было за что. Ты дал повод. Вот только какой?
– Андрей, неужели… – с обидой начал Мышкин.
– Я не утверждаю, что ты убил девушку. Надеюсь, ты заметил это. Но без повода даже кошки не родятся. Так что давай все с самого начала.
Когда Мышкин закончил, полковник открыл ящик стола и достал начатую пачку «кэмела» и бензиновую зажигалку с колесиком.
– Это я так, между прочим, бросил курить, – хмуро сказал он, будто в упрек Мышкину.
– Так зачем начинаешь? – удивился Мышкин.
– С такими придурками, как ты, не только закуришь, но и запьешь… – вздохнул Костоусов. – А ведь я тебе помочь хотел по доброте душевной. Регина говорила?
– Звонила, – признался Мышкин.
– И даже ухом не повел! Ты от природы такой безответственный, Дима, или по глупости вышло?
– Так ведь она только сегодня позвонила. За час до ареста.
И Мышкин беспомощно пожал плечами.
Костоусов протянул ему пачку.
– Дохлое твое дело, – сказал он.
– Ты уверен? – упавшим голосом спросил Мышкин.
– Очень все плохо. Я должен вернуть тебя назад. Шарыгину.
– А самим расследовать? То есть, чтоб ваши следователи взялись?
– А почему не следственный комитет? Или прокуратура?
– Так ведь полицаи сознательно шьют мне дело! Ты же сам все видишь! И ты знал, оказывается, что так будет! И ты прекрасно знаешь, что я действительно ни в чем не виноват. Вот сейчас они мне сделку предложили: бери преступление на себя, а мы в свою очередь позаботимся, чтоб срок тебе дали небольшой. Будто случайное убийство, по неосторожности Если ты меня вернешь полицаям, – все! Мне конец.
– Скорей всего, так и будет. Юстиция, дорогой мой, изменилась кардинально. Что такое юстиция вообще? Возведенная в закон воля господствующего класса. Что было главной задачей прежнего суда? Установление истины. Неотвратимость наказания. Справедливое воздаяние. Теперь что? Установить границы сделки, за которыми заканчивается экономическая заинтересованность правоохранителя. Жить стало проще.
– Но где справедливость? – убито спросил Мышкин. – Где ее искать теперь?
Полковник указал на потолок.
– Там, где нас нет. Но все будем.
Мышкин только вздохнул.
– Полная безнадега… Как жить? Ведь жить совершенно невозможно!
– Что тебе ответить на это, Дима? – сочувственно сказал полковник. – Ничего не могу ответить. Самое главное, никто не позволит мне расследовать твое дело. Никому из наших не позволит. Просто потому, что оно за пределами нашей компетенции. Что там в основе? Убийство по личным мотивам. Пусть непреднамеренное, но – тоже по личным. То, что именуется бытовухой. Где здесь государственная безопасность? Почему должна вмешиваться ФСБ? Не должна она ничего. Своих проблем выше крыши.
– Тогда что ж… – еле слышно произнес Мышкин. – Я пойду? Да?
– Куда, если не секрет? – поинтересовался полковник.
– В прокуратуру. И к правозащитникам. В «Мемориал», например.
– Что-о-о? – приложил ладонь к уху полковник Костоусов. И, не дождавшись ответа, сказал огорченно. – Ты, Дима, удивляешь меня. Будто с Луны свалился и прямо в Большой дом. Кому ты там нужен? А уж правозащитникам!.. Вот если бы ты компромат на президента России в ЦРУ передал или обнаружил в архивах неизвестное демократической общественности преступление Сталина – тут да. Тут правозащитники тебя – как родного. И прессу западную подключат. А у тебя что? Банальное убийство.
– А у меня, – возразил Мышкин, – преступная попытка полиции уклониться от поиска настоящего преступника и свалить преступление на невиновного! И ты сам сказал – такова сейчас практика. Значит, такое делается повсеместно. Разве эта практика не представляет угрозы для государственной безопасности России?
– Это кому как нравится, – насмешливо сказал полковник. – В твоей ситуации важно совсем другое. Ты пришел ко мне за помощью. Ты что-то такое сделал. Или попытался сделать. И вызвал ответную реакцию. Так просто, от скуки, никто не будет фабриковать уголовные дела. И вот ты, вызвавший своим поведением реакцию неких серьезных сил, сидишь передо мной, офицером ФСБ, который тебя, падающего в пропасть, успел схватить за воротник и держит изо всех сил, – вот ты мне сейчас в глаза врешь! Плюешь мне в глаза, если быть более точным.
Мышкин сначала онемел от обиды. Потом горько усмехнулся и поднялся со стула.
– Сиди! – приказал полковник. – И не вздумай врать дальше. Иначе я могу подумать, что ты просто издеваешься. И это после того, как тебя спасли от пресс-хаты или от попытки к бегству, которую обычно в полиции пресекают пулей в затылок. Ты говоришь – не убивал девушку. Значит, тебя заказали именно в такой упаковке. Дальше: подобные заказы никто бесплатно не исполняет. Значит, кто-то на тебя потратился. И потратился основательно, потому что тарифы на фабрикацию уголовных дел растут постоянно. Чем ты заставил заказчика расстаться с деньгами – и немалыми? За что тебя заказали? Что ты сотворил? Подумай! Может быть, тебе есть смысл все-таки не врать мне? И не скрывать то, что мне следует знать? Вот ты просишь, чтобы я тебе поверил. Но ведь тем самым ты дал мне право требовать от тебя того же. Да? Или нет?
– Хорошо, – сказал Мышкин. – Попробую объяснить. Но сразу предупреждаю: все, что я скажу, пока на уровне предположений и подозрений. Поэтому я и не рассказывал. Но если это даст пользу…
Он неторопливо, взвешено рассказал о запретах на вскрытие, о странных закономерностях запретов, о непонятных переводах покойных в категорию невостребованных и поспешном кремировании, о странных завещаниях Салье и Штейна. И, наконец, о взломе базы данных Антиракового фонда и неучтенных трупах. О Ладочникове и Карташове решил пока промолчать.
– Однако! – удивился полковник. – Да ты, оказывается, еще и хакер по совместительству? Уважаю специалистов. Все у тебя?
– Все.
– Опять врешь, – укоризненно сказал полковник.
– Нет! – горячо возразил Мышкин. – Все, что мне известно…
– Что такое индекс-м?
Мышкин изумленно уставился на полковника.
– Оглох? – поинтересовался Костоусов. – Сходи к врачу, – посоветовал он. – И про Туманова я забыл спросить. Что за зверь?
– Нет… – покрутил головой Мышкин. – Чудеса. Фантастика… Значит, у тебя есть информатор в клинике. Конечно, есть! Причем, недалеко от меня этот информатор находится. Кто же это? Литвак исключается. Клюкин? А что Клюкину Туманов? Он и не знает Туманова… Бог ты мой, неужели Большая Берта? Клементьева, значит, твой агент? Агентесса?
– Видно, Дима, ты мозги свои у полицаев забыл, – с сожалением сказал Костоусов. – Кто же тебе на такие вопросы будет отвечать? А ты на мои по-прежнему не отвечаешь. Хотя твоя заинтересованность больше, нежели моя. Я тебе дал шанс – ты им не воспользовался. И что ты намерен теперь делать?
– Не знаю… – грустно сказал Мышкин. – Залягу где-нибудь. Выжду время.
– Кто тебе даст это время? Да ты шагу не ступишь. Публика тебя пасет серьезная.
– Что же мне тогда?..
Полковник пожал плечами.
– Сдаваться полицаям. Или пулю в лоб, пока не опозорили. Пистолет у тебя есть?
– Нет.
– Вот видишь, и пистолета нет. А выход, тем не менее, виднеется.
– Да? – встрепенулся Мышкин. – Какой? Скажи!
– Ты сам все знаешь. Сам допер и сам нашел выход.
– Не понимаю… – робко улыбнулся Мышкин.
– Как ты сюда попал? Кого сыграл в полиции? За кого себя выдал?
– А за кого я себя выдал? – не понял Мышкин.
Полковник недовольно покачал головой. Рука его потянулась к кнопке вызова.
«Все! – промелькнуло в голове Мышкина. – Теперь точно конец. Сейчас войдет капитан Орлов и вежливо выкинет меня на улицу. А там сержант Бандера уже принял стойку…»
– Стой, минутку, Андрей! – поспешно сказал Мышкин. – Я понял тебя. Но ведь это у меня получилось само. От отчаяния.
– Отлично! – похвалил полковник. – Даже в отчаянии сообразил, стало быть, не безнадежен. Понял все-таки, что как гражданин Мышкин ты для полиции – блоха. А вот как человек полковника Костоусова – шалишь; тут, брателло, не просто.
Мышкин угрюмо замолчал. Потом обхватил голову обеими руками.
– О, Господи! – взвыл он. – За что? В провинился? За что наказание? Может, ты знаешь, Андрей?
– Ты выпустил джинна из бутылки, а обратно его затолкать не можешь, – и добавил сочувственно. – Так выпали карты, Дима. Надо продолжать игру.
– Я не смогу. Твоя организация не вызывает радости. И отношение к ней… – он умолк.
– Не бойся! Хуже чем к гестапо, да? «Кровавая гэбня». Знаю. Не один ты такой.
– Понимаешь, когда меня еще в институте поймали на самиздате…
– Знаю, – кивнул Костоусов. – Перепечатывал и распространял среди таких же дуриков тексты Солженицына. «В круге первом», кажется? Где воспевается изменник. Не жалеешь?
