Петра повторила свой вопрос.
— Решил остаться дома? — сказал он. — А что я должен был сделать?
— Выйти на улицу.
— Зачем мне выходить на улицу?
— Да ведь через несколько минут настанет 28 июня, — сказала Петра.
Добблер побелел.
— Вы больны.
И схватился рукой за косяк. Он был так высок, что рука едва не коснулась потолка.
— Я не выхожу по вечерам из дома, — сказал он. — Некоторые люди предпочитают работать и заботиться о детях. Зато другие делают свою работу в высшей степени некомпетентно.
Что-то пробормотал под нос. Петра почти услышала слово «слабоумная».
— Могу я войти, сэр?
— Войти?
— В дом. Поговорить.
— Это что же, маленький социальный визит? — спросил Добблер и выдавил из себя улыбку.
Одними губами. Глаза оставались сердитыми. Соединил огромные руки и, щелкнув костяшками, посмотрел на нее сверху вниз.
Взгляд был, как и в первый раз, сквозь нее. Так он смотрел и на Эмили Пастерн, и на Сару Касагранде. По позвоночнику Петры проползла холодная, сухая змея страха, и она была рада, что Эрик здесь, неподалеку.
Она улыбнулась Добблеру.
Он же захлопнул перед ней дверь.
Пятница, 28 июня, 00:06. Западный педиатрический медицинский центр, временная служебная стоянка. Родни-авеню
Айзек посмотрел на свои электронные часы, когда одна цифра сменила другую: 00:07. Цифровой упрек. Дневная смена почти разошлась.
Но не ушла еще темноволосая девушка, возможно, итальянка…
Он представил, что с ней могут сделать, и по спине пробежал холодок. Он сгорбился, как старик.
Айзек оставался на месте, не зная, что ему делать. Смотрел на грязную стоянку. На освещенной стороне три автомобиля, в затемненной части, возможно, две, а может, и три машины. Трудно сказать.
Вероятно, это автомобили ночных сестер.
Но если это так, то почему машин так мало?
Чему удивляться? Персонал, конечно же, предпочитал западную стоянку. Там, кажется, и с освещением порядок, так что тот, кто приезжал рано, старался поставить свою машину именно туда.
00:08.
Он выждет еще пять минут, потом вернется к месту, где оставил отцовскую «тойоту». Он забыл запереть ее. Что там у отца в салоне? Вряд ли что-то ценное. Отец у него аккуратный человек.
Рабочая одежда, сложенная на заднем сидении. Возможно, несколько газет в бардачке. Айзек надеялся, что стянуть из машины будет нечего.
А может, сама машина там уже не стоит?
Если ее там нет, как он объяснит это родителям?
Прошло пять минут. Он медлил, не желая посмотреть правде в лицо.
Вот уже и двенадцать минут первого. Чувствуя себя идиотом, он вышел из укрытия и пошел в южном направлении.
Голоса с бульвара Сансет заставили его остановиться. Женские голоса.
Три женщины… маленькие женщины, судя по голосам, молоденькие, прошли на грязную стоянку.
Айзек заторопился к прежнему месту, вгляделся.
Белые халаты, темные волосы, стянутые на затылке. Крошечные девушки… Филиппинки? Они весело болтали. Прошли десять футов. Одна медсестра осталась на освещенном участке, две другие вошли в темноту.
Нет опасности. Добблер к двоим не пойдет, дождется одинокую жертву.
Освещенная девушка завела двигатель своего маленького автомобиля и уехала. В темноте засветились фары, и небольшой спортивный автомобиль — желтая «мазда RX» — грохоча, выскочил наружу.
В темноте осталась одна медсестра.
Он ждал, когда зажгутся другие фары.
Темнота.
Безмолвие.
Уж не пропустил ли он чего-то — другого выхода? Прошел ближе к дороге, в ночи раздался тихий, невнятный звук. Двигатель не хотел заводиться. Открылась дверь машины. Затем — крик.
Сунув руку в карман, Айзек помчался вперед. Пистолет зацепился за что-то и не хотел выходить наружу. Он надбавил скорости, закричал:
— Стой!
Крикнул еще раз, громче.
Яростно рванул карман. Пистолет безнадежно застрял. Он добежал до площадки, как буря, понесся по грязному цементу. Не видел ничего, бежал на крик. И тут он увидел.
Мужчина — очень высокий, в белом длинном, врачебном халате — возле его ног лежала крошечная женщина.
Она лежала на животе. Мужчина встал ногой ей на спину. Прижал, словно бабочку.
Она извивалась в грязи, била руками и ногами. Снова закричала.
Человек полез в халат, вытащил что-то, размером и формой напоминающее бейсбольную биту. Не деревянную… прозрачную.
Толстый кусок пластика.
Гладкий, плотный. Поэтому в ранах не оставалось следов. «Перестань анализировать, идиот. Сделай что-нибудь!»
Айзек кинулся к высокому человеку. Сам удивился собственному, незнакомому голосу, хриплому, громкому:
— Стой, сволочь, или я прострелю тебе задницу!
Мужчина в белом халате по-прежнему стоял ногой на крошечной черноволосой женщине. Хорошенькая. Айзек видел ее застывшее от ужаса лицо. Молоденькая, может, даже моложе его. Не филиппинка. Латиноамериканка.
Или, может, итальянка.
— Стой!
Он был в трех футах от них, по-прежнему не мог вытащить пистолет.
Высокий мужчина, должно быть, крепче наступил на лицо девушки, потому что черты ее исказились. В рот попала пыль, девушка задыхалась, кашляла.
Айзек рвал карман. «Черт бы тебя подрал, идиот, клоун».
Человек уставился на него. Прозрачную дубину прижал к груди. Очень высокий, широкоплечий, сильный. Под белым халатом рубашка и джинсы. На ногах кроссовки.
Эта обувь оставит следы в пыли, но Тед Добблер был человеком методичным: он наверняка уберет их, когда сделает дело.
Красивый мужчина и самоуверенный. Высокие красивые мужчины обычно все такие. Присутствие Айзека его не испугало. Он знал, что легко справится с таким дурачком.
— Привет, — произнес он.
— Пи-Кассо? — крикнул Айзек.
С лица Добблера слетела ухмылка. Дубина заблестела под лунным светом.
Айзек продолжал бороться с карманом. Прошло несколько секунд, но ему казалось, что промчались годы.
Подавив панику, остановился. Проанализировал. Ствол зацепился за какие-то нитки, надо высвободить его вращательным движением, а не дергать понапрасну.
Тед Добблер, не снимая ноги со спины девушки, сделал шаг вперед свободной ногой. Нога длинная, шаг широкий. Расстояние от него до головы Айзека сократилось до двух футов. Теперь он мог нанести ему удар.
Добблер поднял свое оружие, а Айзек попятился, штаны поднялись кверху и обтянули пах. Тед Добблер рассмеялся.
«Видела бы меня сейчас Петра. Идиот, клоун, несчастный идиот».
Девушка застонала от боли.
Тед Добблер продвинулся на несколько дюймов и еще более приблизился к Айзеку.
— Отпусти ее, или я буду стрелять, я не шучу, — крикнул Айзек.
Добблер, улыбаясь, посмотрел на Айзека.
— Чем? Своим маленьким членом?
Айзек, наконец-то, выхватил пистолет. Увернулся от руки Добблера, описавшей смертельную дугу. Удар прошел впустую. Айзек с трудом устоял на ногах и прицелился вверх.
В красивое лицо.
Он нажал на курок.
Невольно зажмурил глаза и продолжал жать.
Понедельник, 1 июля. Дом Торнтона (Теда) Добблера. Калифорния, Окленд, Верхний Рокбридж
Тед, историк.
Этакий ренессансный человек. Компьютерный дизайнер, художник-график, умеющий работать и иллюстратором комиксов, компьютерный аниматор.
Скульптор, использующий современные материалы — пластмассы, полимеры.
Абстрактное направление. Этот вид творчества Петре был чужд, однако она вынуждена была признать, что работы были талантливы. Серпантинные изгибы прозрачных трубок с вкраплениями полихромных волоконно-оптических частиц. Выглядят гармонично, удачно решены с композиционной точки зрения.
В прошлом году он выставлялся на другом берегу залива, в Сан-Франциско, в галерее на Пост-стрит. Работы были оценены в две и три тысячи, и три скульптуры были проданы.
Пи-Кассо.
Он и Омар. Повезло ей в этом году на художников.
В гараже Добблера были аккуратно сложены вязанки пластмассовых труб разных размеров.
Самая большая трубка соответствовала орудию, наносившему 28 июня смертельные удары.
Когда она встретила его в доме брата, он заявил, что живет в Сан-Франциско, но на самом деле проживал в Окленде, хорошем районе. Небольшой дом, подражание стилю Тюдоров, на холме, с которого открывался красивый вид. Залива не было видно, зато из окон спальни перед его глазами простирались чудесные, поросшие деревьями оклендские холмы.
В спальне одежда, несколько книг в бумажных обложках с рассказами о настоящих преступлениях да телевизор на журнальном столике. Остальные помещения в доме такие же спартанские.
С другой стороны дома был гараж, к которому примыкала невысокая, без окон, цилиндрическая башня, площадью в четыреста квадратных футов. Вход в башню преграждала тяжелая стальная дверь. За дверью находилась студия Добблера.
Музей Теда Добблера.
Многоликий Тед. Петра видела в нем самовлюбленного человека, хроникера собственных темных деяний.
