Ознакомительная версия.
И тут я его заметил. Метрах в десяти от нашего столика спиной к нам сидели двое — мужчина в легкой шелковой рубашке и молодая светловолосая женщина. До шумной сценки на улице данный столик пустовал, значит, вся эта спортивная возня с рюкзаками и девушками была разыграна специально для меня. И пока я щелкал клювом, он совершенно спокойно вошел в кафе и занял место за колонной, почти скрывавшей его от меня. М-да… Единственное, что мне оставалось сделать, — это почтительно снять шляпу и вручить ему переходящую пальму первенства. Распечатав конверт, я вынул из него лист превосходной бумаги с золотым обрезом и развернул его. Ну, естественно… Ничего другого я от него и не ожидал.
«Сир! С чувством глубочайшего удовлетворения сообщаю вам:
Как единственный член Ордена я принял решение: избрать Вас Почетным Кавалером Ордена Зеленого Червяка. По этому случаю счастлив преподнести Вам персональный экземпляр и беру на себя обязанность заменить вышеозначенный Символ в случае его издыхания.
P.S. Рекомендую держать врученную Вам регалию в шампанском сортов «Veuve Clicquot», и «Roederer Cristal 1888». Кажется, это способствует его здоровью».
Подпись отсутствовала, но и без этого я прекрасно помнил свое письмо, посланное месяц назад из Амстердама. Искать автора не было никакой необходимости. Медленно, с большим чувством скатав послание в тугой бумажный шарик, я с силой запустил его в аккуратно подстриженный затылок сидевшего за колонной мужчины.
— Здравствуй, сукин сын, — вежливо поздоровался я по-русски, когда его счастливая физиономия появилась из-за колонны.
В ответ Рихо Арвович Эвер, с лицом, исполненным прямо-таки неземного блаженства, продемонстрировал жест, известный, по-моему, даже новозеландским папуасам — сжатая в кулак рука с вытянутым средним пальцем. И скрипя всем сердцем, я вынужден был с ним согласиться. Особенно когда обернулась его спутница. Радостная улыбка мадемуазель Софи Моран, иначе известной как девушка Даша, просто не оставляла мне иного выбора. В этом раунде чертов эстонец «поимел» меня решительно и бесповоротно.
«Кх-ха!» — с громким выдохом закончив сложную фигуру и разжав пальцы, я резко развернулся и замер в классической стойке. Две пары тяжелых нунчак стремительно неслись к мишени, издавая в полете тонкий, едва различимый свист. Следить за ними не было нужды, я и так знал, что они неминуемо воткнутся в макивару, укрепленную в углу большого зала. Короткая дробь ударов лишь подтвердила мою уверенность.
Со стороны входных дверей послышались жидкие аплодисменты. Вошедший несколько минут назад в зал Рихо выражал свое восхищение. Я обернулся.
— Ну вот, — произнес он, подходя ближе. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив ничего подходящего, Рихо со вздохом подтянул повыше брюки и уселся прямо на гладкую деревянную поверхность пола.
— А ты ныл, что совсем вышел из формы, — закончил он, окидывая меня взглядом.
— Я не ныл, — буркнул я, садясь на поджатые под себя ноги рядом с ним. — Я жаловался.
— Я и говорю — ныл.
— Дурак ты, Рихо. С теплыми, волосатыми ушами, — вернул я любезность. — Там есть какие-нибудь изменения?
И я кивнул вверх, подразумевая этаж над нами. Он пожал плечами.
— Да почти никаких. Все то же самое. Филипп контролирует процесс, твоя мамзель разрывается между факсом, телефоном и компьютером… Слушай, а ловко у нее это получается. Она в койке тоже кнопки пальчиками ищет, а?
— А в морду? — угрюмо поинтересовался я.
Он на всякий случай прикрылся рукой, с деланным испугом косясь на меня.
— Да ладно, ладно… Шутка! У тебя, старик, с юмором совсем плохо стало.
— Зато у тебя хорошо, — огрызнулся я. — Как рука, кстати?
Весной, во время нашей парижской эскапады, ему прострелили руку. С тех пор прошло уже больше двух месяцев.
— Нормально, — ответил он. — К дождю побаливает… Да в этой сраной Италии дождей в принципе не бывает…
— Ты неподражаемо говоришь по-русски, — сообщил я ему. Рихо знал пять или шесть языков, начиная с родного эстонского и заканчивая несколькими африканскими, но со мной упрямо общался только по-русски.
— Я еще стреляю неплохо… — потупился он скромно.
— В порядке, говоришь, рука-то? — поинтересовался я. — Тогда, может быть — спарринг?
— Пошел ты… — отмахнулся Рихо. — И потом, это будет нечестно. У меня преимущество.
— С какой стати? — удивился я.
— Ну, ты же знаешь, что я был ранен, начнешь меня жалеть… А поскольку я в любом случае сильнее, тут-то я тебя и разделаю под орех. Логично?
— Ну ты и сволочь! — искренне изумился я. — И где только делают таких хитрых эстонцев?
— В Таллине, — сообщил он, потягиваясь. — Мустамяэ, Ретке Тээ. Только тебя даже там уже не переделают. Это, Андре, судьба… Против нее не попрешь.
Он взглянул на меня с сожалением.
— Может, хватит ерундой заниматься? С тебя уже семь потов сошло. Пойдем лучше, по стопочке жахнем, а?
— «По стопочке жахнем…» — передразнил я его. — Это-то у тебя откуда?
— Советская Армия, старик, — не паханое поле для юных лингвистов. Равно как и Военно-Морской флот.
— Ну, положим, на флоте ты не служил, — усмехнулся я.
— А что, для того чтобы знать о существовании дерьма, в него обязательно нужно вляпаться? — резонно возразил Рихо. И закончил в лучших традициях: — Встать, салабон, когда с тобой дедушка Эстонского флота разговаривает! Зелень подкильная, губа червячья, сосок говяжий! Сказано — убежал в душ! — И радостно ухмыльнувшись, добавил: — А потом — по стопочке.
Познакомились мы с Рихо в Пакистане, куда он приезжал по заданию отца, чтобы выкупить меня из плена. И было это уже более десяти лет назад. С тех пор мы не только успели хорошо узнать друг друга, в каком-то смысле мы даже подружились.
Судьба Рихо Арвовичу Эверу досталась не из простых. Родился он действительно в Таллине. Стал офицером, дослужился в Советской Армии до капитана. Но в двадцать пять лет он умудрился застрелить двух солдат «среднеазиатской национальности», угрожавших ему оружием, и вынужден был сбежать на Запад. Обратно его почему-то не выдали. А поскольку кроме как воевать, он ничему обучен не был, то довольно скоро оказался в числе профессиональных «диких гусей», и в этом качестве успел облазить всю Африку и повоевать в Никарагуа. Оттуда он попал во французский Иностранный Легион, где его и нашел мой отец. Как именно это произошло, я не понимал, а Рихо очень неохотно рассказывал о своем боевом прошлом. У отца он начинал в службе безопасности, которую со временем и возглавил. Сейчас в его распоряжении была вся мощь финансовой Империи Дюпре, сотни людей, новейшая техника и почти неограниченные ресурсы. Не всякий глава государственной службы безопасности располагал такими возможностями, как Рихо. Во всяком случае, французскому Министерству Юстиции мы этой весной утерли нос вполне качественно. За мою недолгую, но достаточно бурную жизнь я сталкивался с разными людьми, иногда среди них попадались весьма и весьма опасные экземпляры. Но если бы эти «монстры» сошлись с Рихо… Я бы поставил на него. Его внешность часто ставила в тупик тех, кто встречался с ним впервые. Лет сорока с небольшим, длинный, нескладный, с добродушным круглым лицом и постоянно розовыми щеками, он производил впечатление этакого деревенского простака. Между тем он стрелял гораздо лучше меня и мог довольно долго противостоять мне в рукопашной, а это редко кому удавалось. При этом Эвер обладал очень холодным, аналитическим складом ума и отличался чрезвычайной жесткостью, иногда даже жестокостью в решениях и поступках. А главное — он был исключительно предан отцу. И пользовался его безграничным доверием. В общем, та еще фигура.
Прошло уже четыре дня с тех пор, как состоялась наша «случайная» встреча в маленьком ресторанчике на площади Треви. Тогда Рихо Арвович решительно взял инициативу в свои руки, и волей-неволей нам пришлось подчиниться. Под ненавязчивым, но крайне грамотным присмотром-охраной его людей мы дошли до Piazza Poli, где нас ожидало три одинаково черных и бронированных микроавтобуса «Форд». Там нас разделили. Давид и Паола ехали вместе; во второй машине — Даша, под бдительным присмотром троих «спортсменов», а мы с Рихо заняли последний «броневик». Охранник забрался в кабину водителя, отделенную от остального салона, и, получив у Рихо разрешение отъезжать, закрыл звуконепроницаемую переборку. Мы остались наедине. Деликатно взревели моторы, и наш кортеж тронулся с места. Внимательно на меня поглядев, Рихо вздохнул и полез в небольшой чемоданчик, лежавший рядом, доставая из него бутылку любимого «Glenfiddich» и пару стаканов.
— Льда нет, извини, — сообщил он, аккуратно разливая янтарную жидкость. — Рад тебя видеть, Андре. Честное слово.
— Взаимно, — признался я. И мы выпили. Где-то внутри меня разом стало тепло, а мне самому — уютно и спокойно. По крайней мере, сейчас я точно знал, что моей жизни ничто не угрожает.
Ознакомительная версия.
