Если и так, то она лишь помогла Себастьяну ошибиться еще раз.
Вдруг Меер почувствовала, как ее сзади схватила чья-то рука. Сильная и уверенная. Прозвучавший участливый голос был ей знаком.
— Думаю, нам пора уходить, Меер.
Услышав голос Малахая, она обессиленно обмякла, но он помог ей удержаться на ногах.
— Позволь, я тебе помогу. Теперь я позабочусь обо всем. Просто следуй за мной.
— Она у меня… — Меер показала ему флейту.
— Знаю. Просто крепко держись за меня, и я уведу тебя отсюда.
— Вам известно, что произошло?
— Меер, — прошептал Самюэльс, — нам нужно поторопиться. Мы должны доставить флейту в безопасное место. Ты ведь это понимаешь, так? Нам нужно защитить «инструмент памяти».
Он говорил ласково, нараспев, увлекая Меер прочь от полицейских и Себастьяна.
Они уже вышли за кулисы, и тут девушка, державшая руку психиатра обеими руками, вдруг поняла, что он еще не знает о ее отце.
— Малахай…
— Сейчас нельзя останавливаться для разговоров. Нужно незаметно вывести тебя и флейту отсюда. Пожалуйста, следуй за мной. Все выходы из зрительного зала перекрыты, чтобы полиция могла хоть как-то упорядочить этот исход. Нам придется воспользоваться служебным выходом.
Впереди пробежали трое музыкантов, и Малахай, рассудив, что им известно, где выход, последовал за ними, увлекая Меер все глубже в недра пространства за сценой. Крики и стоны, доносившиеся из зрительного зала, теперь звучали глуше, и молодая женщина слышала звуки шагов по бетонному полу, своих и Самюэльса. Завернув за угол, они обнаружили, что остались одни. Музыканты их далеко опередили. После громкого шума полная тишина показалась особенно гнетущей.
— Сюда, — сказал Малахай, поворачивая направо в направлении красного указателя выхода, горящего в самом конце длинного коридора, погруженного в темноту.
Когда он заметил двух охранников по обе стороны от массивной металлической двери, разворачиваться назад было уже слишком поздно.
— Выходим на улицу. Не старайся показать себя храброй. Наоборот, очень хорошо, что ты в полном смятении, — шепотом произнес Малахай. — Так и должно быть. Единственное, о чем я прошу, — это веди себя так, словно ты всегда пользуешься этим выходом. Не сомневаюсь, сейчас уже всем известно о том, что преступник задержан. Не думаю, что охранники кого-то ищут. Вероятно, они здесь, просто чтобы поддерживать порядок. Если тебя остановят и попросят показать, что ты несешь, покажи им флейту, скажи, что ты на ней играешь, что ты из оркестра.
Стиснув костяную трубку, Меер пыталась зацепиться за слова Самюэльса, воспользоваться ими, чтобы удержаться в настоящем, однако время расплывалось.
Охана бежала. Всю свою жизнь она только и делала, что от кого-то бегала. Ей нужно научиться не бегать. На этот раз Охана торопилась скрыться от гнева отца. Сжимая кость, все, что осталось от его дорогого, любимого Девадаса, она бежала, сама не зная куда, сознавая только то, что ей нужно покинуть то место, где она была.
— Меер? Меер?
Время снова задрожало. Она была рядом с Малахаем. За сценой Венского концертного зала. Умер ее отец, а не какой-то мужчина по имени Девадас. За спиной послышались торопливые шаги. Внезапно коридор заполнился людьми. Четверо мужчин в темных костюмах быстро провели супружескую пару в вечерних нарядах, и психиатр, схватив Меер за руку, увлек ее назад, в темноту.
Когда пара поравнялась с ними, Меер показалось, что она узнала худого, высокого мужчину во фраке. Мужчина плакал. По морщинистому лицу текли крупные слезы. Светловолосая женщина старалась его успокоить, нашептывая что-то на ухо, но когда они подошли к выходу, мужчина рухнул на пол, и все бросились к нему.
— Нам нужно подождать здесь, — прошептал Малахай. — До тех пор, пока они не уйдут.
— Почему? В чем дело?
— Его никто не должен видеть в таком состоянии. Это Эдвард Филдс, глава Национальной комиссии безопасности Соединенных Штатов. И без того здесь царит самый настоящий хаос. Я не хочу, чтобы охранники заметили, что мы видели Филдса. Не исключено, что в этом случае нас задержат. Давай повернем назад. Выйдем через главный вход. Отдай мне флейту — если меня остановят, я исполню какой-нибудь фокус, чтобы отвлечь внимание.
Но Меер лишь крепче стиснула тонкую костяную трубку.
— Отдай мне флейту, — повторил Самюэльс.
— Нет. Не могу. Я не могу никому ее отдать.
— Меер!
— Никому.
Четверг, 1 мая, 20.39
Улица освещалась лишь старинными тусклыми фонарями, но Люсиан Гласс без труда разглядел Малахая и Меер, появившихся из главного входа концертного зала. Фотокорреспонденты, собравшиеся здесь для освещения концерта, теперь отталкивали друг друга, чтобы добиться лучшего ракурса, и снимали проникнутые ужасом лица выходящих зрителей. Непрерывно мигающие вспышки озаряли улицу ярким светом.
Люсиан никак не мог отделаться от воспоминаний о том, что произошло в концертном зале, когда музыка сменилась криками паники. Внезапно не осталось ни воздуха, ни пространства, ни времени, и уже не имело значения, может ли он дышать, потому что дышать было необязательно. Он превратился в клубящийся дым и уже не видел, что перед ним, но видел другое время и другое место, видел каким-то интуитивным взглядом, проникающим в вечность.
Люсиан наблюдал за тем, как Меер пробирается к сцене, но вдруг она превратилась в другую женщину, с распущенными черными волосами, облаченную в длинный голубой наряд, поношенный и рваный… она держала в руках флейту… и плакала… нет… это была не флейта. Пока что еще не флейта. Это была небольшая кость. Обломанная с одного конца. И она протянула ему эту кость, сказав, что похитила ее из погребального кувшина. Говоря, она продолжала плакать, и слезы оставляли потеки на ее перепачканном грязью лице.
Люсиан понятия не имел, кто эта женщина. Он никогда раньше ее не видел, однако в то же время чувствовал, что они с ней знакомы. Во всем этом не было никакого смысла, но это не имело значения. Видение завораживало его, эмоционально и физически.
Глядя сквозь бесконечное пространство, не имеющее никакой связи с расстоянием в том смысле, в каком его знал Гласс, он увидел, как человек, частицей которого он был и который был частицей его самого, взял у женщины из рук кость. Затем последовательность быстро сменяющихся образов показала различные стадии одного и того же, и Люсиан увидел, как этот молодой мужчина — как он сам просверливает в кости семь отверстий, превращая ее во флейту, а женщина спит рядом, свернувшись калачиком на полу у очага в мастерской, где они работали со своим братом Девадасом.
Когда симфония резко оборвалась, стремительная сила втянула Гласса обратно в настоящее, и он снова увидел Меер в черных джинсах и кожаной куртке, Меер с золотисто-каштановыми волосами и потрясающими зелеными глазами, а не Охану, женщину в длинном голубом наряде.
И вот теперь, провожая взглядом Меер, пробирающуюся сквозь охваченную истерией толпу, Люсиан видел у нее за спиной призрак Оханы. Возможно ли одновременно находиться в двух разных состояниях? Возможно ли, что он, Люсиан Гласс, агент ФБР, ведущий дело, рассыпавшееся у него на глазах, при этом также видел другое время?
Похоже, молодая женщина что-то прижимала к груди, и хотя она находилась слишком далеко, чтобы рассмотреть хорошо, агент ФБР не сомневался, что это та самая «флейта памяти», которую она у него на глазах отобрала у Себастьяна. Из зрительного зала с новой силой хлынула толпа, будто кровь из перебитой артерии, и он на какое-то мгновение потерял Меер из вида. Пронизанные болью крики смешались с воем сирен полицейских машин и карет «Скорой помощи», спешащих к месту событий.
Когда Люсиан снова отыскал взглядом Логан и Самюэльса, отделенных от него объятой паникой толпой, он также узнал грузного пожилого мужчину с густой копной седых волос, более спокойного, чем те, кто был вокруг, словно кошка, пробиравшегося к ним сквозь столпотворение. Это был Фремонт Брехт, глава Общества памяти, с кем Малахай встречался вчера вечером. Крепкий и подвижный, несмотря на возраст и внушительные габариты, он решительно двигался вперед, слегка прихрамывая, однако это нисколько ему не мешало.
Гласс много лет проработал в Бюро и привык доверять своей интуиции, и вот сейчас он почувствовал опасность. Он закричал бы, предупреждая Малахая и Меер, если бы была хоть какая-нибудь вероятность, что они его услышат, однако он находился слишком далеко от них. Люсиан бросился на неприступную стену пораженных ужасом людей, но продвижение было слишком медленным. Это были те, кто строил непреодолимые преграды в киберпространстве, системы зондирования, способные проникать глубоко под землю, аппаратуру прослушивания и слежения, устройства, распознающие отпечатки пальцев и рисунок сетчатки глаза, и машины, способные улавливать в воздухе малейшие следы взрывчатки.
