— Вы предлагаете мне умереть, — сказал Валендреа.
По виску его стекала струйка пота.
— Я предлагаю вам избавить церковь от необходимости снимать вас с поста силой.
— Я Папа. Никто не может лишить меня сана.
— Кроме Бога. И как раз Он все и решает.
Валендреа повернулся к Нгови:
— Вы собираетесь стать следующим Папой?
— Скорее всего, да.
— Вы ведь могли победить на конклаве?
— Вполне вероятно.
— Так почему же вы отказались от борьбы?
— Так велел мне Климент.
Валендреа посмотрел на него с недоумением:
— Когда?
— За неделю до смерти. Он сказал, что вся борьба развернется между вами и мной. Но что победить должны вы.
— А зачем вы его послушались?
Нгови нахмурился:
— Он был Папой.
Валендреа покачал головой.
— К тому же он был прав.
— И вы тоже собираетесь исполнить волю Девы?
— Я отменю все догмы, противоречащие Ее словам.
— Начнется бунт.
Нгови пожал плечами:
— Несогласные могут уйти и основать свою церковь. Это их выбор. С моей стороны препятствий не будет. Но эта церковь будет поступать, как сказала Дева.
Валендреа недоверчиво посмотрел на него:
— Думаете, это будет так легко? Кардиналы этого не допустят.
Мишнер сказал:
— У нас не демократия.
— То есть никто не узнает подлинных откровений?
Нгови покачал головой:
— В этом нет необходимости. Скептики скажут, что перевод отца Тибора специально подогнали под откровение Меджугорья. Вся важность документа не даст ничего, только вызовет критику. Ни сестры Люсии, ни отца Тибора нет в живых. Никто ничего не может подтвердить. И не обязательно, чтобы все знали о случившемся. Достаточно, что знаем мы трое. Я сам исполню эти слова Девы. Это будет мой, и только мой, шаг. Пускай проклинают и превозносят меня.
— А следующий Папа опять все вернет на место, — пробормотал Валендреа.
Нгови опять покачал головой:
— Как мало у вас веры. — Африканец повернулся и направился к двери. — Мы будем ждать до утра. А утром мы либо увидимся с вами еще раз, либо уже нет.
Мишнер задержался, прежде чем уйти.
— С вами даже дьяволу будет тяжело.
И, не дожидаясь ответа, вышел.
Ватикан
2 декабря, суббота
23.30
Валендреа смотрел на лежащие на столе таблетки. Он десятилетиями мечтал о папском престоле и посвятил достижению этой цели всю свою сознательную жизнь. И вот он Папа. Его правление должно было продлиться не меньше двадцати лет и, возвращая церковь к прошлому, дать ей надежду на будущее.
Еще вчера он почти час продумывал подробности процедуры своей коронации, до которой оставалось всего две недели. Он специально побывал в ватиканском музее, лично осмотрел все украшения, превращенные его предшественниками в экспонаты, и велел подготовить их к церемонии. Он хотел, чтобы вступление во власть духовного лидера миллиарда верующих стало торжественным зрелищем, наполняющим каждого из них чувством гордости.
Он уже думал о своей тронной речи. Это будет призыв вернуться к истокам. Отказ от нововведений — возвращение к освященным временем традициям прошлого. Церковь может и должна стать орудием, заставляющим мир меняться. Перестать произносить безвольные заявления, которые игнорируют все сильные мира сего. Религиозность можно использовать для формирования новой мировой политики. Политики, исходящей от наместника Христа. От Папы.
Валендреа медленно пересчитал таблетки.
Двадцать восемь.
Стоит проглотить их — и он останется в памяти людей как Папа, правивший всего три дня. Будут говорить, что он оказался несостоявшимся лидером, которого слишком быстро призвал Господь. О внезапно умерших говорят по-особенному.
Иоанн Павел I был ничем не примечательным кардиналом. А теперь все его почитают — и потому только, что он умер всего через тридцать три дня после конклава. Несколько пап правили еще меньше, большинство — гораздо дольше, но никто из них не оказывался в положении, в котором сейчас оказался Валендреа.
Валендреа думал о предательстве Амбрози. Он никак не ожидал от Паоло измены. Они столько лет работали бок о бок. Может быть, Нгови и Мишнер просто недооценили его старого друга? Вдруг именно Амбрози окажется хранителем памяти о Валендреа и не даст людям забыть о Петре II? Валендреа надеялся, что Нгови еще когда-нибудь пожалеет, что отпустил Паоло на все четыре стороны.
Он снова посмотрел на таблетки. По крайней мере, все пройдет безболезненно. А Нгови не допустит вскрытия. Африканец по-прежнему оставался кардиналом-камерленго. Валендреа ясно представил себе, как этот негодяй будет стоять над ним, легко ударяя его серебряным молоточком по лбу, и трижды спросит, жив ли он.
Валендреа понимал, что, если он не умрет до завтра, Нгови выдвинет против него официальные обвинения. Хотя в истории не было прецедентов снятия Папы с должности, но раз он оказался причастен к убийству, ему вряд ли удастся остаться на престоле.
И это не давало Валендреа покоя.
Но как сделать то, что предлагают ему Нгови и Мишнер? Это влечет за собой и то, что придется отвечать за совершенный грех. А что он ответит?
Доказательство существования Бога означает, что есть также и неизмеримое зло, которое может подчинить себе человеческую волю. Жизнь превращается в постоянную борьбу между этими двумя крайностями.
Как он объяснит свое прегрешение? Ждет ли его прощение или наказание? Он до сих пор считал, даже вопреки всему, что успел узнать, что священниками могут быть только мужчины. Церковь Божью основали мужчины, и в течение двух тысячелетий мужчины проливали свою кровь для ее защиты. Вмешательство женщин в такую мужскую сферу казалось святотатством. Семья и дети будут только отвлекать священников от Бога. А согласиться на убийство нерожденных детей просто немыслимо. Женщина должна давать жизнь независимо от того, как произошло зачатие, было оно желанным или нет. Не может быть, чтобы Бог так исказил все эти правила!
Таблетки лежали на столе.
Церковь ждут перемены. Все станет иным. Нгови будет добиваться радикальных реформ. При мысли об этом Валендреа стало плохо.
Он знал, что его ожидает. За все придется отвечать, но он не собирается уклоняться от вызова. Представ перед Господом, он скажет, что он делал только то, что сам искренне считал правильным. А если ему уготован ад, то там он окажется в достойной и суровой компании. Другие папы тоже прекословили воле Господа.
Валендреа разложил таблетки — по семь в каждой кучке. Затем взял одну.
Безусловно, в последние минуты жизни начинаешь по-другому понимать свое место в ней.
Его положение среди людей незыблемо. Он Петр II, Папа Римской католической церкви, и никто не отнимет этого у него. Даже Нгови и Мишнеру придется публично почтить его память.
И от этого он испытывал облегчение. И прилив мужества.
Он бросил в рот таблетку и отпил из стакана. Потом взял еще семь. Собрав всю свою волю, он сгреб остальные и, закинув в рот, проглотил, запив остатками воды.
«Надеюсь, что вы найдете силы сделать то же, что сделал Климент».
Будь ты проклят, Мишнер.
Валендреа приблизился к молитвенной скамеечке, висевшей перед изображением Христа. Опустившись на колени, он перекрестился и попросил Бога простить его. Десять минут, пока голова не начала кружиться, он простоял на коленях. То, что он предстал перед Всевышним во время молитвы, зачтется ему.
Головокружение все больше охватывало его, но какое-то время он еще сопротивлялся слабости. Ему даже было легче от сознания того, что он не будет связан с такой церковью, принципы которой противны всему, во что он сам верил. Не лучше ли покоиться под полом базилики Святого Петра, оставшись последним Папой, при котором все еще не поставлено с ног на голову?
Он ясно представил себе, как завтра площадь заполнят римляне, оплакивающие утрату своего любимого Santissimo Padre. За его похоронами будут наблюдать миллионы людей, и вся пресса будет с уважением говорить о нем. Может быть, о нем даже напишут книги. Валендреа надеялся, что, опираясь на его идеи, традиционалисты смогут составить оппозицию Нгови. А еще останется Амбрози. Милый, верный Амбрози. Он останется. И Валендреа стало легче от этой мысли.
Его мышцы обмякли, он уже не мог сопротивляться, так что, уступив неизбежному, он расслабил тело и упал на пол.
Глядя на потолок, Валендреа отдался действию таблеток. Комната закружилась у него перед глазами. Он перестал бороться с охватывающей его слабостью.
Пока сознание покинуло его, Валендреа успел подумать, что, наверное, Бог действительно будет милостив.
