— До сих пор не могу себе простить, — с болью в голосе продолжил Виктор, отведя взгляд от Оксаны, — что загнал пацанов в машину! Если бы сидели на броне, могли бы остаться живыми.
— Ещё не известно. Не кори себя, — произнёс Иванов, посмотрев на своего товарища. — Кабы всё предугадать заранее, — произнес мотострелок, — никаких войн и не было бы. Война, она для людей — горе. Лишь для кучки мерзавцев — бизнес и нажива. Не казни себя, Витя, не на тебе смерть этих ребят.
— На мне, Вася, на мне, — возразил Виктор.
— Не на тебе, а на тех, кто сидит в Кремле! — повысил голос мотострелок. — Басаев, гад, вместо Будёновска не мог до Москвы дойти, чтобы вся эта сволочь на своей шкуре почувствовала, что народу уготовила!
— Перестань, Вася, — успокаивала мотострелка жена. — В Москве не люди, что ли, живут? Ты уже навоевался. Скоро домой поедем. Тебе о мирной жизни думать надо.
— А ты думаешь, что дальше лучше будет? — возразил ей капитан. — Не будет! Помяни моё слово: пока не поменяем тех, кто сейчас там, в Кремле, — лучше не станет!
— Всё, мужчины! — тихо, но строго произнесла Оксана. — Воевать завтра будете. А сейчас уже поздно. Всем спать!
Она подошла к выключателю, ещё раз оглядела палату и, пожелав спокойной ночи, выключила свет.
Когда дверь за Оксаной закрылась, Виктор тихо спросил Иванова:
— Саня, а ты в Бога веришь?
— Ты не к нему ли собрался? Рановато вроде ещё, — попытался пошутить Иванов, но, заметив, что Виктор никак не реагирует на шутку, спросил серьёзно:
— Верю. А зачем спрашиваешь?
— Сколько себя помню, всегда об этом думал. И знаешь, с годами пришёл к выводу, что есть там высоко, а может, и рядом, а может, и совсем далеко, но есть что-то или кто-то, создавшее нас. Не могла жизнь возникнуть из Хаоса. Думаю, что не случайно мы на этой Планете живём. Поставлена перед нами какая-то задача. Но какая? А ты веришь в случайность возникновения жизни на Земле? — поинтересовался Виктор.
— Нет. Если бы жизнь возникла случайно, а не по каким-то, пока не известным нам законам, то жили бы вперемежку с людьми и динозавры, и мамонты, и неандертальцы. Но жизнь на Земле развивается по определённому порядку, как по графику: сначала одни, потом другие. Виды приходят из ниоткуда и уходят в никуда. Всё по программе. И не верю я, что человек произошёл от обезьяны. Хотя возможно, что некоторые индивидуумы и произошли. Они и в наше время не ушли далеко от обезьян.
— Это ты про кого?
— А ты что, не встречал таких? А я встречал. Любая обезьяна бывает умнее и понятливее иных начальников.
— А-а! — с улыбкой воскликнул Виктор. Потом позвал Есина:
— Валера! Слышь, мы тут сейчас о тебе говорим.
— Сами вы гамадрилы! — беззлобно отозвался тыловик.
— Не обижается, — включился в разговор капитан-мотострелок. — Правильно, чего на правду обижаться?
— А ты, вообще, — динозавр! — уже повысил голос Есин. — Жрёт — много, думает — мало!
— Ишь ты, как тебя в училище-то выдрессировали!.. — продолжал «доставать» тыловика мотострелок. — Валера, а ты от кого хотел бы произойти: от макаки или от гиббона?
Есин не удостоил Василия ответом. Тогда, немного обождав, мотострелок продолжил:
— От макаки тебе сподручнее. Знаешь, почему у неё зад красный?
— Почему? — не сдержал своего любопытства тыловик.
— Много жрёт! Я думаю, что в тыловые училища макак можно принимать без конкурса — они уже готовые «зампотылу».
По палате прошёлся смешок, а жена капитана зашипела на мужа:
— Василий, ну не стыдно тебе, старому, мальчишку обижать! Прекрати.
Мотострелок умолк. А десантник с лётчиком продолжили разговор.
— Мне хочется верить, — продолжал Виктор, — что там, «наверху», есть ОНО — справедливое и чистое. Иначе вообще никакого смысла в человеческой жизни нет. Саня, а ты в церковь ходишь?
— В церковь я хожу редко. Думаю, что с Богом говорить можно везде, не только в храме. Конечно, в церкви особенная энергетика, много единомышленников. Но для меня церковь — это правила, некоторые из которых я не понимаю, и законы. А любой закон подразумевает насилие. Я хотел бы прийти к пониманию Бога через веру, а не через насилие. А кому-то нужна церковь. Или мечеть. Хотя Бог для всех един. И каждый человек волен сам для себя выбирать, где ему хорошо. Вижу ещё одну опасность: церкви могут превратиться в коммерческие предприятия. Тогда о какой вере там можно будет говорить?
— А ты Библию читал?
— Читал, Витя. И Коран читал.
— На арабском?
— Нет. В переводе. Подарил один разведчик.
— И что думаешь?
— Думаю, что эти хорошие книги люди писали. Люди, мечтающие о справедливости, о чистоте человеческой души. Но — люди. А человек склонен к фантазии и не может постичь Божественный Мир. Слаб ещё. Ограничен он своим невежеством, злостью, агрессией и жадностью. Сложно там всё в этих книгах. А я думаю, что всё гораздо проще: Бог есть Любовь! И этого достаточно. И тогда смысл нашей с тобой жизни, Витя, можно свести к одной формуле: люби тех, кто оказался рядом. Представляешь, как изменится жизнь людей на Земле, если все станут придерживаться этого правила!
— Да-а! — мечтательно протянул Виктор. — Хорошо бы! А ты в загробную жизнь веришь?
— Не знаю. Скорее, не в загробную, а верю, что душа бессмертна. — Иванов, помолчал, решая, говорить или нет:
— Я, когда рассказывал вам о гибели Наташи, не сказал, что в морге мне показалось, как я ощущаю её. А тело лежало на полу. Тогда я подумал, что это её душа со мной прощается.
— Страшно, наверное?
— Жутко. Холодный пот градом катился. А я слышал её голос.
— И что она говорила?
— Чтобы жил… Что не пришло ещё моё время. И выпроваживала из морга. Я потом об этом никому не рассказывал, чтобы не подумали, что я «тронулся» мозгами. И снилась она мне после гибели. Наверное, живёт душа человека, освобождённая от тела, где-то в других мирах. Говорят же вернувшиеся с того света про какой-то туннель, о переходе из мира в мир.
К их разговору присоединился лейтенант, перенёсший операцию на мозге. С трудом выговаривая слова, он произнёс:
— Я бы-ыл в клини-и-ичес-ской с-смерти. Ниче-его не ви-идел…
Наступила тишина. Её нарушил капитан-мотострелок:
— А я в «тот свет» не верю. Хотя, не оспариваю ни одну из религий. По-моему, конкретному человеку конкретная жизнь даётся только раз.
Иванов никогда нигде не читал и не слышал то, о чём заговорил в следующую секунду. Но как будто кто-то направлял его мысли:
— Василий, жизнь-то у конкретного человека одна. Ты прав. И второй раз этот человек в своём физическом обличье на Землю не придёт. А вот душа придёт. Должна она здесь на Земле отработать всю запланированную программу, пройти весь земной путь. А путь этот занимает не одну человеческую жизнь.
— Это как? Не понял — объясни, — попросил мотострелок.
— Ты что-нибудь про реинкарнацию слышал?
— Это у индусов, что ли?
— Это у всех.
— Сказки! — отрезал мотострелок. — Не верю.
— А я верю, — вступил в разговор Виктор. — Мы когда восточные единоборства ещё в училище изучали, целый курс прослушали и про медитацию, и про реинкарнацию, и про биополе, и про энергетических двойников. Хороший у нас преподаватель был — востоковед!
Но переубедить Василия оказалось невозможно. С ещё большей энергией мотострелок стал доказывать:
— Глупости! Сказки! Жизнь человеку даётся только раз…
— «… и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!». Не твоё это, Вась, — спокойно парировал Иванов.
— А разве Островский был не прав? Да, тысячу раз прав! — капитан даже сел на кровати. — Он герой. И Павку с себя писал. Теперь таких, как Павел Корчагин нет. А Россию ещё придётся поднимать из разрухи. Бог что ли за вас её поднимать будет?
— Не придётся, Вася, — уверенно возразил Иванов. — Хватит, опыт имеем. До разрухи не дойдёт. А вот сказкам, выходит, веришь ты: Павка Корчагин — образ, конечно, собирательный. И не думай, что Николай Островский его с себя писал. Островский даже в Красной Армии не служил.
— Ты откуда знаешь? — не поверил мотострелок.
— Почитай его биографию и проанализируй то, о чём он пишет. Максимум, где мог служить Островский, — это отряды ЧК или что-то к ним близкое. И то недолго.
— Не может такого быть! — не сдавался Василий. — Нельзя так правдиво писать о том, чего не знаешь.
— Ну, тогда и Михаилу Шолохову нужно было послужить и в Красной Армии у Будённого, и в Добровольческой у Деникина. И Фадееву в застенках Гестапо помучиться. По-твоему так выходит? А про писательский талант и тяжёлый труд по сбору и анализу информации ты забываешь? Кстати, для справки: Шолохов только в продотрядах служил. Про Фадеева говорить?
