— «… и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!». Не твоё это, Вась, — спокойно парировал Иванов.
— А разве Островский был не прав? Да, тысячу раз прав! — капитан даже сел на кровати. — Он герой. И Павку с себя писал. Теперь таких, как Павел Корчагин нет. А Россию ещё придётся поднимать из разрухи. Бог что ли за вас её поднимать будет?
— Не придётся, Вася, — уверенно возразил Иванов. — Хватит, опыт имеем. До разрухи не дойдёт. А вот сказкам, выходит, веришь ты: Павка Корчагин — образ, конечно, собирательный. И не думай, что Николай Островский его с себя писал. Островский даже в Красной Армии не служил.
— Ты откуда знаешь? — не поверил мотострелок.
— Почитай его биографию и проанализируй то, о чём он пишет. Максимум, где мог служить Островский, — это отряды ЧК или что-то к ним близкое. И то недолго.
— Не может такого быть! — не сдавался Василий. — Нельзя так правдиво писать о том, чего не знаешь.
— Ну, тогда и Михаилу Шолохову нужно было послужить и в Красной Армии у Будённого, и в Добровольческой у Деникина. И Фадееву в застенках Гестапо помучиться. По-твоему так выходит? А про писательский талант и тяжёлый труд по сбору и анализу информации ты забываешь? Кстати, для справки: Шолохов только в продотрядах служил. Про Фадеева говорить?
— Умник. Откуда ты всё это знаешь? Я ведь проверю, — не унимался Василий.
— Надо книжки читать, уметь наблюдать, анализировать и делать выводы. Проверяй на здоровье. Можешь ещё со мной на что-нибудь вкусненькое поспорить, — предложил Иванов.
— Проверю, — укладываясь под одеяло, проворчал мотострелок.
— Так, значит, по-твоему, Бог есть? — ища поддержки, спросил Иванова Виктор.
— Думаю, что есть.
— Почему тогда столько несправедливости на Земле? Почему человеку так трудно жить? Почему одни живут лучше, а другие — хуже?
— Я считаю, что для Бога все люди равны. Каждый человек для него не лучше и не хуже другого. И всех людей, когда они приходят на Землю, Бог любит одинаково. А вот как человек использует свой шанс — это зависит от него самого. И вся несправедливость на Земле от самого человека. Всё зло от него, а не от Бога. Поэтому Бог и не вмешивается. Он ведь, как сказано в писании, создал человека по образу и подобию своему, дав ему право решать и выбирать. А призвав душу на суд, Господь определит: то ли в рай её, «на Небеса», то ли в ад — обратно на Землю. Бог дал человеку жизнь, добродетель и любовь. А зло и убийство себе подобных человек выбрал сам. И не то грех, что Ева зачала и родила от Адама, а то, что Каин убил своего родного брата. Вот где начался Ад.
— Ты в семинарии не обучался? — подал голос мотострелок.
Иванов оставил его реплику без внимания.
— Значит, и дьявола нет? — спросил Виктор.
— Кто страшнее человеку себя самого? Бог прислал на землю первого человека чистого душой и телом, как ангела. А человек превратился в падшего ангела. Теперь в каждом из нас живут две половины: белая и чёрная — добро и зло. Так что, Витя, дьявол, он внутри нас.
— По-твоему выходит, что мы неудачный опыт Создателя?
— Почему неудачный? Отрицательный результат — тоже результат. Только, думаю, что не всё ещё для нас потеряно. Человечество вплотную подошло к той грани, от которой ему только два пути: первый — уничтожить все вокруг и погибнуть, второй — это путь Преображения самого человека.
— Надо стать лучше! С этим я согласен. Живём друг с другом хуже зверей. Губим себе подобных и планету губим.
— Правильно, Витя. Пора нам всем подумать об этом.
— И давно ты над этим задумываешься?
— Думаю давно. А вот когда лежал без сознания, приходила ко мне красивая женщина в светящихся одеждах, но не Наташа — другая, и сказала, что я буду жить долго и что откроются мои глаза на этот мир.
— Саня, тебе завтра к психиатру срочно нужно обратиться, — снова подал голос Василий.
— Замолчи ты, старый дурак! — цыкнула на него жена. — Не понимаешь, когда люди правду говорят.
— Давайте спать, — предложил Иванов.
На следующий день выписался Валерка-тыловик, и в палате появилась свободная койка. Перед тем как покинуть госпиталь, Валерка появился на пороге палаты «по гражданке» с двумя бутылками водки.
— Одну мы сейчас «уговорим», а вторую выпьете вечером за мое здоровье! — объявил он.
Кроме лежачих, по чуть-чуть пригубили все, даже женщины. Валерке желали удачи, а он пожелал всем скорейшего выздоровления. Иванов испытывал такое чувство, будто расстается с кем-то родным. Даже капитан — мотострелок Василий вместе с женой пошли провожать Валерку на улицу до ворот. Иванов попрощался с тыловиком в коридоре на этаже.
— Будешь в моих краях — заходи. Адрес у тебя есть, спросишь Есина Валерия Петровича. — На прощание он крепко пожал Иванову руку. — Пока!
Несколько дней на освободившееся место никого не подселяли, и женщины могли спать на кровати по очереди.
В начале следующей недели свободную кровать поместили худого и молчаливого капитана-танкиста с переломами обеих рук. Никто из старожилов палаты не стал приставать к новичку с расспросами, понимая, что если захочет, танкист про себя всё расскажет сам. Узнали только, что новичка зовут Сергеем.
В этот же день Иванову сняли гипс. Кости его левой руки срослись ровно, но мышцы ослабли настолько, что он не смог ей оторвать от пола стул — пальцы, будто резиновые, разогнулись под весом стула.
— Ничего, потренируешься, и через недельку получится, — обнадежил Виктор, наблюдавший со стороны за неудачными опытами Иванова со стулом.
Иванов тепло улыбнулся Виктору в ответ. Он знал, что привести в норму мышцы руки — это вопрос одного месяца, и это не шло ни в какое сравнение с тем, что предстояло Виктору — заново учиться ходить. Мастер по протезам пообещал, что протезы ног для него изготовят на оборонном заводе из очень хорошего материала — лёгкие и прочные. И Виктор ждал.
Вечером, по случаю снятия гипса, Иванов накрыл стол в палате с чаем и печеньем. За чаепитием получилось само собой, что свои истории стали рассказывать лейтенанты внутренних войск. Как обычно, от тем «за жизнь» разговор плавно перешёл к войне. Капитан-мотострелок рассказал, как потерял своих ребят на взорванном блок-посту. Посетовав на продажность высшего руководства, мотострелок закончил:
— Бросают солдатиков на этих блок-постах, как потенциальных заложников: без жратвы, без воды, а бывает, что и без связи! А кому нужны эти блок-посты, если «чехи» их могут обойти? А если «духи» окружат такой пост, тут или сдавайся, или принимай погибель. Надеяться на скорую помощь от своих — пустое дело! Часов через пять-шесть, может, и подойдёт.
Тут заговорил лейтенант с травмой позвоночника:
— Я на таком посту две недели просидел. Дали мне отделение солдат и поставили задачу на охрану автомобильного моста на участке дороги, ведущей в горный район. Мы сменили московских ОМОНовцев. Ночью к нам пришёл чеченец без оружия. Одет как обыкновенный крестьянин, худощавый, на вид лет сорока. По-русски говорил без акцента. Предложил нам сделку: мы должны беспрепятственно пропускать в обоих направлениях их отряд, а за это они не тронут нас. Сказал, что с москвичами такое соглашение соблюдалось. Я ответил, что приказа нарушить не могу. На это чеченец спокойно возразил:
— Молодые вы все тут, командир, — мальчишки! Ваш этот пост мы можем разнести за пять минут. Но зачем нам убивать друг друга. Нам-то с тобой что делить? Давай так: мы не трогаем вас, вы не трогаете нас.
Когда я не согласился и во второй раз, чеченец предложил помочь продуктами, обещал вина самого лучшего. Вёл себя этот посланец по-хозяйски доброжелательно, приглашал нас в гости на ту сторону, говорил, что в его селении гостя никто не обидит. Просил обдумать его слова. Лично я проникся симпатией к этому спокойному человеку, но на всякий случай спросил:
— Скажи, а лично ты наших ребят убивал?
Чеченец ничем не выдал своих чувств, но ответил с укором:
— Зачем так спрашиваешь, командир? Нехорошо спрашиваешь. Я твой гость, а по нашим обычаям, гость не может быть врагом.
Мне почему-то стало стыдно и чтобы как-то загладить неловкость, я пригласил чеченца поужинать с нами. От тушёнки и консервов гость отказался, а вот чай с сухарями попил с удовольствием. Поговорили о жизни. Чеченец рассказал, что по молодости, когда ещё не обзавёлся семьёй, он ездил в Россию строить фермы и коровники по колхозам. Он показал свои мозолистые руки и сказал, что всю жизнь проработал на земле, и ему не стыдно сейчас защищать свою землю. Не испытывая к нему недоверия, я пошёл провожать его до середины моста.
— Может, всё-таки договоримся, командир? — на прощание спросил гость. — Я тебе не враг, ты мне не враг. Как у вас говорят, худой мир лучше доброй драки. Давай лучше станем друзьями. Война кончится, ты ко мне в гости с семьёй приезжай. Спроси Арсана, меня здесь все знают.
