Из тени около алтаря вышел пожилой человек, одетый в свободное коричневое одеяние. Он шел ссутулившись, отрывистыми шагами, и его походка напомнила Марку щенка на поводке.
— Вы аббат? — спросил его Марк по-французски.
— Oui, месье.
— Как называется эта церковь?
— Часовня Святого Агулуса.
Жоффруа прошел мимо них к первому ряду скамеек у алтаря.
— Это спокойное место, — заметил Марк.
— Те, кто здесь живет, принадлежат только себе. Это на самом деле обитель спокойствия.
— Как долго вы служите здесь аббатом?
— О, много лет. Видимо, больше никто не хочет здесь служить. Но мне здесь нравится.
Марк собрался с мыслями, вспоминая все, что знал об этом месте.
— Некогда это было укрытие для разбойников? Они тайком пробирались в Испанию, терроризировали местное население, грабили крестьян, потом через горы возвращались сюда и отсиживались во Франции, где их не могли достать испанцы.
Священник кивнул.
— Чтобы мародерствовать в Испании, им приходилось жить во Франции. И французов они не тронули ни разу. Но это было очень давно.
Марк продолжал разглядывать аскетическое убранство церкви. Ничто не указывало, что здесь скрывается великая тайна.
— Аббат, — обратился к нему Марк, — вы когда-нибудь слышали имя Беранже Соньера?
Пожилой человек немного подумал, потом отрицательно покачал головой.
— А кто-нибудь в деревне упоминал это имя?
— Я не имею обыкновения подслушивать разговоры моих прихожан.
— Я не имел это в виду. Но вы не помните, кто-то говорил о нем?
Священник снова покачал головой.
— Когда была построена эта церковь?
— В тысяча семьсот тридцать втором году. Но первое строение на этом месте было воздвигнуто еще в тринадцатом веке. С тех пор было много перестроек, но ничего не сохранилось.
Внимание аббата привлек Жоффруа, бродивший около алтаря.
— Что-то не так? — спросил заметивший это Марк.
— Что он ищет?
Хороший вопрос, подумал Марк.
— Может, он молится и хочет быть поближе к алтарю.
Священник взглянул в лицо Марка:
— Вы не умеете лгать.
Стоявший напротив него старик оказался намного умнее, чем могло показаться с первого взгляда.
— Почему бы вам просто не сказать мне то, что вам нужно? Вы очень похожи на своего отца.
Марк с трудом подавил изумление:
— Вы знали моего отца?
— Он много раз бывал в этих местах. Мы часто разговаривали.
— Он вам что-нибудь рассказывал?
Монах покачал головой:
— Это вам лучше знать.
— Вы знаете, чем я занимаюсь?
— Ваш отец сказал мне, что если вы когда-нибудь тут появитесь, значит, вы уже знаете, что вам нужно.
— Вы знаете, что он умер?
— Конечно, мне сказали. Он покончил с собой.
— Может быть, и нет.
— Любопытное предположение. Но ваш отец был несчастным человеком. Он приходил сюда в поисках, но, к сожалению, ничего не нашел. Это привело его в отчаяние. Услышав, что он покончил жизнь самоубийством, я не удивился. Для него не было покоя на этой земле.
— Он говорил с вами на эти темы?
— Много раз.
— Почему вы сказали, что никогда не слышали имя Беранже Соньера?
— Я не лгал. Я действительно никогда не слышал это имя.
— Мой отец никогда не упоминал о нем?
— Ни разу.
Очередная загадка поставила его в тупик, огорчая и вызывая раздражение. Подошел Жоффруа. Церковь, по всей видимости, не таила в себе ответов, и Марк спросил:
— Как насчет аббатства Хильдемара, замка, который он подарил Агулусу в тринадцатом веке? Оно все еще существует?
— О да, эти развалины еще сохранились. Вверху в горах. Недалеко отсюда.
— Это больше не аббатство?
— Нет, конечно. Там никто не живет вот уже триста лет.
— Мой отец когда-нибудь говорил об этом месте?
— Он бывал там много раз, но ничего не нашел. И это опечалило его еще больше.
Пора было уходить. И он задал последний вопрос:
— Кому принадлежат руины аббатства?
— Много лет назад их купил один датчанин. Хенрик Торвальдсен.
Аббатство де Фонтен
11.40
Раймон де Рокфор сидел за столом, глядя в упор на капеллана. Священник ждал его возвращения из Живора, что было хорошо. После их вчерашней конфронтации магистр хотел поговорить с итальянцем наедине.
— Не смейте подвергать сомнению мои решения, — заявил ему де Рокфор. Он обладал властью устранить капеллана, если, как гласил устав, «он причинял беспокойство и был скорее помехой, чем помощью».
— Это мой долг — быть вашей совестью. Капелланы служили магистрам таким образом с самого начала.
Но решение снять капеллана с должности должно быть одобрено братством. И в этом была трудность, поскольку итальянец пользовался большой популярностью и авторитетом. Так что де Рокфор дал задний ход.
— Не смейте бросать мне вызов перед братьями.
— Я не бросал вам вызов. Просто заметил, что трагическая гибель двух братьев лежит тяжелым грузом на совести всех нас.
— А не на моей?
— Вы должны быть осторожны.
Они сидели за закрытыми дверями в покоях магистра, окно было открыто, в отдалении нежно журчал водопад.
— Такой подход никуда нас не приведет.
— Осознаете вы это или нет, но смерть этих людей пошатнула ваш авторитет. Братья уже обсуждают это, а вы стали магистром лишь несколько дней назад.
— Я не потерплю несогласия.
Капеллан улыбнулся грустно, но спокойно:
— Вы говорите в точности как человек, против которого вы выступали. Что изменилось? Сенешаль так повлиял на вас?
— К сожалению, это единственное его имя, которое я знаю. Вам, по-видимому, известно гораздо больше.
Но он сомневался, что скрытный венецианец, сидящий напротив него, будет с ним правдив. До него доходили разговоры и шпионы доносили, что капеллан очень интересовался тем, что делал магистр. В намного большей степени, чем полагалось духовному советнику. Что, если этот человек, обязанный быть его другом, стремится к большему? В конце концов, он сам делал то же когда-то.
Он действительно хотел обсудить этот вопрос, объяснить, что происходит, получить мудрый совет, но делиться секретами, связанными с Великим Завещанием, было сомнительным риском. Достаточно того, что Кларидон был в курсе, но он хотя бы не принадлежит к ордену. Этот человек был совсем другим. И в любой момент мог стать его врагом. Поэтому де Рокфор озвучил очевидное:
— Я ищу Великое Завещание и близок к успешному завершению поисков.
— Ценой двух жизней.
— Да будет так, — ответил он, повышая голос. — Во имя того, во что мы верим, погибли многие. В первые два века нашего существования своими жизнями пожертвовали двадцать тысяч братьев. По сравнению с этими жертвами двое убитых сейчас не имеют значения.
— Теперь человеческая жизнь имеет большую ценность, чем прежде. — Голос капеллана понизился до шепота.
— Нет, ее ценность не изменилась. Просто сейчас у нас не хватает преданности.
— Мы ни с кем не воюем сегодня. Речь не идет о неверных, удерживающих Святую землю. Мы говорим о поисках того, чего, скорее всего, не существует.
— Вы кощунствуете.
— Я говорю правду. И вы это знаете. Вы полагаете, что возвращение Великого Завещания изменит все. На самом деле это не изменит ничего. И вы должны беречь уважение тех, кто вам служит.
— Выполнение моего обещания завоюет это уважение.
— Вы когда-нибудь думали о том, что будет после того, как поиск завершится? Это не так просто, как вы думаете. На кон поставлено больше, чем было в начале. Мир больше не является неграмотным и невежественным. Вам придется бороться с тем, с чем братья прежде не сталкивались. К несчастью для вас, ни в одном светском историческом труде греков, римлян или иудеев нет ни одного упоминания об Иисусе Христе. Ни одного абзаца ни в одном из уцелевших источников. Только Новый Завет. Это единственное свидетельство Его существования. И почему? Вы знаете ответ. Если Иисус жил на самом деле, он проповедовал в неизвестности Иудеи. О нем почти никто не знал. Римлян его поучения не волновали, до поры до времени Он не призывал к восстанию. А иудеи преимущественно ссорились между собой, что весьма устраивало римлян. Иисус пришел и ушел. Тогда он был не важен. Тем не менее сейчас он правит умами миллиардов. Христианство — самая популярная религия в мире. И Он во всех смыслах их Мессия. Воскресший Господь. И что бы вы ни нашли, это не изменит данность.
— Что, если там хранятся Его мощи?
— Откуда вы можете знать, Его ли это мощи?
— Откуда знали первые девять рыцарей? И посмотрите, чего они достигли. Перед их волей склонялись короли и папы. Чем еще это можно объяснить, если не их уникальным знанием?
